«В Англии, — думал Пуаро, — люди демонстрируют свои цветочные бордюры, розы и ирисы необычайной длины, выбирая для этого день, когда светит солнце, буковые деревья покрыты листвой, а под ними синеют колокольчики. Красивое зрелище, но мне показывали, пожалуй, его слишком часто. Я предпочел бы…» Ему представилась поездка по Девону, извилистая дорога с насыпями по обеим сторонам, покрытыми ковром примулы. Скромные бледно-желтые цветы, источающие весенний аромат. И при этом никаких экзотических кустарников. Примула, дикие цикламены, осенние крокусы…
Пуаро подумал о людях, ныне живущих в «Куорри-Хаус». Он знал имена пожилого полковника в отставке и его жены, но не сомневался, что Спенс мог бы рассказать ему о них более подробно. Пуаро чувствовал, что, кому бы ни принадлежало это место теперь, эти люди не могли любить его так, как любила покойная миссис Ллуэллин-Смайт. Он встал и зашагал дальше. Дорожка была необычайно ровной, словно специально предназначенной для прогулок пожилой леди; казалось бы обычные сельские скамейки позволяли расположить спину и ноги под в высшей степени удобным углом. «Хотел бы я повидать этого Майкла Гарфилда, — подумал Пуаро. — Он знает свое дело — составил превосходный план, нашел опытных людей для его осуществления и наверняка представил все так, чтобы его работодательнице казалось, будто все спланировано ею самой. Но полагаю, что это в основном его заслуга. Да, мне хотелось бы с ним повидаться. Если он все еще живет в коттедже или бунгало, которое для него построили…»
Мысли Пуаро внезапно оборвались. Он уставился на противоположную сторону лощины, которую огибала дорожка. Кустарник с красно-золотыми листьями обрамлял нечто, в первый момент показавшееся ему всего лишь причудливой игрой светотени.
«Что я вижу? — думал Пуаро. — Не результат ли это колдовства? В таком месте это вполне возможно. Передо мной человеческое существо или?..» Его мысли вернулись к давним приключениям, именуемым им «Подвигами Геракла». Место, где он находился, не было обычным английским парком. В нем ощущалась атмосфера магии, волшебства и своеобразной робкой красоты. Если поставить здесь пьесу, то в ней бы фигурировали нимфы, фавны, древнегреческие красавцы — и страх. Да, в «Погруженном саду» присутствовал страх. Что рассказывала сестра Спенса? Что-то об убийстве, происшедшем в каменоломне много лет назад? Кровь запятнала камни, но впоследствии об этом забыли. Майкл Гарфилд создал здесь чудесный сад, и пожилая женщина, которой оставалось не долго жить, заплатила за него кучу денег…
Теперь Пуаро видел, что на другой стороне оврага, в обрамлении красно-золотых листьев, стоит молодой человек необычайной красоты. В наши дни молодых людей не характеризуют подобным образом — о них говорят, что они сексуальны или безумно привлекательны, хотя при этом у них могут быть морщинистые физиономии и жирные волосы. Если молодого человека называют красивым, то это произносят извиняющимся тоном, словно подмечая качество, которое давно стало достоянием прошлого. Сексуальным девушкам не нужен Орфей с его кифарой — им подавай поп-певца с хриплым голосом, алчными глазами и копной нечесаных волос.
Пуаро встал и двинулся по дорожке. Когда он оказался на другой стороне впадины, молодой человек вышел из-за деревьев ему навстречу. Молодость казалась наиболее характерной его чертой, однако теперь Пуаро видел, что он далеко не юнец. Ему было хорошо за тридцать — возможно, почти сорок. На его губах играла едва заметная улыбка, выражавшая не столько радушие, сколько узнавание стоящего перед ним. Он был высок, строен и темноглаз, его безупречные черты выглядели созданными античным скульптором, а черные волосы походили на блестящий шлем. У Пуаро мелькнула мысль, не репетирует ли молодой человек какую-то живую картину. «Если так, — подумал он, глядя на свои галоши, — то мне следует сходить к костюмерше за более подобающим случаю нарядом».
— Возможно, я нарушил частное владение, — заговорил Пуаро. — В таком случае приношу извинения. Я чужой в этих местах — приехал только вчера.
— Не думаю, что это можно назвать нарушением. — Голос был спокойным и вежливым, но полностью лишенным интереса, словно мысли его обладателя витали где-то далеко. — Место не совсем открыто для посещения, но люди ходят здесь вполне свободно. Старый полковник Уэстон и его жена не возражают. Конечно, в случае нанесения ущерба они бы стали протестовать, но такое весьма маловероятно.
— Никаких признаков вандализма, — промолвил Пуаро, оглядываясь вокруг. — Нигде ни мусора, ни даже мусорной корзины. Место кажется абсолютно безлюдным — даже странно. Казалось бы, здесь райский уголок для влюбленных.
— Влюбленные сюда не ходят, — отозвался молодой человек. — По какой-то причине это место считается несчастливым.
— Полагаю, вы архитектор? Или я ошибаюсь?
— Меня зовут Майкл Гарфилд.
— Так я и думал! — воскликнул Пуаро. Он обвел рукой вокруг себя. — Вы создали это?
— Да, — ответил Майкл Гарфилд.
— Поразительно! — продолжал Пуаро. — Испытываешь необычное ощущение, когда такая красота возникает… ну, говоря откровенно, среди весьма унылого английского пейзажа. Должно быть, вы довольны своим творением.
— Разве кто-нибудь бывает полностью доволен?
— Очевидно, вы создали все это для покойной миссис Ллуэллин-Смайт? А теперь место принадлежит полковнику и миссис Уэстон?
— Да. Они приобрели его по дешевке. Миссис Ллуэллин-Смайт завещала мне дом, но его нелегко содержать — уж очень он большой и нескладный.
— И вы продали его?
— Я продал дом.
— Но не «Погруженный сад»?
— И сад тоже. Он ведь практически вмонтирован в дом.
— Но почему? — допытывался Пуаро. — Это интересно. Вы не возражаете против моего любопытства?
— Ваши вопросы не совсем обычны, — заметил Майкл Гарфилд.
— Меня интересуют не столько факты, сколько причины. Почему А поступил так-то, а Б — так-то? Почему В ведет себя не так, как А и Б?
— Вам следовало бы побеседовать с ученым, — сказал Майкл. — Теперь говорят, что все дело в генах или хромосомах.
— Вы только что сказали, что не вполне удовлетворены, так как никто не бывает удовлетворен полностью. А ваша работодательница, патронесса, или как вы ее называете, — она была довольна вашей работой?
— Абсолютно, — ответил Гарфилд. — Об этом я позаботился. Впрочем, ее было нетрудно удовлетворить.
— Странно, — заметил Эркюль Пуаро. — Кажется, ей было лет шестьдесят пять. В таком возрасте люди редко бывают довольны.
— Я заверил ее, что осуществил все ее идеи и указания.
— И это в самом деле так?
— Вы спрашиваете серьезно?
— По правде говоря, нет, — признался Пуаро.
— Чтобы добиться успеха в жизни, — продолжал Майкл Гарфилд, — нужно упорно следовать намеченной карьере, удовлетворять свои художественные склонности, но в то же время быть хорошим торговцем. Нужно уметь продавать свой товар, иначе приходится осуществлять чужие идеи таким образом, который не согласуется с вашими собственными. Я стараюсь воплощать свои идеи и продавать их клиентам в качестве непосредственного осуществления их планов и проектов. Этому не так трудно научиться — не сложнее, чем продавать детям коричневые яйца вместо белых. Нужно только убедить их, что они самые лучшие — что курицы предпочитают именно их. Вам ни за что их не продать, если вы будете говорить: «Какая разница — белые или коричневые? Яйца есть яйца — важно только, свежей они кладки или нет».
— Вы необычный молодой человек, — задумчиво произнес Пуаро. — Весьма самонадеянный.
— Возможно.
— Однако то, что вы здесь создали, по-настоящему прекрасно. Вы вдохнули жизнь и красоту в грубые камни, добываемые ради прозаических, промышленных целей; к тому же вам хватило воображения найти для этого средства. Примите поздравления старого человека, приближающегося к завершению своей деятельности.
— Однако в данный момент вы продолжаете ее.
— Значит, вам известно, кто я? — Пуаро был доволен — ему нравились люди, знающие, кто он такой. Он опасался, что в нынешнее время многие этого не знают.
— Здесь уже практически всем известно, что вы идете по кровавому следу. В маленьких городках новости распространяются быстро. Вас привела сюда другая знаменитость.
— А, вы имеете в виду миссис Оливер.
— Ариадну Оливер — автора бестселлеров. Все жаждут с ней побеседовать, узнать, что она думает о студенческих волнениях, социализме, платьях, которые носят девушки, внебрачном сексе и других вещах, не имеющих к ней никакого отношения.
— Да-да, это весьма плачевно, — кивнул Пуаро. — От миссис Оливер они могут узнать лишь то, что она любит яблоки. Об этом известно уже добрых двадцать лет, но она все еще повторяет это с любезной улыбкой. Хотя боюсь, что теперь яблоки ей разонравились.
