— Пока его не нашли, — нехотя сказал Хьюм. — Мне жаль, инспектор, что у вас такое мнение насчет Доу. Зачем искать изощренное объяснение, когда правда смотрит в глаза? Если не считать фрагмента сундучка — который едва ли играет существенную роль, — почти не остается оборванных нитей.
— Вот как? — буркнул отец. — Тогда желаем вам удачного дня.
В дом Клеев на холме мы вернулись в удрученном состоянии.
* * *
Отец провел воскресенье с Илайхью Клеем в его каменоломнях, занятый очередным тщетным рейдом по бухгалтерским книгам и документам. Что касается меня, то я закрылась в своей комнате и выкурила пачку сигарет, размышляя над делом. Солнце согревало мне голые лодыжки, когда я лежала на кровати в пижаме, но не могло согреть душу — я ощущала озноб и тошноту, сознавая ужасное положение Доу и собственную беспомощность. Я перебирала одно за другим звенья моей теории и, хотя логически цепь выглядела достаточно крепкой, не находила крючка, на который могла бы повесить юридическое доказательство невиновности Доу. Мне бы просто не поверили…
Джереми постучал в дверь:
— Имей же совесть, Пэт. Поедем верхом.
— Катайся без тети, мальчик.
— Такой прекрасный день — солнце, зелень и все прочее. Открой дверь.
— Что? Впустить молодого человека, когда я в пижаме?
— Я хочу поговорить с тобой.
— Обещаешь не изображать влюбленного?
— Ни черта я не обещаю. Впусти меня!
— Ну, — вздохнула я, — дверь не заперта, Джереми, и, если ты хочешь воспользоваться преимуществом перед слабой женщиной, я не могу тебя остановить.
Джереми вошел и сел на край моей кровати. Солнце играло в его курчавых волосах.
— Папенькин сыночек уже получил свою порцию овощей?
— Слушай, Пэт, будь же серьезной! Я должен с тобой поговорить.
— Валяй. Вроде бы твои голосовые связки в полном порядке.
Он схватил меня за руку:
— Почему бы тебе не бросить это грязное дело?
Я задумчиво пускала в потолок сигаретный дым.
— Теперь ты переходишь на личности. Не понимаю тебя, Джереми. Неужели ты не сознаешь, что невинного человека могут отправить на электрический стул?
— Предоставь это людям, обладающим более подходящей квалификацией.
— Джереми Клей, — сердито сказала я, — это самое нелепое замечание, какое я когда-либо слышала. Кто здесь обладает более подходящей квалификацией? Хьюм? Приятный молодой человек с ярко выраженной манией величия, который не способен видеть дальше чем на два дюйма от своего носа. Кеньон? Глупый и злобный придурок. Эти люди представляют в Лидсе закон, так что у бедного Аарона Доу нет ни единого шанса.
— А как насчет твоего отца? — ехидно осведомился Джереми.
— Отец на правильном пути, но небольшая помощь никому не помешает… И пожалуйста, не массируй мне руку. Ты сотрешь с нее кожу.
Он придвинулся ближе:
— Пейшнс, дорогая, я…
— Это твоя реплика перед уходом со сцены, — заявила я, садясь в кровати. — Когда молодой человек с явно повышенной температурой и нездоровым блеском в глазах говорит подобные вещи…
Я вздохнула, когда он удалился. Джереми — красивый парень, но от него мало толку в нашей работе по спасению Аарона Доу из пучины косвенных улик.
Потом я подумала о старом Друри Лейне и почувствовала себя лучше. Если мне не удастся…
Глава 8
DEUS EX MACHINA[31]
В моих размышлениях о деле приобрел необычайные пропорции один фактор — таинственное отсутствие брата жертвы. Мне казалось, что Хьюм, в числе прочих небрежностей, уделяет слишком мало внимания непостижимой неуловимости доктора Фосетта. Я уже продумала план действий относительно этого джентльмена, чье поведение интересовало меня все больше.
Возможно, я со своей стороны уделяла этому слишком много внимания. Когда доктор Фосетт наконец появился на сцене, равнодушие окружного прокурора к его местопребыванию казалось оправданным. И все же я чувствовала, что этот тип не так прост, и, проведя короткое время в его компании, согласилась с отцом, что подозрения Илайхью*Клея, вероятно, имеют под собой основания.
Доктор Фосетт объявился в понедельник вечером, спустя два дня после нашей разочаровывающей беседы с Аароном Доу. День прошел без особых событий, и отец информировал старшего Клея, что намерен бросить это дело. Все следы вели в тупик. Не было никаких документальных подтверждений виновности доктора, и, хотя несколько гипотез отца, казалось, сулили результаты, расследование ничего не давало.
Впервые мы узнали о возвращении доктора Фосетта от Илайхью Клея за ленчем в понедельник.
— Мой партнер вернулся сегодня утром, — сообщил он.
— Что? — рявкнул отец. — Почему же мне не дали знать Хьюм или эта обезьяна Кеньон? Когда вы об этом услышали?
— Несколько минут назад — вот почему я примчался домой на ленч. Фосетт звонил мне из Лидса.
— Что он сказал? Как он воспринял новости? Где он был?
Клей покачал головой с усталой улыбкой:
— Не знаю. Он не казался убитым горем. Сказал, что звонит из офиса Хьюма.
— Я хочу повидать этого типа, — буркнул отец. — Где он сейчас?
— Вам очень скоро представится возможность. Он придет сюда сегодня вечером обсудить ситуацию. Я не сказал ему, кто вы, но упомянул, что у меня гости.
Предмет этого разговора появился в доме Клеев вскоре после обеда. Он приехал в роскошном лимузине, который отец саркастически назвал «растратой денег налогоплательщиков». Шофером был крутой парень с носом боксера — с первого взгляда я пришла к выводу, что в его обязанности входит не только возить, но и охранять своего босса.
Доктор Фосетт оказался высоким бледным мужчиной, обладавшим заметным сходством с покойным братом, а в качестве отличительных признаков — крепкими желтыми зубами, лошадиной улыбкой и черной редкой бородкой клинышком. От него пахло табаком и дезинфицирующими средствами — причудливый политико-медицинский аромат, который не добавлял ему шарма. Мне он показался старше сенатора, и позже я узнала, что это правда. В нем было нечто крайне неприятное, и меня бы не удивило, если бы человек его типа оказался провинциальным Макиавелли.[32] Вспоминая столь же неприятное впечатление, произведенное на меня Руфусом Коттоном — политическим боссом оппозиции, — я сочувствовала добрым людям округа Тилден, которые оказались между молотом и наковальней.
Когда Илайхью Клей представил его мне и он стал пристально меня разглядывать, я подумала, что не доверила бы свое здоровье подобному медику за все золото христианского мира. У доктора Фосетта была скверная привычка облизывать губы кончиком языка, что, как я знала по печальному опыту, является безошибочным признаком определенных мыслей. А справиться с ним было бы нелегко даже самой ловкой женщине — такой воспользуется любым преимуществом, и никакие соображения морали и щепетильности его не остановят.
«Будь осторожна, Пейшнс Тамм, — предупредила я себя. — Тебе лучше изменить свой план».
Прекратив просвечивать меня рентгеновским взглядом, доктор Фосетт повернулся к остальным и снова превратился в потрясенного родственника жертвы. Впрочем, выглядел он по-настоящему изможденным. Мне казалось, что при взгляде на отца — которого Клей представил как «мистера Тамма» — в его глазах мелькнуло подозрение, но оно было мимолетным, и в дальнейшем он в основном обращался к своему партнеру.
— Я провел ужасный день с Хьюмом и Кеньоном, — сказал доктор Фосетт, дергая себя за остроконечную бородку. — Вы не представляете, Клей, как это меня потрясло. Убийство! Какое варварство…
— Конечно, — кивнул Клей. — И вы ничего не знали об этом, пока не вернулись сегодня утром?
— Абсолютно ничего. Мне следовало сказать вам на прошлой неделе, куда я собираюсь, но я и представить не мог… Понимаете, я был оторван от цивилизации, не читал газет… Должно быть, этот Доу — просто маньяк!
— Так вы его не знаете? — осторожно спросил отец.
— Разумеется, нет. Хьюм показал мне письмо, найденное на столе Джоэла, вернее… — Он быстро закусил губу, поняв, что допустил оплошность. — Я имел в виду письмо, обнаруженное в сейфе Джоэла в его спальне наверху. Повторяю, я был потрясен. Шантаж! Невероятно. Уверен, что здесь какая-то чудовищная ошибка.
Выходит, он знал и Фанни Кайзер, подумала я. Письмо… Его мысли были заняты не карандашными каракулями Доу, а запиской брата к этому фантастическому созданию. Теперь я чувствовала, что не все эмоции доктора Фосетта притворны — в словах ощущалась фальшь, но его явно что-то грызло. Взгляд у него был загнанным, как будто он сидел под дамокловым мечом, наблюдая, как слабеет волос.[33]
— Должно быть, вы очень расстроены, доктор Фосетт, — мягко сказала я. — Могу представить, что вы чувствуете. Убийство… — Я содрогнулась.
