– Наверное, вы – великий писатель, мистер Ридер, хе-хе! – довольный собственной шуткой, усмехнулся Дейвер. – А ведь я тоже! Когда у меня в руке нет ручки, чувствую себя неуютно, как будто мне чего-то не хватает. Скажите, а вот вам когда лучше работается – по утрам или по вечерам? Просто я никак не могу для себя решить этот вопрос.
– Сейчас я пишу до двух часов, – ответил мистер Ридер, взглянув на наручные часы. – Это привычка, которая выработалась у меня с годами. С девяти до двух я пишу, после чего выкуриваю сигарету, выпиваю стакан молока… Кстати, вы не могли бы распорядиться, чтобы в мою комнату принесли молока? Ну а потом ложусь спать и крепко сплю до девяти.
Маргарет Белмэн с интересом и некоторым любопытством прислушивалась к этому разговору. Для мистера Ридера было довольно необычно рассказывать о себе – и уж тем более обсуждать с кем-то свою работу. За свою жизнь она не встречала человека более скрытного в том, что касается личной жизни. Наверное, это отдых на него так подействовал, подумала она. По крайней мере, в этот вечер он явно выглядит моложе, чем обычно.
Она вышла из банкетного зала, нашла миссис Бартон и передала ей пожелания нового гостя. Женщина выслушала ее и презрительно фыркнула.
– Молоко?! Да уж, он похож на человека, который пьет молоко. Ему, видать, нечего бояться.
– А почему он должен чего-то бояться? – поинтересовалась Маргарет, но миссис Бартон, похоже, не заметила холодка в ее голосе.
– Кому же понравится, когда по его дому ищейки шмыгают, верно, мисс Белмэн? Хотя на сыщика он вообще-то не похож.
– Кто вам сказал, что он – сыщик?
Миссис Бартон несколько секунд молча смотрела на нее из-под тяжелых век, потом мотнула головой в сторону кабинета Дейвера.
– Он, – коротко сказала она. – Сыщики… И я торчу здесь, спину надрываю, как рабыня, от зари до зари, когда могла бы в каком-нибудь Париже благородной леди сидеть и чтоб не я, а мне прислуживали. Как я все это ненавижу!
Уже второй раз за время своего пребывания в «Замке Лармс» Маргарет стала свидетелем припадка раздражительности и недовольства экономки. Она подумала, что эта женщина по какой-то причине ищет повод сблизиться с ней и сделать ее своей наперсницей, но повода все никак не находилось. Впрочем, нельзя сказать, что это как-то особенно огорчало Маргарет: не было совершенно ничего общего у нее и этой неинтересной и ужасно скучной женщиной, что могло бы разрушить стену между ними. Миссис Бартон была слабым человеком, глаза у нее постоянно на мокром месте, голос все время звучал так, будто она готова в любую секунду разрыдаться, да и о своей загадочной затаенной обиде она никогда не забывала.
– Со мной ведь тут хуже, чем с собакой, обращаются, – дрожащим от негодования слабым голосом продолжила излияния экономка. – А она? Она меня и вовсе за человека не держит. Я намедни пригласила ее к себе чаю выпить, поговорить, и что, вы думаете, она мне ответила?
– О ком вы говорите? – с любопытством спросила Маргарет.
Ей и в голову не могло прийти, что слово «она» может относиться к Ольге Кру… Нужно было обладать очень развитым воображением, чтобы представить себе холодную и чопорную Ольгу Кру, болтающую за чаем о пустяках с миссис Бартон. И все же экономка говорила именно об Ольге. Однако как только ей показалось, что у нее что-то пытаются выведать, ее тонкие губы плотно сжались.
– Так, ни о ком… Молоко, вы сказали? Я сама принесу.
Мистер Ридер как раз надевал халат, когда миссис Бартон принесла молоко. В его комнате уже появился стол, и кто-то из слуг успел разложить на нем ручку, чернильницу и прочие письменные принадлежности, которые теперь рядом с двумя толстыми записными книжками дожидались, пока мистера Ридера охватит литературное вдохновение.
Он принял у экономки поднос и поставил его на стол.
– У вас прекрасный дом, миссис Бартон, – бодро произнес он. – На редкость красивый дом. Вы давно здесь живете?
– Несколько лет, – ответила она.
Миссис Бартон развернулась, чтобы уйти, но у двери слегка замешкалась. Мистер Ридер сразу понял, что означает эта задержка. Эта женщина скрытная, но в душе она – неисправимая сплетница, которой явно не хватает зрителей, готовых выслушать все то, чем ей ужасно хочется поделиться. Все, что нужно, чтобы ее разговорить, – это задать тему для разговора.
– …Нет, сэр, у нас никогда не бывает много гостей. Мистер Дейвер ведь сам решает, кого принимать.
– И это очень мудро с его стороны. Кстати, а в какой комнате он живет?
Она вышла за дверь и указала в конец коридора.
– Ах да, я вспомнил, он же сам мне говорил. Надо же, как неловко! Я ведь видел, как вы выходили оттуда сегодня.
– Вы ошиблись, я никогда не захожу в его комнату, – резко произнесла женщина. – Наверное, вы видели… – Она запнулась и, немного помолчав, добавила: – Кого-то другого. Вы собираетесь допоздна работать, сэр?
Мистер Ридер еще раз подробно перечислил свои планы на вечер.
– Я буду вам весьма признателен, если вы передадите мистеру Дейверу, что мне бы не хотелось, чтобы меня беспокоили. Я – ужасный тугодум, если что-то нарушает ход моих мыслей, я… м-м-м… после этого уже не могу работать, – сказал он, прикрыл за миссис Бартон дверь, выждал, пока она спустится по лестнице, и заперся на ключ и задвижку.
Мистер Ридер задернул на открытом окне тяжелые занавески, придвинул к нему письменный стол, чтобы их не раздувало ветром, раскрыл обе записные книжки и соорудил из них что-то вроде экрана, который не позволял свету настольной лампы падать на кровать, после чего переоделся, лег в постель, укрылся одеялом и через пять минут забылся крепким сном.
Маргарет Белмэн собиралась часов в одиннадцать, перед тем как лечь спать, зайти к мистеру Ридеру справиться, не нужно ли ему чего-нибудь, но, к счастью, передумала. К счастью, потому что мистер Ридер отвел себе ровно пять часов на то, чтобы хорошенько выспаться перед началом негласного обследования дома или (такого варианта он тоже не исключал) до того времени, когда ему предстоит быть во всеоружии.
Ровно в два часа он проснулся и сел на кровати, спросонья щурясь на свет. Раскрыв один из чемоданов, он достал небольшую деревянную коробку, из которой извлек спиртовую горелку и набор для заваривания чая. Пока закипал маленький жестяной чайник, он направился в ванную, разделся и погрузил дрожащее тело в холодную воду. Когда он полностью одетый вышел из ванной, чайник уже кипел.
Мистер Ридер был очень методичным человеком. Более того, очень осторожным человеком. Всю свою жизнь он питал подозрение к молоку. Бывало, он выходил рано утром из дому и бродил по пригородным улицам, наблюдая, как молочники развешивают на дверных кольцах бидончики или расставляют на порогах бутылки с молоком, и размышляя над тем, какие неограниченные возможности дает эта беспечная традиция доставки молока людям с преступными намерениями. Он даже высчитал, что расторопному убийце, если работать систематически, понадобится всего месяц, чтобы истребить все население Лондона.
Он выпил чая без молока, съел печенье, потом методично уложил обратно спиртовку и чайник, достал пару войлочных туфель на толстой подошве и надел их. В чемодане он нашел также короткую жесткую резиновую дубинку, которая в умелых руках может быть оружием не менее смертоносным, чем нож. Ее он положил во внутренний карман пиджака. Затем сыщик сунул руку в чемодан и вынул нечто похожее на тонкий резиновый несессер – с той лишь разницей, что к нему были прилажены два квадратных кусочка слюды и металлический носик. Пару секунд он в нерешительности вертел этот предмет в руках, потом вернул снова в чемодан. Следующей его находкой стал короткоствольный браунинг. Его мистер Ридер, поморщившись, отправил в боковой карман: ценность огнестрельного оружия – если речь не шла о самых крайних случаях – всегда представлялась ему сомнительной.
Последней вещью, появившейся из чемодана, стала полая бамбуковая палка с другой бамбуковой палкой внутри, которая в действительности была не чем иным, как удочкой. К концу более тонкой палки была приделана эластичная петля. Соединив обе палки, он повесил на эту петлю ручной электрический фонарик с проводками, которые продел сквозь ушки на удочке и присоединил к маленькому выключателю, прикрепленному в том месте, где обычно находится рука рыбака. Проверив выключатель и убедившись, что он исправно работает, мистер Ридер обвел напоследок взглядом комнату и выключил настольную лампу.
Надо сказать, что при свете дня Дж. Г. Ридер выглядел бы довольно необычно, если не сказать смешно, поскольку он уселся, скрестив ноги, на кровати, а длинную, доходящую до середины комнаты удочку укрепил у изножья. Но в ту минуту его собственное чувство юмора крепко спало, а других свидетелей не было. Все его чувства были напряжены до предела, уши готовы были уловить любой отличающийся от обычных ночных звуков – шуршание деревьев, мягкий шелест ветра – шум, который может производить только человек. От сонливости не осталось и следа.
