— По счастью, со мной была машина. Благодаря этому мы смогли быстро приехать.
Жан-Люк недоверчиво посмотрел сначала на Валери, потом — на Кулонжа.
— Если это какая-нибудь шутка, то я должен считать ее пошлой.
— С мадемуазель Жубелин поступили точно так же, — сказал Морис. — Она тоже только что приехала.
Какую цель преследовал убийца таким, казалось бы, бессмысленным образом действий? Хотел ли он просто позабавиться? Или же хотел доказать, что он вовсе не обречен на пассивность? А может быть, его поступок был каким-то эффектным шахматным ходом, мотивы которого еще не ясны?
Тема разговора истощилась. Каждый чувствовал себя не в своей тарелке.
— Нам все же не следует пасовать перед этим парнем, — энергично заявил Жан-Люк.
Пьер Кулонж поддержал его:
— Этого он, вероятно, и стремится добиться.
Но это тоже не было логическим объяснением. Чтобы рассеять тревогу безмолвно стоявших женщин, Морис сказал:
— Надо сейчас же поставить в известность Фушероля.
Валери с сомнением посмотрела на него и показала на часы, стоящие на буфете. Было 21 час 22 минуты.
— Криминальный комиссар все двадцать четыре часа находится на посту, — ответил Морис. — У меня есть номер его домашнего телефона. Откуда здесь можно позвонить?
— Напротив есть пивная, — ответил Кулонж.
— Побудьте здесь, я скоро вернусь, — сказал Морис.
В высоком сводчатом вестибюле эхо повторило его шаги. Выйдя на улицу, он глубоко вздохнул, наслаждаясь свежим воздухом. Уличное движение затихло, многие учреждения были уже закрыты. На другой стороне, перед ярко освещенными окнами бистро стояла машина Жан-Люка, словно выпрыгнувшая из юмористической книжки. Морис пересек улицу. Он уже хотел открыть дверь бистро, как вдруг заметил черный «Пежо», проехавший мимо него. У машины был номер 9082-У-75. Морис замер, ожидая, что в следующий момент что-то произойдет. «Пежо» замедлил ход и остановился возле дома номер девяносто три. Задняя правая дверка открылась, и из нес вылезла массивная фигура комиссара Фушероля. Он поспешил к воротам дома и быстро скрылся в темноте. Машина поехала дальше. Торопливыми шагами Морис вернулся в дом. Он догнал комиссара, когда тот входил в дверь консьержки.
— Ну, что здесь случилось? — проворчал он и повернулся к Морису, добавляя: — Разве дело настолько важное, что нужно было вызывать меня?
— Я могу только сказать, что не вызывал вас, — ответил Морис.
Комиссар удивленно посмотрел на него, потом принял надменный вид.
— Отвечайте, мсье Латель, — приказал он. — Вы позвонили мне и попросили как можно скорее приехать, да или нет?
Валери со вздохом опустилась на стул. Изабель нервно улыбнулась. Комиссар насупился, и лицо его покраснело.
— Я попросил бы не смеяться надо мной, — резко сказал он.
— Прикажите это лучше Дюпону, — сказал Морис.
В этот момент появилась мадам Брионне. Она вошла так же тихо, как и выходила. Своими зоркими глазами она тотчас же заметила в почтовом ящике конверт.
— Недавно этого еще не было, — заметила она.
На конверте не было ни адреса, ни фамилии, и он не был заклеен. Это была страница из «Криминалистики», на которой помещалось интервью с Даниэлем Морэ. Бросалась в глаза набранная жирным шрифтом фраза:
«УБИЙЦА НЕИНТЕЛЛИГЕНТЕН».
Слово «убийца» было подчеркнуто, а сверху крупными буквами было написано «полицейский».
Тусклый сумеречный свет наполнял комнату. Изабель с Жан-Люком уже в десятый раз слушали магнитофонную запись с «Сирано». Вторая половина дня проходила уныло. Милорд вылизывал свои нежные лапки розовым языком. Нельзя было сказать, что серьезный голос Жан-Люка, доносившийся из динамика, был неприятным, но все же он совсем не подходил к образу Сирано, равно, как и Пердикана. Морис закрыл дверь своего кабинета.
За прошедшие три дня Дюпон никак не проявил себя. Вероятно, тому причиной было распространение его портретов во Франции и в пограничных с ней странах. Таково, по крайней мере, было мнение Фушероля. Его отдел был буквально затоплен присланными сообщениями, и все его сотрудники занимались их проверкой.
— Послушайте, — сказал комиссар Морису, когда тот сетовал на медленное выяснение дела, — здесь все происходит не так, как в ваших детективных романах. Для нашей профессии прежде всего нужно терпение.
Недавняя удивительная история не обескуражила его.
— Идиотская выдумка безумного, который играл с огнем, — сказал он.
Морис не мог полностью разделить его мнение. Конечно, Дюпон — сумасшедший, но разве, несмотря на это, не проявлял он все время удивительную осмотрительность и логику?
«Дюпон был из тех безумцев, которые на первый взгляд кажутся нормальными», — писал Даниэль.
«Окровавленный безумец», — называли газеты Дюпона. Они до сих пор на первой странице помещали статьи о случившемся с Морэ.
Фушероль теперь не считал нужным держать в тайне ранее замалчивающиеся обстоятельства дела. Теперь общественность была информирована обо всем. Рукопись Даниэля появилась в печати. Один психиатр поставил диагноз и объявил убийцу шизофреником, а еженедельники перепечатывали интервью из «Криминалистики». Морис Латель, «критик и выдающийся автор детективных романов», тоже не был забыт. В архивах были найдены старые фото, на которых он вместе с Даниэлем присутствовал на приемах и коктейлях. Благодаря этому Морис попал в центр внимания общественности. Фонтевро торопило его: просили поскорее закончить находящийся в работе роман, чтобы заработать на бесплатной рекламе. Со всех сторон к нему сыпались заказы на статьи, но он не очень интересовался этой работой. Когда он писал, его мысли постоянно отвлекались. Он начинал думать о Даниэле, Кулонже, Дюпоне, Фушероле и чаще всего — о Валери. Теперь они виделись каждый день. Под предлогом защиты Валери он встречал ее после работы в шесть часов и шел с ней ужинать. Казалось, что ресторан он выбирал случайно, но на самом деле он тщательно обдумывал выбор. Затем он ехал с Валери домой и некоторое время проводил в ее обществе. Его визиты изо дня в день становились более продолжительными. Накануне он часами молча наблюдал, как она рисовала. Они все больше сближались друг с другом. Морис был счастлив, что Валери, по ее словам, не любила Даниэля.
— Да, мой друг, — сказал он Милорду, — таковы наши дела.
Кот прыгнул на свое любимое кресло и, обосновавшись там, внимательно прислушивался к словам хозяина. Зазвонил телефон.
— Хелло, Латель?
— Да.
— Это Фушероль. Вы мне нужны. У вас есть сейчас время?
— Да.
— Не могли бы вы сейчас подъехать к полицейскому участку во Вьевр?
— Охотно приеду. Вы уже там?
— Нет. Но сейчас выезжаю туда.
— Есть что-нибудь новое?
— Я все расскажу вам на месте.
Комиссар положил трубку. Морис был в страшном возбуждении. Очевидно, опять что-то произошло. До шести часов оставалось уже не так много времени, и на свидание с Валери он сегодня не успеет. Морис позвонил ей на работу и сообщил об этом. Через несколько минут он уже ехал в машине. Из-за облачного неба сумерки, казалось, наступили раньше.
Круглая лампа матового стекла, похожая на белую конфетку, приклеенную к потолку, освещала мрачную комнату участка. Трехцветный плакат на стене призывал молодежь идти на службу в полицию. Лейтенант полиции предложил своим посетителям два удобных стула, а сам, со знанием своей значимости, сел за письменный стол.
— Здесь у меня результаты нашего расследования, — сказал он, хлопнув по папке. — Они в вашем распоряжении.
Фушероль прибыл сюда незадолго до Мориса и еще не успел ознакомиться с документами. С недовольным видом он сказал офицеру:
— Сначала сделайте краткий обзор.
— Расследование производилось до июня прошлого года. Точнее, до двенадцатого июня.
Точность, казалось, была неотъемлемой частью и свойством этого полицейского, который перед разговором, вероятно, внимательно просмотрел эти документы.
Пятнадцать месяцев назад, в воскресенье, после обеда во Вьевре случилось происшествие, взволновавшее весь округ. Некий Давид Шнеберг был убит на своей вилле около реки. Шестидесятилетний старик был владельцем кожевенного дела на площади Оперы в Париже. Со времени смерти жены он жил в одиночестве. Девушка-прислуга нашла его труп в понедельник утром.
— Девушка не жила в его доме?
— Жила. Но по воскресеньям она всегда уезжала к своим родственникам в Сен-Уан. Алиби было в порядке.
— Время преступления?
— По мнению судебного врача, в воскресенье между четырнадцатью и восемнадцатью часами.
— Орудие убийства?
— Тупой предмет, которым пробит череп.
— Что за предмет?
— Он не найден.
