Ознакомительная версия.
— Почему?
— Потому что человек, который нанес семь ударов ножом, если можно так выразиться, в два приема, под проливным дождем да еще когда неподалеку шла супружеская пара, а из окна смотрела женщина, — этот человек не совсем такой, как все. Мне часто приходило в голову, что люди, пишущие зелеными или красными чернилами, испытывают потребность выделиться и цветные чернила для них — лишь средство удовлетворить эту потребность.
— Вы хотите сказать, что это сумасшедший?
— Нет, так далеко я не захожу. Скорее, оригинал — они ведь бывают самые разные.
В кабинет вошел Ван Амм, неся на этот раз толстую пачку снимков — некоторые были еще влажными.
— Нашли человека в плаще где-нибудь еще?
— Не считая семьи и близких, во всех трех местах — на набережной Анжу, перед церковью и у склепа на Монпарнасском кладбище — фигурируют только трое.
— Показывайте.
— Сперва эта женщина.
Молодая, лет двадцати пяти девушка со взволнованным лицом. В ней чувствовались тревога и боль. Одета в черное, плохо сшитое пальто, лицо обрамлено спутанными волосами.
— Вы велели обращать внимание только на мужчин, но я подумал…
— Понятно.
Мегрэ пристально всмотрелся в незнакомку, словно силясь проникнуть в ее тайну. Выглядела она как девушка из простонародья, которая не придает особого значения своей внешности. Почему же она взволнована не меньше, чем члены семьи, и даже больше, чем, к примеру, Мину? Мину сказала, что ее брат, видимо, никогда не спал с женщиной. Точно ли это? Не ошиблась ли она? Неужели Антуан не мог завести себе подружку? Не из тех ли она девушек, которыми он мог заинтересоваться при своей склонности охотиться за человеческими голосами в самых густонаселенных районах?
— Как только закончим, вернешься на остров Сен-Луи, Лапуэнт. Не знаю, почему, но мне сдается, что она продавщица бакалейного или молочного магазина, словом, что-то в этом роде. Может быть, официантка в кафе или ресторане.
— А вот и второй, — объявил Ван Амм, показывая увеличенную фотографию мужчины лет пятидесяти.
Чуть больше беспорядка в одежде, и его можно принять за бродягу. С покорным видом он смотрит в пространство; что могло заинтересовать его на этих похоронах — совершенно непонятно. Трудно себе представить, что этот мужчина семь раз ударил молодого человека ножом, а потом скрылся. Батийль приехал на улицу Попенкур не на машине — это установили более или менее точно. Скорее всего, сел в метро на станции Вольтер, недалеко от места, где совершено нападение. Контролер метро почти ничего не помнил: за две минуты мимо него прошли на платформу несколько человек. Он компостировал билеты машинально, не поднимая головы.
— Если бы я разглядывал всех проходящих, у меня голова пошла бы кругом. Головы, головы, одни головы… Лица почти всегда хмурые…
Почему этот человек в поношенной одежде был и у дома, и у церкви, а потом еще поехал на Монпарнасское кладбище?
— Третий? — осведомился Мегрэ.
— Его вы знаете. Это тот, кого я показывал вам утром. Обратите внимание: он не прячется. Во всех трех местах он меня заметил. Здесь, на кладбищенской аллее, он смотрит удивленно, словно спрашивает себя, почему я снимаю толпу, а не гроб или родственников.
— Верно. Он не кажется ни встревоженным, ни озабоченным. Оставьте мне снимки. Рассмотрю их на досуге получше. Благодарю, Ван Амм. Передайте Мерсу, что я очень доволен вашей работой.
— Значит, я отправляюсь на остров показывать снимок девушки? — спросил Лапуэнт, когда они остались одни.
— Это бесполезно, но попробовать стоит. Посмотри-ка, Жанвье пришел?
Войдя в кабинет, Жанвье с любопытством взглянул на пачку снимков.
— Значит так, мой маленький Жанвье. Я хочу, чтобы ты отправился в Сорбонну. Думаю, тебе не составит труда узнать в канцелярии, какие лекции Антуан Батийль посещал особенно прилежно.
— Я должен порасспросить его товарищей?
— Обязательно Настоящих друзей у него, наверное, не было, но болтать с другими студентами ему, скорее всего, случалось. Вот первый снимок: сегодня утром на похоронах эта девушка казалась взволнованной; кроме того, она проводила гроб до самого кладбища. Может, кто-нибудь встречал ее с ним, может, он просто говорил о ней.
— Ясно.
— А это фотография человека в плаще, который был на набережной Анжу, затем у церкви, а потом на Монпарнасском кладбище. На всякий случай покажи и ее. Надеюсь, сегодня днем лекции есть, и ты успеешь к концу.
— С преподавателем говорить?
— Не думаю, чтобы у него была возможность познакомиться со своими учениками. Погоди-ка! Вот еще один снимок. Скорее всего, к делу он отношения не имеет, но пренебрегать не следует ничем.
Четверть часа спустя Мегрэ принесли вырезку из газеты с надписью «Нет», сделанной зелеными чернилами. Слово было написано печатными буквами высотой сантиметра два и жирно подчеркнуто. Восклицательный знак был на добрый сантиметр выше букв. Это напоминало бурный протест. Писавший был явно возмущен, что такого жалкого субъекта, как бывший моряк, могли принять за убийцу с улицы Попенкур.
С четверть часа Мегрэ неподвижно сидел над вырезкой и фотографиями и легонько посасывал трубку, потом почти машинально взялся за телефон.
— Алло! Фремье? Я боялся вас уже не застать. Благодарю за вырезку, она кажется мне очень любопытной. Сначала я хотел поместить в завтрашнюю газету небольшое объявление, но наш незнакомец их, возможно, не читает. Об этом деле еще будет статья?
— Наши репортеры изучают предыдущие ограбления. Некоторые работают в радиусе пятидесяти километров от Парижа, показывая снимки грабителей соседям владельцев обчищенных вилл.
— Не могли бы вы под статьей или статьями напечатать следующий текст: «Комиссар Мегрэ хотел бы знать, на чем основывает свое заявление тот, кто послал в редакцию газеты отправление по пневматической почте. Если у него есть какие-либо сведения на этот счет, комиссар просит связаться с ним письменно или по телефону».
— Понятно. Повторите, пожалуйста, я запишу дословно.
Мегрэ терпеливо повторил.
— Договорились! Я не только опубликую этот текст на первой полосе, но и возьму его в рамку. Но вы понимаете, что сумасшедшие сразу же примутся писать вам и звонить?
— Я привык, — улыбнулся Мегрэ. — Да и вы тоже.
Полиция и редакции газет…
— Ладно. Держите меня в курсе, пожалуйста.
Повесив трубку, комиссар погрузился в чтение вечерних газет, которые ему только что принесли; замечая какую-либо неточность, он всякий раз ворчал. В среднем на каждый абзац приходилось как минимум одно преувеличение, в результате чего воры превратились в самую таинственную и хорошо организованную банду в Париже. Последний заголовок гласил: «Когда будет арестован Мозг?»
Телевизионный сериал, да и только!
Вырезку из газеты Мегрэ послал в дактилоскопическую лабораторию, чтобы выяснить, нет ли на ней отпечатков пальцев. Ответ не заставил себя ждать.
— Два хороших отпечатка: большой и указательный пальцы. В картотеке их нет.
Это означало, что убийца Антуана Батийля никогда не был арестован и тем более осужден. Мегрэ не удивился и снова взялся за газеты, когда в кабинет ворвался возбужденный Лапуэнт.
— Удача, шеф! Или нет, скорее, везение! Вы были правы. Иду я по улице и вдруг вспомнил, что у меня кончились сигареты. Сворачиваю на улицу Сен-Луи-ан-л'Иль, захожу в кафе на углу и кого там вижу?
— Девушку, снимок которой я тебе дал.
— Точно! Она официантка. Черное платье, белый передник. За одним из столов играют в белот: мясник, бакалейщик, хозяин и еще один — он сидел ко мне спиной. Покупаю сигареты, сажусь за столик. Она спрашивает, что я буду пить, я заказываю кофе, и она идет к стойке. «Когда вы кончаете работу?», — интересуюсь я. Она удивляется: «По-разному. Сегодня в семь, потому что открывала я». Дает сдачу и уходит, не обращая на меня внимания. Я не стал говорить с ней при хозяине. Подумал, вы сами…
— Правильно.
— Она едва держится, чуть не плачет. Ходит, как в тумане, нос красный…
Жанвье вернулся на Набережную только в шесть.
— Там читают социологию; похоже, он не пропустил ни одной лекции. Я подождал во дворе. Смотрел на сидящих на скамьях студентов; когда лекция кончилась, они вышли на свежий воздух. Спросил одного, другого, третьего — безуспешно. «Антуан Батийль? Про которого писали в газетах? Да, я встречался с ним, но мы не дружили. Вот если вы разыщете некоего Арто…» Третий студент, с которым я разговаривал, оглянулся и вдруг закричал вслед удаляющемуся парню: «Арто! Арто! К тебе пришли». Потом бросил мне: «Я побежал — опаздываю на поезд». Студенты разъезжались на мотоциклах и мопедах. Подходит высокий парень с бледным лицом и светло-серыми глазами, спрашивает: «Это вы хотели со мной поговорить?» — «Вы, кажется, были другом Антуана Батийля?» — «Другом — это слишком сильно сказано. Он трудно сходился с людьми. Считайте, что мы были приятелями: иногда поболтаем во дворе, иногда выпьем кружку пива. У него я был всего раз и чувствовал себя очень неловко. Я-то ведь сын привратницы с площади Данфер-Рошро. Я этого не стесняюсь. А у него не знал, как себя держать». — «На похоронах сегодня утром были?» — «Только в церкви. Потом была важная лекция». — «Не знаете, у вашего приятеля были враги?» — «Наверняка нет». — «Его любили?» — «Тоже нет. Он никем не интересовался, им тоже никто». — «А вы? Что о нем думаете?» — «Хороший малый. Был гораздо мягче, чем хотел казаться. На мой взгляд, был слишком мягок, чуть что — замыкался в себе». — «Он говорил с вами о магнитофоне?» — «Однажды даже попросил пойти с ним. Он был очень этим увлечен. Утверждал, что голос раскрывает человека гораздо полнее, чем изображение на фотоснимке. Помню его слова: „Есть множество охотников за лицами. Но охотников за звуками я больше не знаю“. Надеялся получить к Рождеству новейший миниатюрный магнитофон японского производства. Такой, чтобы можно было спрятать в ладошке. Во Франции они еще не появились, но вроде вот-вот должны поступить. Он узнал о них из журналов».
Ознакомительная версия.
