Солнечный луч отражался, как в зеркале, в одном из стекол его очков.
Вместо того чтобы двинуться за толпой, комиссар остался за оградой и стал обходить кладбище, намереваясь догнать мальчика. А тот был настолько поглощен всем происходящим у могилы, что не заметил его маневра.
Мегрэ шел по пустырю. И вот когда до мальчика оставалось метров тридцать, под ногой у него треснула сухая ветка.
Жан-Поль быстро обернулся, спрыгнул с камня, на котором он примостился, и бросился к дороге.
Мегрэ не окликнул Жан-Поля, побоявшись, что его могут услышать. Он только ускорил шаг, думая, что нагонит мальчика по дороге.
Он прекрасно отдавал себе отчет, что ситуация была довольно смешной. Бежать он не мог, Жан-Поль — тоже.
Мальчик не решался даже оглянуться. Он, пожалуй, один во всей деревне не надел парадного костюма, а был одет в обычную школьную куртку и брюки.
Чтобы вернуться домой — а он, видимо, только этого и хотел, — ему пришлось бы пройти мимо кладбищенских ворот, где стояла кучка фермеров.
Он повернул налево в сторону моря, надеясь, что комиссар не пойдет за ним.
Но Мегрэ пошел. Вокруг не видно было ни ферм, ни домов — только поля и луга, где паслись коровы. Моря тоже не было видно: крутой холм скрывал его. Дорога поднималась вверх.
Мальчик шел быстро, как только мог, но не бежал, Мегрэ тоже ускорил шаг. Он не мог сказать, почему, собственно, он преследует ребенка, однако сознавал, что это жестоко.
Вполне понятно, что в представлении Жан-Поля он являл собой могущественную силу, которая гналась за ним по пятам. Но мог ли комиссар крикнуть ему: «Жан-Поль!.. Остановись!.. Я хочу тебе что-то сказать!..»
Кладбище осталось далеко позади, деревня тоже. Поднявшись на холм, Жан-Поль стал спускаться вниз по склону, и Мегрэ видел уже не всю его фигуру, а только торс, потом — голову… В какой-то момент он не увидел ничего, кроме песчаного холма, и, лишь добравшись до вершины, заметил сверкающую поверхность моря, маленький островок вдали, или, точнее, мыс Эгийон, и несколько рыбацких барж с темными парусами, будто повисших в воздухе.
Жан-Поль шел не останавливаясь, не разбирая дороги. На берегу моря стояло пять или шесть рыбацких домиков с красными крышами, где ловцы устриц хранили свой инвентарь.
— Жан-Поль! — наконец позвал комиссар.
Его голос прозвучал так странно, что он с трудом узнал его. Даже обернулся, чтобы убедиться, что никто за ним не наблюдал. Он заметил, что мальчик внезапно замедлил шаг. Услышав его голос, Жан-Поль заколебался и хотел было остановиться, но, когда удивление прошло, он опять зашагал быстрым шагом и наконец в панике побежал.
Комиссар не мог настаивать, он чувствовал себя каким-то большим зверем, который гонится за беззащитным существом.
— Остановись, малыш…
Самое смешное, что он задыхался и голос его звучал очень тихо. Расстояние между ними не сокращалось.
Чтобы сократить его, он побежал.
На что надеялся Жан-Поль? Что Мегрэ устанет и повернет обратно?
А вернее всего, он ничего не думал, он просто бежал напрямик, будто это была единственная возможность избежать опасности. А впереди не было ничего, кроме моря с его сверкающей бахромой, которая лениво перекатывалась по камням.
— Жан-Поль!..
Остановиться теперь было так же глупо, как и продолжать преследование.
Мальчик подошел к самой воде, но не побежал дальше по еле заметной тропинке, ведущей к ближайшей деревне, а наконец остановился и обернулся лишь тогда, когда шаги комиссара послышались совсем рядом.
Он не раскраснелся от быстрой ходьбы, а наоборот — побледнел. Губы его были плотно сжаты. Он часто дышал. Казалось, будто сердце его стучит так же гулко, как у птицы, зажатой в кулаке.
Мегрэ ничего не сказал. Он не знал, с чего начать.
Прежде всего ему надо было отдышаться.
Повернувшись к морю, Жан-Поль не смотрел на него.
Они оба уставились на море и молчали. Молчали до тех пор, пока сердца их не стали биться ровно и спокойно.
Наконец Мегрэ сделал несколько шагов, уселся на кучу деревянных стоек, отдающих свежим запахом сосны, снял шляпу, без стеснения вытер пот со лба и медленно стал набивать трубку.
— А ты быстро ходишь, — пробормотал он.
Жан-Поль, стоявший в напряженной позе, будто молодой драчливый петух, ничего не ответил.
— Не хочешь посидеть рядом со мной?
— Не хочу.
— Наверно, рассердился?
Бросив на комиссара быстрый взгляд, Жан-Поль спросил:
— На что?
— Я хотел поговорить с тобой в отсутствие твоей мамы. У вас это невозможно. Когда я увидел тебя за кладбищенским забором, сразу же подумал, что это подходящий случай. — Чтобы не испугать ребенка, он подолгу молчал после каждой сказанной фразы. — На что ты смотрел?
— На людей.
— Не мог же ты смотреть на всех сразу. Наверняка ты смотрел на кого-то одного. Верно?
Жан-Поль не сказал ни да ни нет.
— А обычно ты ходишь в церковь?
— Нет.
— Почему?
— Ведь мои родители не ходят туда.
Со взрослыми все бывает гораздо проще. А как поступить сейчас?.. То блаженное время, когда он был ребенком, кануло в вечность, своими детьми он не обзавелся… И все-таки ему непременно надо влезть в шкуру своего маленького собеседника, постараться мыслить так же, как и он.
— Ты сказал маме, что уйдешь сегодня утром?
— Нет.
— Ты не хотел, чтоб она знала об этом?
— Она бы мне просто запретила.
— Ты воспользовался тем, что мама была наверху, и потихоньку ушел? И побежал по улицам в обход?
— Мне хотелось видеть.
— Что?
Мегрэ мог поклясться, что Жан-Поля не интересовала ни толпа, ни то, как опускали в могилу гроб. Он вспомнил о стихаре, раздуваемом ветром, о кресте, который нес Марсель, вспомнил то далекое время, когда ему самому было семь лет, и как он мечтал тогда стать мальчиком из хора. Ему пришлось ждать целых два года, чтобы он мог наконец носить серебряный крест и идти на кладбище впереди похоронных дрог…
— Тебе хотелось увидеть Марселя?
Он заметил, как тот вздрогнул. Стало ясно: ребенок несказанно удивился и внезапно понял, что взрослый человек способен его разгадать.
— Почему ты не дружишь с Марселем?
— Я ни с кем не дружу.
— Ты никого не любишь?
— Я сын учителя, я же сказал вам об этом.
— Ты предпочел бы быть сыном жестянщика, мэра или какого-нибудь другого крестьянина?
— Этого я не сказал.
Самое главное — не спугнуть его, не дать ему повода снова убежать… Однако мальчика удерживал не только страх, что Мегрэ его поймает. Бегал-то он быстрее комиссара. Может быть, теперь, когда они были одни, он чувствовал себя немного спокойнее? Может быть, в тайниках своей души он испытывал жгучее желание говорить?
— Тебе не хочется посидеть?
— Я предпочитаю стоять.
— Тебя очень огорчает, что отец в тюрьме?
Он не ответил ни да ни нет.
— Значит, ты не огорчен этим?
Мегрэ был все время настороже, как человек, продвигавшийся вперед ощупью. Причем продвигаться надо было не слишком быстро. Ведь каким-нибудь неловким вопросом можно спугнуть ребенка, и уж тогда от него ничего не добьешься.
— Скажи, тебя мучает мысль о том, что ты не такой, как все?
— А кто вам сказал, что я не такой, как все?
— Представь себе, что у меня есть сын, который ходит в школу и который играет с соседними детьми на улице. А товарищи его говорят: «Это сын комиссара полиции». И поэтому они относятся к нему не так, как к другим. Понимаешь? А ты сын школьного учителя.
Мальчик внимательно посмотрел на него — куда внимательнее, чем раньше.
— Тебе хочется стать мальчиком из хора?
Мегрэ почувствовал, что идет по ложному пути. Трудно сказать, почему он это почувствовал. Некоторые слова вызывали едва заметную реакцию. Другие настораживали Жан-Поля, как бы заставляя его замкнуться.
— У Марселя есть товарищи?
— Да.
— Когда они собираются вместе, они шепчутся? Поверяют друг другу тайны, смеются, поглядывая на других?
Он вспоминал позабытые случаи из своего далекого детства и сам удивлялся.
Казалось, он впервые так живо вспоминал собственное детство; ему даже чудилось, будто он улавливает запах сирени, некогда растущей на школьном дворе.
— Ты не пытался с ними подружиться?
— Нет.
— Почему?
— Нипочему.
— Наверно, думал, что они не примут тебя в свою компанию?
— Зачем вы задаете мне все эти вопросы?
— Потому что твой отец в тюрьме. Ведь не он же стрелял в Леони Бирар, верно?
Он смотрел прямо в глаза мальчику, и тот не дрогнул.
— Ты знаешь, что стрелял не он. Значит, это сделал кто-то другой. Разве тебе хочется, чтоб твоего отца осудили?
— Нет.
Чувствовалось, что мальчик начинает колебаться, и поэтому Мегрэ не стал настаивать. Накануне, в своем углу, он уже думал об этом, спрашивал себя: не хотел ли Жан-Поль, тайком от самого себя, от своего отца и матери, быть самым обыкновенным мальчишкой? Не только потому, что отец его был учителем. Они не ходили в церковь. Они одевали его не так, как других мальчишек. Их дом ничем не походил на другие дома в деревне, у них была другая жизнь.
