— Пуаро, взгляните, — произнес я. Он посмотрел в окно.
— Это мистер Мэйс, помощник аптекаря. Уверен, что он направляется сюда.
Молодой человек остановился возле нашего дома и после некоторого колебания решительно постучал в дверь.
— Одну минуту, — крикнул в окно Пуаро, — я сейчас спущусь.
Он пригласил меня жестом следовать за собой и, быстро сбежав по лестнице, открыл дверь. Прямо с порога мистер Мэйс выпалил:
— Извините за непрошенный визит, мсье Пуаро, но говорят, что вы только что возвратились из Стайлз?
— Да, мы действительно недавно пришли оттуда. Молодой человек нервно облизнул губы. Его лицо выдавало сильное волнение.
— Вся деревня только и говорит о неожиданной смерти миссис Инглторп. Знаете, ходят слухи, — он снизил голос до шепота, — что ее отравили.
На лице Пуаро не дрогнул ни один мускул.
— Это могут сказать только врачи.
— Да, да, конечно… — Юноша помедлил, затем, не в силах справиться с волнением, схватил Пуаро за рукав и прошептал: «Мистер Пуаро, скажите мне только, это был не стрихнин, ведь правда, это был не стрихнин?
Пуаро тихо пробормотал в ответ что-то маловразумительное. Юноша вышел, и мой друг, печально кивая головой, сказал:
— К сожалению, во время судебного разбирательства он даст показания.
Пуаро стал медленно подниматься по лестнице. Увидев, что я собираюсь задать очередной вопрос, он раздраженно махнул рукой.
— Не сейчас, Хастингс, не сейчас. Мне надо сосредоточиться. У меня в голове полная неразбериха, а я терпеть этого не могу.
Минут десять Пуаро сидел совершенно неподвижно. Наконец он глубоко вздохнул.
— Вот так. Теперь все в порядке. У каждого факта есть свое объяснение. Путаницы быть не должно. Конечно, кое-что еще остается непонятным: ведь это очень сложное дело. Сложное даже для меня, Эркюля Пуаро! Итак, есть два обстоятельства, на которые надо обратить особое внимание.
— Какие?
— Во-первых, очень важно, какая погода была вчера. — Пуаро, вчера был чудесный день! — воскликнул я. — Вы просто разыгрываете меня!
— Нисколько! Термометр показывал 27 градусов в тени. Постарайтесь не забывать об этом: тут кроется ключ к разгадке.
— Какое второе обстоятельство?
— Очень важно, что мистер Инглторп одевается крайне необычно, носит очки, и все это в сочетании с черной бородой придает ему довольно экзотический вид.
— Пуаро, я не верю, что вы говорите серьезно.
— Уверяю вас, друг мой, я абсолютно серьезен.
— Но то, что вы говорите, совершенно не относится к делу.
— Напротив, это факты первостепенной важности.
— А если допустить, что присяжные обвинят Альфреда Инглторпа в преднамеренном убийстве, что станет тогда с вашими теориями?
— Если двенадцать ослов совершат ошибку, это еще не значит, что я не прав. К тому же этого не случится. Во-первых, — местные присяжные не будут особо стремиться брать на себя такую ответственность: ведь мистер Инглторп пользуется тут большим влиянием, во-вторых, — добавил он спокойно, — я не позволю им это!
— То есть, как это — не позволите?
— Очень просто, не позволю, и все!
Я взглянул на него со смешанным чувством удивления и раздражения; как можно быть таким самоуверенным!
Словно прочтя мои мысли, Пуаро кивнул и тихо повторил:
Да, друг мой, я не позволю им этого.
Он встал и положил руку мне на плечо. Лицо Пуаро было печально, и в глазах блестели слезы.
— Знаете, я все время думаю о несчастной миссис Инглторп. Она, конечно, не пользовалась всеобщей любовью, но к нам, бельгийцам, покойная была исключительно добра. Я в долгу перед ней.
Я хотел перебить его, но Пуаро продолжал:
— Хастингс, думаю, она не простила бы мне, если я позволил бы арестовать мистера Инглторпа сейчас, когда одно лишь мое слово может спасти его.
За время, которое оставалось до пятницы, Пуаро успел сделать множество дел. К примеру, он дважды совещался с мистером Уэллсом и несколько раз совершал длительные прогулки в окрестностях Стайлз Сент-Мэри. Я обижался, что мой друг ни разу не взял меня с собой, тем более что я мучился от любопытства, не понимая, что было у него на уме. Мне показалось, что он особенно интересовался фермой Райкеса, поэтому в среду вечером, зайдя в Листвэйз и не обнаружив там Пуаро, я направился через поле в сторону фермы, надеясь встретить его по дороге. Я подошел почти до самой фермы, так и не обнаружив Пуаро, и повернул назад. По пути мне повстречался старый крестьянин, который как-то хитро взглянул на меня и спросил:
— Вы вроде из усадьбы, мистер?
— Да, я ищу своего друга. Он должен был идти по этой тропинке.
— Такого коротышку, который все руками размахивает, когда говорит? Он, кажись, из бельгийцев, которые живут в деревне.
— Да, да! Вы его встречали?
— Встречал, и не раз. Небось друг ваш? Да, много ваших здесь бывает!
И он лукаво подмигнул мне.
— Вы хотите сказать, что здесь часто можно встретить обитателей усадьбы? — спросил я нарочито беспечно.
Он хитро улыбнулся.
— Уж один-то по крайней мере частенько сюда наведывается. Кстати, очень щедрый господин. Но что-то я разболтался. Мне пора, прощайте, сэр.
Я шел по тропинке и думал, что, видимо, Эвелин Ховард была права. Меня переполняло чувство омерзения, когда я представлял, как беззастенчиво Альфред Инглторп транжирил чужие деньги. Неужели он совершил убийство из-за этого милого цыганского личика? Или основной причиной были все-таки деньги? Скорее всего, правда была где-то посередине.
К одному обстоятельству Пуаро проявлял особое внимание. Он несколько раз подчеркивал, что Доркас, наверное, ошибается, утверждая, что ссора между Инглторпами произошла в четыре часа. Мой друг настойчиво пытался ее убедить, что скандал произошел в четыре тридцать.
Однако Доркас настаивала, что с момента, как услышала перебранку, до пяти часов, когда она принесла хозяйке чай, прошел добрый час, а может быть и больше.
Дознание состоялось в пятницу в здании местного суда. Мы с Пуаро сидели рядом, ничем не отличаясь от большинства присутствующих, поскольку от нас не потребовали выступить в качестве свидетелей.
После предварительных формальностей присяжные осмотрели тело покойной, и Джон Кавендиш официально подтвердил, что это была Эмили Инглторп.
Отвечая на дальнейшие вопросы, Джон рассказал о том, как он проснулся среди ночи и о последующих обстоятельствах кончины своей матери.
После этого судья попросил огласить медицинское заключение. В зале воцарилась напряженная тишина, все глаза были устремлены на нашего знаменитого лондонского специалиста, одного из крупнейших экспертов в области токсикологии.
В нескольких скупых фразах он сообщил результаты вскрытия, опуская медицинские термины и технические подробности, скажу, что, по его словам, вскрытие полностью подтвердило факт отравления стрихнином. Согласно результатам лабораторного анализа, в организме миссис Инглторп содержалось от 3/4 до 1 грана[2] яда.
— Могла ли миссис Инглторп случайно принять яд? — спросил судья.
— Думаю, что крайне маловероятно. В отличие от некоторых других ядов стрихнин не используется в домашнем хозяйстве. К тому же на его продажу наложены некоторые ограничения.
— Можете ли вы теперь, зная результаты вскрытия, определить, каким образом был принят яд?
— Нет.
— Вы, кажется, оказались в Стайлз раньше доктора Уилкинса?
— Да, я встретил автомобиль, выезжавший из садовых ворот, и, узнав о случившемся, со всех ног бросился в усадьбу.
— Не могли бы вы подробно рассказать, что произошло дальше?
— Когда я зашел в комнату, миссис Инглторп билась в конвульсиях. Увидев меня, она прохрипела: «Альфред… Альфред».
— Скажите, мог стрихнин содержаться в кофе, который ей отнес мистер Инглторп?
— Это маловероятно, поскольку стрихнин очень быстродействующий яд. Симптомы отравления обычно проявляются уже через час или два. При некоторых условиях, ни одно из которых в данном случае обнаружено не было, его действие может быть замедлено. Миссис Инглторп выпила кофе примерно в восемь вечера, но признаки отравления появились лишь под утро. Это доказывает, что яд попал в организм гораздо позже восьми часов.
— Миссис Инглторп обычно выпивала каждую ночь чашку какао. Не мог ли стрихнин быть подмешан туда?
— Нет, я лично сделал анализ остатков какао. Никакого стрихнина там не было.
При этих словах Пуаро удовлетворенно улыбнулся.
— Как вы догадались? — спросил я шепотом.
— Слушайте дальше.
— Смею заметить, — продолжал доктор, — что, если бы экспертиза дала иной результат, то я бы очень удивился.
— Почему?
