Что ж, вскрытие твоего тела не за горами, если ты останешься таким сумасшедшим, как кажешься сейчас.
Иди же, открой дверь, убей ее, покончи с ней навсегда.
А потом убей себя. Тебе это кажется невыполнимым, что ж, так оно и есть. Добавь этот исключительный шедевр к тем неразрешимым загадкам, которые уже представил себе… Так что же ты здесь делаешь?
Он продолжал с раздражением прислушиваться к непрестанной возне миссис Джордан и неожиданно обнаружил, что поднялся еще на несколько ступенек. До первой лестничной площадки оставался еще один пролет, на ней жили две студентки театральной студии; одна из них поразительно напоминала его сестру Маргарет. Еще шаг, и появилась серая гипсовая статуя, стоящая в нише стены рядом с лампой под абажуром из прозрачной бумаги, которую он, проходя мимо, постоянно задевал разлетающимися полами пальто. Сотни раз ему приходилось поднимать и ставить ее на место.
Он рассматривал лампу, как будто видел ее в первый раз. А его слух автоматически фиксировал все движения миссис Джордан. Он не чувствовал самого себя, мысли бродили где-то в ином месте… Понимаешь ли ты, что собираешься сделать, продолжая подниматься по лестнице? Понимаешь ли, что совершенно не отдаешь себе отчета в том, что хочешь совершить?
Ты чувствовал это и раньше, правда не так остро, например в тот день, когда обедал в клубе со своим сыном. Интересно, а если бы он узнал, что доводится тебе сыном? Какое бы это имело значение? Что, если бы об этом знали окружающие тебя люди, твои друзья и знакомые? Скорее всего, они испытали бы лишь легкое любопытство; а может, некоторые из них уже побывали именно в таком же положении и за тем же самым столиком.
Пол было его имя. Ты называл его Полом. Это тоже кажется призрачным. Это было больше двух лет назад.
Для тебя обстановка клуба была знакома до мелочей, потому что вот уже в течение многих лет ты обедал здесь и проводил время по вечерам, но его присутствие сделало все странным и гротескным. Было такое ощущение, словно он был героем пьесы, а тебя вдруг вызвали из публики на сцену, чтобы вести с ним диалог, не зная текста.
До сих пор ты словно видишь перед собой тот листок голубоватой бумаги, который как-то обнаружил на своем столе среди груды почты.
«Дорогой мистер Сидни, — было в нем написано, — если Вы сможете на этой неделе уделить немного Вашего времени, мне бы хотелось кое о чем попросить Вас.
Это было много лет назад, но я надеюсь, Вы помните мое имя. С уважением, Эмили Дэвис.
Наверху были указаны адрес и телефон.
Все это было давным-давно забыто, и напоминание о былой страсти и о твоих нереализованных надеждах, теперь совершенно угасших и со временем ставших смешными и нелепыми, было немного неприятно. Ты не стал звонить сам, а поручил это секретарше, которая назначила встречу на следующий день.
Утром в офисе произошло что-то неожиданное, и ей пришлось ждать. Когда наконец она вошла и нерешительно остановилась в дверях, ты испытал настоящее потрясение. Она стала старухой. Все в ней обличало это: скромное и непритязательное темно-коричневое платье, бесформенная шляпка, то, как она стояла, растерянно помаргивая от яркого света, ее шаркающие шажки тебе навстречу. Но в пожатии ее руки ты ощутил былую твердость и силу. Она смотрела на тебя искренне и дружелюбно, и ты видел в ее глазах прежнюю страсть.
— Маленький Уилли Сидни, — улыбнулась она. — Теперь, когда я тебя вижу, я понимаю, что напрасно столько времени колебалась. — Она огляделась. — Какой замечательный офис и ты так прекрасно выглядишь!
Ты попытался уверить, что она тоже замечательно выглядит.
— О, у меня все в прошлом, — ответила она без всяких признаков огорчения. — Но с твоей стороны очень любезно сказать это, ты всегда был очень милым мальчиком. Мне уже почти шестьдесят. Трудно поверить, но меня это не пугает.
Ты проводил ее к большому кожаному креслу в углу кабинета, взял стул и уселся напротив. Потребовалось воображение, чтобы в этой маленькой высохшей женщине ты узнал нежную красавицу миссис Дэвис. Может, только глаза и остались прежними.
Как выяснилось, она многое знала о тебе: год, когда ты приехал в Нью-Йорк, дату твоей женитьбы на Эрме, то, что у вас нет детей. Она коротко, но исчерпывающе поведала о своей жизни за эти годы. Мистер Дэвис целых семь лет имел частную практику юриста в Кливленде, не очень успешную, затем они переехали в Чикаго.
Там стало еще хуже, он едва зарабатывал, так что они кое-как сводили концы с концами; поэтому после его скоропостижной смерти от пневмонии жене и маленькому сыну досталась лишь его скромная страховка. Миссис Дэвис удалось получить место учительницы в чикагской школе. Она до сих пор там работает. В Нью-Йорк приехала всего на неделю с одной целью — повидать тебя. Ей с трудом удалось вырастить сына Пола, дать ему возможность закончить школу и поступить в чикагский университет.
— Я отношусь к вам лучше, чем вы отнеслись ко мне в Кливленде, — с улыбкой сказал ты. — Помните, я позвонил, а вы не пожелали со мной встретиться?
Она слегка смутилась:
— Я даже не ответила на твою записку, хотя хотела.
В ту ночь я плакала впервые за много лет. Но все было так понятно. Тебе было всего двадцать четыре года, а мне уже за сорок, и у меня был Пол, и я уже не была…
Да, когда-то я была привлекательной. Я была так рада, ты даже не представляешь себе, так счастлива, что ты помнил обо мне. — Она подняла на тебя взгляд и отвела его в сторону. — Собственно, причина моего визита заключается в Поле. Два года назад он закончил университет; сейчас ему двадцать четыре года. Он хороший мальчик и не ленивый, но я боюсь за него. Я думаю, что ты мог бы помочь.
— Где он сейчас?
— В Нью-Йорке, он живет здесь уже больше года.
Время от времени он устраивается на какую-нибудь работу, но мечтает стать скульптором. Какое-то время он учился этому в Чикаго и сейчас посвящает этому занятию так много времени, что не может много работать.
Это тебя насторожило, и ты задумался, что же за просьба за этим последует. Не хотела ли она, чтобы ты устроил его на работу? Ты стал расспрашивать ее без особого энтузиазма.
Она объяснила, что ему вряд ли подойдет какая-либо работа. То, о чем он мечтал и о чем она хотела просить, — это дать ему возможность изучать мастерство скульптора и практиковаться в нем. Она, конечно, не может судить, но преподаватели очень высоко отзывались о его работах. В Чикаго он был награжден премией, которая и позволила ему приехать в Нью-Йорк. Это была очень напряженная борьба. Больше всего он мечтает поехать на два-три года за границу. Именно об этом она и хотела поговорить, надеясь, что ты сможешь помочь.
Ты задумался.
— Если у него действительно есть талант, его обязательно нужно поддержать, — рассудительно согласился ты. — Ему необходимо найти спонсора, и это будет не очень сложно, так часто делается. Я могу поговорить об этом с Диком… то есть с мистером Карром.
Тебе казалось, что это предложение достаточно выгодное, но она думала о чем-то другом. Она прямо посмотрела на тебя.
— Я хотела, чтобы ты сам это сделал, — сказала она. — Видишь ли, ты его отец.
Ты изумленно уставился на нее.
— Я не хотела говорить об этом, — сказала она, — но, в конце концов, почему бы и нет? Джим умер, и мне нечего стыдиться. Пол родился через несколько месяцев после нашего переезда в Кливленд. Собственно, поэтому мы и переехали, я знала, что вскоре это произойдет, и тогда все стало бы еще хуже, чем было.
Ты начал заикаться:
— А вы… то есть… Не понимаю, как вы могли знать…
Странно было говорить на эту тему с этой старой седой женщиной.
— Я отлично это знаю, я уверена в этом.
— И как он выглядит?
— Он ни на кого особенно не похож. — Она улыбнулась, видимо тоже находя наш разговор забавным, и это сразу убедило больше, чем что-либо другое. — Тебе придется просто поверить мне на слово; странно, мне никогда не приходило в голову, что ты станешь сомневаться. Он не такой красавец, как ты, но его глаза немного похожи на твои. И он в самом деле очень умный мальчик.
Она сказала, что он в Нью-Йорке и, возможно, сейчас сидит у меня в приемной. Ты встревожился:
— Но я действительно не понимаю… Конечно, я не сомневаюсь, нисколько не сомневаюсь в том, что вы сказали… Но боже мой! Я был еще ребенком, кажется, мне было не больше семнадцати…
Она устремила на тебя немного жесткий, удивленный взгляд.
— Я совершенно в этом уверена, мистер Сидни, — сказала она.
— Что ж. — Ты встал со стула. — Что ж. — Подошел к окну и взглянул вниз, на улицу, с высоты тридцатого этажа, затем опять вернулся к столу и снова к окну. Стоя там и глядя на нее, вдруг рассмеялся. — Господи, да сейчас мы с ним едва ли не ровесники! — заметил ты. — Вы помните, как я всегда называл вас миссис Дэвис и вы просили меня называть вас Эмили, а я не смел?
