– Вы понимаете, – сказал он, – что для высокого должностного лица важного финансового учреждения публичность, связанная с таким делом… прискорбна. Даже несколько… стеснительна. Конечно, полиции было необходимо встретиться с некоторыми моими друзьями и сотрудниками, чтобы выяснить, были ли у меня какие-либо связи с этим Джерином, но и это было неприятно. Теперь вы, частные детективы, расследуете мои отношения с Блаунтом, что, может быть, еще более неприятно, но я знаю, что не могу вас остановить. Я согласен, что ваша гипотеза имеет право на существование. Я могу сберечь ваше время и усилия и сделать расследование менее неприятным для себя. – Он остановился, чтоб сглотнуть: все это было для него не так легко. – В банковском мире всем известно, что скоро будут выборы нового президента моего банка и что, возможно, назовут мое имя. Но некоторые директора, меньшинство, в настоящий момент выдвигают другого человека. Мэтью Блаунт принадлежит к этому меньшинству, но, поскольку он теперь… в таких обстоятельствах, то не сможет присутствовать на заседании Совета на будущей неделе. Вам не потребовалось бы больших усилий, чтобы узнать об этом, но я хочу добавить, что это не повлияло на мои отношения с Блаунтом. Дело не в том, что он против меня, просто у него есть обязательства по отношению к другому человеку, и я это понимаю. Я не буду добавлять, что не убивал Джерина, чтобы Блаунта обвинили в убийстве. Это фантастическое предположение. – Он встал. – Я желаю вам удачи. Остальные трое – Хаусман, Фэрроу и Комус обычные мои знакомые, но Мэтью Блаунт – старый дорогой друг, как и его жена.
Он сделал движение к Салли.
– И вы, Салли. Я думаю, что вам надо вернуться домой и быть там в такое время. Я уверен, что ваш отец желал бы…
Раздался звонок в дверь. Я мог бы предоставить это Фрицу, поскольку он находился еще на кухне и не было десяти часов, но мне все равно нужно было проводить Йеркса к выходу, поэтому пошел я. В газетах не было портрета Виктора Эвери, доктора медицины, но если вы ждете первоклассного врача и, открывая дверь, видите пожилого упитанного джентльмена в сером пальто с шарфом и в темно-серой шляпе, вы вежливо приветствуете его:
– Доктор Эвери?
Пока он с моей помощью снимал пальто, вышел Йеркс в сопровождении Салли, и я пришел к выводу, что доктор Эвери, по-видимому, для него простой знакомый, а не старый и высокоценимый друг; может быть, впрочем, Йеркс был слишком поглощен своими мыслями и поэтому ограничился одним словом и кивком, а все внимание Эвери было обращено на Салли. Он взял ее за руку, потрепал по плечу, сказал: «Мое дорогое дитя» – и отпустил ее руку только дойдя до дверей в кабинет. Когда я вернулся туда, закрыв дверь за Йерксом, Эвери уже сидел в красном кожаном кресле и рассказывал Салли, что ему пришлось поручить свои дела ассистенту, чтобы прийти сюда. Проходя мимо, и глядя на него сверху, я заметил много седины в его волосах.
Он обратился к Вульфу.
– Мало есть такого, чего бы я не сделал для мисс Блаунт. Я чувствую ответственность за нее, потому что принимал ее, когда она появилась на свет. Поэтому я здесь в вашем распоряжении, хотя не знаю точно зачем. Она сказала мне по телефону, что наняла вас защитить интересы ее отца. Мисс Блаунт сказала мне также, что вы действуете независимо от адвоката ее отца. Это кажется мне несколько странным, но я не вправе судить об этом. Единственная профессия, в которой я что-то смыслю, это медицина. Она сказала, что вы хотите меня видеть, и вот я здесь. Я пошел бы и дальше, хоть к самому дьяволу, если это могло бы помочь отцу мисс Блаунт.
Вульф проворчал:
– Вы думаете, что он убил Пола Джерина?
– Нет. Я так не думаю – Он взглянул на Салли так же, как Йеркс.
– Давно ли вы член «Гамбит-клуба»?
– Пятнадцать лет.
– Хорошо ли вы знаете мистера Хаусмана?
– Вообще-то не очень хорошо. Я редко вижу его вне стен клуба. Я встречаюсь с ним раз в год на дне рождения Мэтью Блаунта. Миссис Блаунт всегда приглашает нас.
– Хорошо ли вы знаете мистера Йеркса?
– Немногим лучше, чем Хаусмана.
– Мистера Фэрроу?
– Его я знаю, конечно. Вам известно, что он племянник миссис Блаунт?
– Да. Мистера Комуса?
– Я знаю его много лет. Помимо того, что мы друзья, я его врач. – Эвери повертелся на стуле, уселся. – Эти четыре человека, как вам, конечно, известно, были «посредниками».
– Разумеется. Позднее мы еще о них поговорим. Сначала о том, что произошло. Я так понимаю, что это мистер Комус позвал вас к мистеру Джерину.
– Верно. Но я и ранее знал, что Джерину плохо, за полчаса до того, как Йеркс сказал об этом Блаунту. Я сидел за пятым столом рядом с Блаунтом.
– Это тогда Блаунт пошел в библиотеку, чтобы взять кофейник и чашку и вымыть их?
– Да.
– Йеркс предложил Блаунту это сделать?
– Не думаю. Во всяком случае, я этого не слышал.
– Не предложил ли это кто-нибудь другой?
– Не думаю, но точно не знаю. Йеркс был «посредником» у наших столов, он сообщил мне шестой ход Джерина, и я придумывал ответный ход. Я пробовал гамбит Олбена Каунтера. Хафтлин использовал его против Доджа в 1905 году и сделал ему мат на шестнадцатом ходу. Но, может быть, вы не играете в шахматы?
– Я не знаю этого гамбита. – Судя по тону Вульфа, он его не интересовал. – Когда вы вошли к Джерину по приглашению Комуса, вы сразу заподозрили отравление?
– О нет, не сразу. Были слабость, депрессия и некоторая тошнота, а такие последствия могут быть вызваны самыми разными причинами. Только когда он пожаловался на страшную жажду, и рот у него был сухой, я подумал об отравлении именно мышьяком, потому что клиническая картина отравлений мышьяком всегда одна и та же. Из предосторожности я послал в ближайшую аптеку за горчицей, хлористым железом и магнезией, а когда их принесли, попробовал дать горчичную воду, а не микстуры. Они – общепринятое противоядие против мышьяка, но их можно применять только после промывания желудка и соответствующего анализа. В клубе, конечно, не было приспособления для этого, и когда симптомы стали более острыми, я вызвал скорую помощь, и его взяли в больницу Св. Винсента.
– Вы продолжали лечение в больнице?
Эвери кивнул.
– Вместе с больничными врачами. Они занялись этим немедленно.
– Но вы присутствовали там?
– Да. До самой его смерти.
– Понимал ли он, что его отравили?
– Трудно сказать. – Эвери облизнул губы. – Он понял, что в шоколаде было что-то не то. Это естественно, потому что он ничего другого не ел, а любая еда, вызывавшая у человека болезнь, в каком-то смысле ядовита, но только после приезда в больницу у него возникло подозрение, что его нарочно отравили. Вы спросили, знал ли он. Он не знал, но подозревал.
– Называл ли он кого-нибудь? Обвинял кого-то?
– Я предпочел бы не отвечать на этот вопрос.
– Тьфу! Слышали ли вы, как он назвал кого-то?
– Нет.
– Назвал ли он кого-нибудь вам и другим присутствовавшим?
– Да. Другим.
– Значит, полиция и мистер Комус, вероятно, знают об этом. Почему бы и мне не знать?
Эвери медленно повернулся к Салли.
– Я не сказал ни тебе, ни твоей матери, Салли. Но, конечно, полиции передали это – там был врач и две сиделки, и они слышали. Ты попросила меня повидаться с Вульфом, и я думаю, что ты хочешь, чтоб он знал. Да?
– Да, – сказал Салли. – Я хочу, чтобы он знал все.
Эвери смотрел на нее с минуту, открыл рот, закрыл его, потом повернулся к Вульфу и сказал:
– Он назвал Блаунта.
– Что он сказал?
– Он сказал – это были его слова: «Где этот ублюдок Блаунт? Он сделал это, он это сделал. Где он? Я хочу его видеть. Где этот подонок?» Конечно, он бредил. Это совершенно ничего не значит. Но он сказал это, и полиция об этом знает. – Снова к Салли: – Не говори матери. Это ничего не даст, а ей и без того тяжело.
Салли, установившись на него, затрясла головой.
– Как он мог…
Она посмотрела на меня, и я вынужден был что-нибудь сказать.
– Чепуха, – сказал я – Он не владел собой.
Вульф, глядя прямо на Эвери, спросил:
– Он говорил об этом еще что-нибудь?
– Нет. Это все.
– Повторил, может быть?
– Нет.
– Его спросили об этом? Вы или другие?
– Нет. Он был не в состоянии отвечать.
– Тогда эта информация не имеет никакой ценности. Вернемся к клубу. Вы сказали, что он понял, что в шоколаде было что-то не то, и вы, естественно, полагали так же. Вы попробовали проверить это?
– Да, но это было невозможно, потому что уже не было оставшегося шоколада. Кофейник и чашку унесли, да вы это знаете. Я спустился в кухню, спросил у повара и официанта и поискал вокруг. Однако я не сделал одного, что должен был сделать, и сожалею об этом, очень сожалею. Я должен был спросить у Джерина, не клал ли он сам что-нибудь в шоколад. В тот момент такая возможность не пришла мне в голову, потому что он говорил, что в шоколаде, который ему подали, было что-то не то. Об этом я подумал позже, через два дня, когда дело повернулось таким образом, что Блаунт был заподозрен в умышленном убийстве. Если бы я был полностью осведомлен обо всем происшедшем в клубе, я расспросил бы Джерина. Я даже обыскал бы его карманы. Я очень сожалею об этом.
