Приняв ванну и переодевшись, я сразу почувствовал себя лучше. Перестало ныть уставшее, затекшее за ночь тело. Подходя к столу, я ощутил, что чашка горячего кофе приведет меня в нормальное состояние.
Я заглянул в газету, но в ней не было ничего, если не считать сообщения о смерти Майкла Сетона. Теперь уже не оставалось никаких сомнений в том, что отважный пилот погиб. Мне пришло в голову, что завтра, может быть, на газетных листках замелькают новые заголовки:
«Загадочная трагедия. Девушка, убитая во время фейерверка». Что-нибудь в этом роде.
Как только я позавтракал, к моему столику подошла Фредерика Раис. На ней было простенькое платье из черного марокена с белым гофрированным воротничком.
Она казалась еще красивее, чем всегда.
— Мне нужно повидать мосье Пуаро, капитан Гастингс. Он уже встал, не знаете?
— Он сейчас в гостиной, — ответил я. — Пойдемте, я вас провожу.
— Благодарю.
— Надеюсь, — заговорил я, когда мы вышли из столовой, вы не слишком плохо спали?
— Это было ужасно, — произнесла она задумчиво. — Но я ведь ее не знала, бедняжку. Иное дело, если бы это случилось с Ник.
— Вы никогда с ней прежде не встречались?
— Один раз… в Скарборо. Ник приводила ее к ленчу.
— Ужасный удар для родителей, — заметил я.
— Да, страшный.
Но ее голос прозвучал без всякого выражения. Я подумал, что она, наверно, просто эгоистка. Все, что ее не касалось, было для нее не очень реально.
Пуаро уже позавтракал и читал утреннюю газету. Он встал и приветствовал Фредерику с присущей ему галльской учтивостью.
— Мадам, — проговорил он. — Я в восторге!
И пододвинул ей кресло.
Она поблагодарила его едва заметной улыбкой и села. Сидела она очень прямо, облокотившись на ручки кресла и глядя перед собой. Она не торопилась начать разговор. В ее спокойствии и отрешенности было что-то пугающее.
— Мосье Пуаро, — сказала она наконец. — Мне кажется, можно не сомневаться в том, что вчерашняя печальная история связана с тем, о чем мы с вами говорили. То есть… что в самом деле убить хотели Ник.
— Я бы сказал, что это бесспорно, мадам.
Фредерика слегка нахмурилась.
— Ник словно заколдовали, — сказала она.
Что-то странное почудилось мне в ее голосе.
— Говорят, людям выпадает до поры до времени счастливая полоса, — заметил Пуаро.
— Возможно. Во всяком случае, судьбе противиться не стоит.
Теперь в ее голосе звучала только усталость. После небольшой паузы она опять заговорила:
— Я должна попросить у вас прощения, мосье Пуаро. У вас и у Ник. До вчерашнего вечера я вам не верила. Я не могла себе представить, что опасность так серьезна.
— В самом деле, мадам?
— Теперь я понимаю, что все должно быть тщательно расследовано. Я догадываюсь, что и ближайшие друзья Ник тоже окажутся под подозрением. Смешно, конечно, но ничего не поделаешь. Я ведь права, мосье Пуаро?
— Вы очень умны, мадам.
— На днях вы спрашивали меня о Тэвистоке. Поскольку рано или поздно вы сами выясните правду, скрывать ее бесполезно. Я не ездила в Тэвисток.
— Вот как, мадам?
— В начале прошлой недели мы с мистером Лазарусом приехали сюда на автомобиле. Нам не хотелось давать повода для лишних толков, и мы остановились в деревушке, которая называется Шеллакомб.
— Милях в семи отсюда, если не ошибаюсь?
— Да, около того.
— Могу я позволить себе нескромный вопрос, мадам?
— А они существуют… в наше время?
— Вы, может быть, и правы. Как давно вы с мосье Лазарусом стали друзьями?
— Я встретила его полгода назад.
— И… он вам нравится?
Фредерика пожала плечами.
— Он богат.
— О-ля-ля! — воскликнул Пуаро. — Вы говорите кошмарные вещи.
Его слова, казалось, ее немного позабавили.
— Лучше уж я сама их скажу, чем буду ждать, пока вы скажете за меня.
— А… да, конечно. Позвольте мне еще раз повторить, что вы необыкновенно умны, мадам.
— Вы скоро выдадите мне диплом, — заметила Фредерика и встала.
— Так это все, что вы хотели мне сказать, мадам?
— По-моему, да. Я собиралась проведать Ник и отнести ей цветы.
— Вы очень любезны. Благодарю вас за откровенность, мадам. Она бросила на него испытующий взгляд, как будто хотела что-то добавить, но передумала и вышла из комнаты, слабо улыбнувшись мне, когда я распахнул перед ней дверь.
— Умна, бесспорно умна, — заметил Пуаро. — Но и Эркюль Пуаро не глуп.
— Что вы имеете в виду?
— Что с ее стороны очень мило тыкать мне в глаза богатством мосье Лазаруса.
— Должен признать, что это показалось мне довольно мерзким. — Мой друг, вы верны себе: ваши чувства столь же справедливы, сколь неуместны. Ведь в данном случае речь идет вовсе не о хорошем тоне. Коль скоро у мадам Раис есть преданный дружок, который богат и может обеспечить ее чем угодно, стоит ли ей убивать свою любимую подругу из-за каких-то жалких грошей?
— О! — сказал я.
— Вот именно! «О»!
— Почему вы позволили ей пойти в лечебницу?
— А при чем тут я? Разве это Эркюль Пуаро мешает мадемуазель Ник видеться с друзьями? Помилуйте! Это все доктора и сиделки. Ох уж эти мне несносные сиделки! Вечно они носятся с правилами, предписаниями, распоряжениями врача…
— А вдруг они ее пропустят? Если Ник станет настаивать?
— Милый Гастингс, они не пустят никого, кроме меня и вас. Так что давайте-ка поскорей собираться.
Дверь распахнулась, и в гостиную влетел Джордж Челленджер. Его загорелое лицо пылало негодованием.
— Послушайте, мосье Пуаро, — заговорил он. — Что это все значит? Звоню в эту проклятую лечебницу. Спрашиваю, как здоровье Ник и когда я смогу с ней повидаться. И вдруг оказывается, доктор не разрешает к ней никого пускать. В чем дело, хотел бы я знать! Короче, это ваша работа? Или Ник и в самом деле заболела от потрясения?
— Мосье, уверяю вас, что не я устанавливаю правила для лечебниц. Я бы никогда не осмелился. А что, если позвонить милейшему доктору — как бишь его? — ах да, доктору Грэхему?
— Звонил уже. Он говорит, что она чувствует себя именно так, как следовало ожидать, — обычная белиберда. Я-то знаю их штуки: у меня у самого дядя — врач. Гарли-стрит. Нервные болезни. Психоанализ и все прочее. Он мне рассказывал, как они отшивают родственников и друзей своих пациентов всякими утешительными словечками. Знаем, как это делается. Я не верю, что Ник не в состоянии никого видеть. Мне кажется, это ваших рук дело, мосье Пуаро.
Пуаро одарил его благожелательнейшей улыбкой. Я всегда замечал, что он особенно благоволит к влюбленным.
— Теперь выслушайте меня, мой друг, — заговорил он. — Если к ней пустят хотя бы одного, нельзя будет отказать и другим. Верно? Или все, или никого. Хотим мы с вами, чтобы мадемуазель была в безопасности? Безусловно. Так вот, вы сами видите, что следует сказать: никого.
— Понятно! — с расстановкой выговорил Челленджер. — Но ведь тогда…
— Тcс! Ни слова больше. Забудем даже то, что было сказано. Осторожность и неусыпная бдительность — вот что от нас сейчас требуется.
— Я не из болтливых, — негромко ответил моряк.
Он направился к двери и на минуту задержался у порога.
— На цветы никакого эмбарго, так ведь? Если, конечно, они не белые?
Пуаро улыбнулся.
— Ну, а сейчас, — сказал он мне, едва захлопнулась дверь за пылким Челленджером, — пока в цветочном магазине происходит неожиданная встреча мосье Челленджера с мадам, а может быть, еще и с мосье Лазарусом, мы с вами спокойно отправимся в лечебницу.
— И зададим три вопроса? — спросил я.
— Да. Зададим. Хотя, если на то пошло, ответ я уже знаю…
— Как? — воскликнул я.
— Да очень просто.
— Когда же вы его узнали?
— За завтраком, Гастингс. Меня вдруг озарило.
— Так расскажите!
— Нет, вы услышите его от мадемуазель. — И, чтобы отвлечь меня от этих мыслей, он подтолкнул ко мне распечатанный конверт.
Это было сообщение эксперта, обследовавшего по просьбе Пуаро портрет старого Николаса Бакли. Он решительно утверждал, что картина стоит никак не больше двадцати фунтов.
— Ну, одно дело с плеч долой, — заметил Пуаро.
— В этой мышеловке — пусто, — сказал я, вспомнив одну из его давнишних метафор.
— О! Так вы помните? Вы правы, в этой мышеловке пусто. Двадцать фунтов — а мосье Лазарус предложил пятьдесят. Непростительная ошибка для столь проницательного на вид молодого человека! Но полно, полно, время не ждет.
Лечебница была расположена на вершине холма над заливом. Нас встретил санитар в белом халате и отвел в маленькую комнатку на первом этаже, куда вскоре вошла проворная сиделка.
Она взглянула на Пуаро и, как мне показалось, с трудом сдержала улыбку — по-видимому, доктор Грэхем, давая ей инструкции, достаточно ярко описал наружность маленького сыщика.
— Мисс Бакли спала превосходно, — сообщила она. — Вы к ней подниметесь?
