— Вы ведь не боитесь ни эшафота, ни тюрьмы, не так ли? Неужели Мегрэ выбрал неправильную тактику? Неверную фразу?
Его собеседник вновь напрягся. Внешне он был абсолютно спокоен.
— Мне нечего бояться, так как я невиновен.
— Невиновен в чем?
— В том, в чем вы меня обвиняете. Мне нечего больше сказать. Я не буду больше отвечать.
Это были не просто слова. Чувствовалось, что он принял решение и будет его выполнять.
— Как вам угодно, — усмехнулся Мегрэ, нажимая кнопку звонка.
Мегрэ совершил ошибку. Избежал ли ее кто-нибудь другой на его месте? Потом он часто задавал себе этот вопрос, но, увы, удовлетворительного ответа не находил.
Было около половины четвертого, когда он поднялся в лабораторию. Моэрс встретил его вопросом:
— Вам передали мое заключение?
— Нет.
— Я послал его вам, и вы, наверное, разминулись с посыльным. След сигареты был сделан не более двенадцати часов назад. Если хотите, я объясню…
— Не надо. Ты уверен в этом?
— Конечно. Тем не менее, я тщательно проведу опыты. Думаю, ничего нет страшного в том, что прожгу пиджак в двух других местах, на спине. Это поможет нам, если дело дойдет до суда присяжных.
Мегрэ кивнул и вышел.
А в это время Марсель Монсин находился в следственном отделе, где предстал перед врачами для первичного осмотра в обычных обследованиях и измерениях, а потом вновь одетым, но без галстука, его сфотографировали в фас и профиль.
Газеты уже напечатали его фотографии, сделанные в момент появления в уголовной полиции, а инспектора со снимками из квартиры на Гранд-Карьер проводили бесконечные опросы служащих метро, продавцов, всех людей, кто мог видеть декоратора накануне или во время предыдущих покушений.
Во дворе комиссар сел в машину и поехал на бульвар Сен-Жермен. Та же служанка, что и утром, открыла дверь.
— Ваш коллега в гостиной, — сказала она.
Она имела в виду Жанвье, который был один и писал докладную о результате обыска.
— Где его жена?
— Полчаса тому назад она попросила разрешения пойти отдохнуть.
— Как она вела себя все это время?
— Я не часто видел ее. Время от времени приходила и спрашивала, не нужно ли мне чего.
— Ты не допрашивал ее?
— Вы не говорили мне об этом.
— Думаю, ты вряд ли нашел что-нибудь интересное.
— Я разговаривал со служанкой. Она здесь всего шесть месяцев. Гости бывали редко, да и сами не часто ходили куда-нибудь. Монсины, кажется, не имеют близких друзей. Время от времени они ездили проводить уик-энд у ее родителей, у них, кажется, вилла в Триеле.
— Что они за люди?
— Ее отец работает фармацевтом на площади Клиши.
Лапуэнт показал Мегрэ фотографию людей, сделанную в саду. Он узнал Монсина в светлом костюме, его жену. Кроме них, там были мужчина с проседью в бороде и смеющаяся женщина, облокотившаяся на капот автомобиля.
— А вот еще одна. Эта молодая дама с двумя детьми — сестра мадам Монсин. Она замужем за владельцем гаража в Левалуа. У них есть еще брат. Он сейчас в Африке.
Альбом был полон фотографий, в основном мадам Монсин, только на первом снимке была запечатлена молодая чета в день свадьбы.
— Несколько деловых писем. У него, кажется, было не больше дюжины заказчиков. Счета. Как я понял, они не платили по ним, пока им не напоминали об этом по три-четыре раза.
Мадам Монсин, видимо, услышавшая приход Мегрэ или предупрежденная об этом служанкой, показалась в дверном проеме. Лицо ее осунулось, хотя она была аккуратно причесана и напудрена.
— Вы не привезли его обратно? — спросила она.
— Пока мы не получили от него удовлетворительного объяснения по некоторым фактам.
— Вы всерьез думаете, что это он?
Мегрэ не ответил, а она в свою очередь не стала горячо протестовать, а только пожала плечами.
— Однажды вы узнаете, что обманулись, и будете сожалеть о той боли, которую причинили другим.
— Вы любите его?
— Он мой муж, — ответила она.
Значило ли это, что она любит его или что, будучи его женой, она должна оставаться на его стороне?
— Он в тюрьме?
— Нет еще. Он на набережной Орфевр. Мы будем его допрашивать.
— Что он сказал?
— Он отказался отвечать. Вам действительно нечего сказать, мадам Монсин?
— Нечего.
— Вы ведь оттого спокойны, что если даже ваш муж виновен, что я очень и очень предполагаю, ему не грозят ни гильотина, ни каторжные работы. Я только что сказал ему об этом. Не сомневаюсь, что врачи признают его невменяемым. Человек, совершающий пять убийств только затем, чтобы разрезать их одежду, — больной. Когда у него нет кризиса, он может ввести в заблуждение. Действительно, он сбивает с толку, ведь до сих пор его никто не подозревал. Вы слушаете меня?
— Слушаю. — Она слышала, но было видно, что не относит его выступление на свой счет. Это не было проблемой ее мужа. Мегрэ посмотрел на муху, бьющуюся за занавеской.
— Пять женщин было убито, и пока убийца или маньяк, или сумасшедший, называйте его как хотите, находится на свободе, другие жизни в опасности. И вы спокойны? Ведь он убивает на улице прохожих. А вдруг все изменится, и он примется за окружающих? Вы не боитесь?
— Нет.
— Вам не кажется, что все эти месяцы, может быть, годы вы подвергались смертельной опасности?
— Нет.
Это было обескураживающе. Ее поведение не было поведением проигравшего. Она оставалась спокойной, почти безмятежной.
— Вы видели мою свекровь? Что она сказала?
— Она протестует. Могу я спросить, почему вы с ней в холодных отношениях?
— Неважно. Это не тема для разговора. Что же оставалось делать?
— Можешь возвращаться, Жанвье.
— Муж вернется домой?
— Нет.
Она проводила их до двери.
Ну, на сегодня, кажется, все.
Мегрэ пообедал в компании с Лапуэнтом и Жанвье, а Люка сидел с глазу на глаз с Марселем Монсином в кабинете комиссара. Потом надо было прибегать к уловке, чтобы увести задержанного из полицейского управления обходным путем, поскольку коридоры здания были оккупированы журналистами и фотографами.
Около восьми часов на тротуар упало несколько крупных капель дождя, и все ждали грозы, но она, если и была, то где-то в стороне, а тут все небо оставалось такого же ядовито-черного цвета.
Точного часа нападения в тот вечер дожидаться не стали: уже к девяти часам стало темно, и уличное освещение было включено.
Мегрэ, переговариваясь с репортерами, спустился по лестнице. Люка и Жанвье сделали вид, что ведут Монсина в тюрьму (на этот раз в наручниках), но, оказавшись во дворе, все сели в машину.
Вскоре они были на углу улицы Норвин, где их поджидали Марта и ее жених.
Все остальное заняло несколько минут. Монсина отвели в закоулок, где было совершено нападение. Он был в своем прожженном пиджаке.
— Освещение такое же? Марта осмотрелась вокруг.
— Да. Все так же.
— А теперь постарайся посмотреть на него, как в тот раз, когда ты увидела его при нападении.
По ее указанию Монсин несколько раз переходил с места на место.
— Вы узнали его?
Сильно волнуясь, прерывисто дыша, она что-то бормотала. Потом посмотрела на жениха, державшегося все время в стороне, и резко спросила:
— Мой долг говорить правду, не так ли?
— Да, конечно.
И она, взглянув на Монсина, всем своим видом выражавшего безразличие, и как бы извиняясь перед ним, сказала:
— Я уверена, что это он.
— Вы категорически заявляете это?
Она утвердительно кивнула головой и внезапно разрыдалась.
— Вы нам больше не потребуетесь. Благодарю вас, — сказал ей Мегрэ и подтолкнул в направлении к жениху. — Вы слышали, мосье Монсин?
— Я слышал.
— Вам нечего сказать?
— Нечего.
— Уведите его.
— Спокойной ночи, шеф.
— Спокойной ночи, ребята.
Мегрэ забрался в одну из машин.
— Домой, бульвар Ришар-Ленуар.
Но у сквера Анвер он остановил машину и вышел, чтобы выпить кружку пива.
Теперь все определилось. Завтра судья Комельо, без сомнения, захочет допросить Монсина и отправить его к специалистам на проверку умственных способностей.
Полиции осталась обычная работа: найти свидетелей, допросить их, сформулировать и как можно полнее аргументировать дело.
Откуда же эта неудовлетворенность? С профессиональной точки зрения он сделал все, что нужно. Просто он еще не все понял. Не было самого главного. Ни разу он не почувствовал человеческого контакта со своим собеседником.
Волновало его и отношение ко всему этому мадам Монсин. Он еще надеялся на нее.
— У тебя утомленный вид, — заметила мадам Мегрэ. — Расследование действительно закончено?
— Кто это сказал?
— Газеты. Да и радио тоже.
Комиссар пожал плечами. После стольких лет совместной с ним жизни она еще верила в то, что писали газеты!
— Да, в некотором смысле расследование завершено. Он пошел в спальню и начал раздеваться.
