Окно было приоткрыто. Эллери велел парализованной ужасом Никки оставаться на месте, а сам поднял раму доверху, занес ногу через подоконник и забрался в дом. Секунду он смотрел на широкую спину полицейского, затем перевел взгляд на руки, бессильно лежащие на столе, и на все то, что на этом столе было.
Он наклонился и потормошил полицейского. Слабый стон был ему ответом. Он потормошил сильнее. Полицейский приподнялся, что-то пробурчал себе под нос и снова упал на стол. Эллери сильно потряс его за плечо.
— Эй, Джерри, просыпайся!
— Да-да? — пробормотал Джерри, не поднимая головы.
— Что случилось?
Эллери снова потряс его.
Полицейский медленно пришел в себя, оторвал голову от стола и поглядел на Эллери налитыми кровью глазами. Затем сконфуженно посмотрел на пустую бутылку из-под виски, которая лежала на столе, на два стакана, стоявшие на телефонном пульте, и поднял глаза на Эллери.
Эллери усмехнулся.
Полицейский встряхнулся и попытался» окончательно прийти в себя.
— Мистер Квин!
— С добрым утром, — сказал Эллери.
— Значит, и в самом деле я заснул… Не пойму только, как это могло получиться…
— Сколько же вы выпили?
— Две рюмки, — сказал Джерри и нахмурился. — Всего две рюмки. И чтобы от двух рюмок совершенно отключиться? Положим, я не слишком привык пить, но тем не менее… Кто бы мог подумать, всего от двух рюмок…
— Однако бутылка пуста, — перебил его Эллери и указал на нее.
— В ней и оставалось совсем немного, когда он ее принес. Мы выпили по две рюмки каждый. Парень, видать, вылакал ее на две трети сам; видок у него был соответствующий, когда он пришел сюда.
— О ком вы говорите? О Флинте?
— Ну да! Как же! Флинт никогда не стал бы пить на службе, да и я не притрагиваюсь к бутылке, разве что выпью пару рюмок на рождество — и все.
— Я вижу, — сказал Эллери.
— Послушайте, мистер Квин, вы ведь не расскажете про все отцу? Честное слово, я выпил не больше двух рюмок, да и то лишь для того, чтобы успокоить этого парня. Он так наклюкался, что ему слова поперек нельзя было сказать.
— Чем вы тут занимались, это исключительно ваше дело. И я ни минуты не сомневаюсь, что вы делали только то, что было необходимо по службе. Но кто же это был? Кого вам пришлось успокаивать?
Джерри благодарно посмотрел на него и вздохнул с облегчением.
— Доктор. Доктор Роджерс. Я думал, он шею себе свернет, когда наблюдал, как он спускается по лестнице. Он сказал, что больше не вынесет всего этого, и если не найдет никого, с кем можно выпить, то просто свихнется.
— И когда это было?
Полицейский поглядел на свои массивные никелированные часы.
— Примерно час назад.
Эллери открыл дверь и кивнул Никки. Та уже слегка оправилась от перенесенных страхов. Джерри поглядел на нее, потом на Эллери.
— Это мой секретарь, — представил Эллери. — Мисс Нелли Снодграсс.
Никки натянуто улыбнулась.
— Рада познакомиться с вами.
— Взаимно, мисс Снодграсс.
— Нелли, — сказал Эллери, — вы будете ждать здесь, в обществе дежурного Джерри Райана. Я сейчас вернусь.
Он тихо пошел вверх по лестнице.
У Флинта, который охранял кабинет, он узнал, кто из обитателей дома какую комнату занимает. Затем пошел к комнате Джима Роджерса. Храп доктора был слышен даже в коридоре. Он тихо открыл дверь, пересек комнату и посветил фонарем на кровать. Джим лежал навзничь и храпел, открыв рот. Он не открывал глаз даже тогда, когда луч фонаря упал ему на лицо. В комнате сильно пахло виски. Эллери Квин снова вышел в коридор. В конце его были комнаты Рокки Тейлора и Корнелии Маллинз. Обе двери были не заперты. Вначале он вошел в комнату Рокки, затем — в комнату Корнелии. Обе пусты, постели не тронуты.
Он быстро спустился по черной лестнице и вышел на улицу через дверь с сеткой. Заглянув в гараж, он констатировал, что машина Рокки Тейлора исчезла.
Он обежал дом, вошел через главный вход в холл, открыл там дверь с надписью «Клод Л. Закари», быстро прошел через кабинет и заглянул в спальню позади него. Секунду спустя вышел и сказал:
— Джерри, немедленно звоните инспектору Квину. Мисс Маллинз и мистер Тейлор смотали удочки. Они уехали на машине Тейлора. Мистер Закари, похоже, удалился пешком. Он был осторожен, как всегда, и поэтому решил покинуть дом через окно.
Эллери Квин стоял у окна спальни Джона Брауна и смотрел сквозь стальную решетку. Восходящее солнце отражалось в спокойных водах Гудзона. С ветвей старого клена у самого окна доносилось дружное чириканье целой воробьиной стаи. Но Эллери не обращал никакого внимания ни на золотые лучи, ни на птичий щебет. Он не обратил внимания и на бойкую малиновку, которая быстро склевала червячка на газоне и улетела. Погруженный в свои мысли, он потушил свою сигарету о каменный подоконник, выбросил ее в окно и взял в руки маленькое черное птичье перо. Все еще во власти раздумий, он провел пером по запястью.
Пока Джерри докладывал инспектору об исчезновении Закари, Тейлора и Корнелии Маллинз, Эллери еще раз обошел все комнаты, вплоть до комнат миссис Браун и ее дочери Барбары. Он осмотрел подвал и даже кладовые. Он еще раз простучал стены в спальне Брауна и ванной, обшарил стенной шкаф, в котором был спрятан труп. Он обследовал все — кровать, пол, решетку на окне…
Разгадка должна быть. Ведь убийца как-то сделал это. Но как? Бедная Никки. Он ничем не может ей помочь. Как дорого ей придется заплатить! Потому что он был слеп! И глуп. Ничтожество! Жалкий червяк! Червяк… Червяк?!
Он застыл, как вкопанный. Глаза его сощурились. Он вдруг ощутил, будто с его глаз спала какая-то пелена, и сразу увидел рассвет над рекой, сопровождаемый воробьиным концертом.
Он обернулся.
Никки спала в брауновском кресле-качалке. Длинные ресницы покоились на бледных щеках. Он на цыпочках подкрался к ней и пощекотал птичьим перышком в носу.
Она открыла глаза.
— Эллери! Я… Мне приснился сон. Такой страшный!
— Может быть, я совершенно сошел с ума, — перебил он ее, — но у меня, кажется, есть идея. Подождите здесь. Не сходите с этого места.
И он торопливо вышел из комнаты. Несколько минут спустя вернулся, держа в руках большую кварцевую лампу, пристроил ее у окна и включил. На ковер упал овал света.
— Примерно здесь он лежал, — бормотал Эллери себе под нос. — И правая его рука была где-то здесь. Нет, вот здесь.
Он указал на ковер, недалеко от пятна крови, которое все еще было хорошо видно.
— Умер он около трех. Три часа по летнему времени, будем считать — два. Значит, солнце уже стояло довольно высоко. Лучи падали вот так…
Он поставил лампу так, чтобы ее свет падал на то место, где когда-то лежала рука покойного.
Никки, которая не понимала ничего, смотрела на его действия со все возрастающим скепсисом.
— Уж не хотите ли вы сказать, что мистер Браун умер от солнечного удара? — спросила она в конце концов.
— …Примерно под этим углом, — продолжал бормотать Эллери, не обращая внимания на замечания Никки. Он еще подвинул лампу, но так, что овал света на ковре остался на прежнем месте. А потом вдруг сказал:
— Ну-ка, давайте сюда свои часы.
В совершенной растерянности она расстегнула блестящий браслет и протянула часы Эллери. Тот посмотрел на сверкающие камешки на браслете.
— Должно выйти, — сказал он. — Спасибо. Может быть, вы получите их назад, а может, и нет.
— Я заплатила за них целых два с половиной доллара!
— Тогда не жалко.
Эллери положил часы в самую середину зайчика от лампы на ковре и отошел. Стекло часов на браслете и камешки так и искрились.
— Великолепно, лучше и быть не может.
Он схватил Никки за руку и потащил в кабинет.
— Пойдем, мы должны спрятаться.
За дверью он остановился.
— А сейчас — тихо! — скомандовал он и встал так, чтобы ему были видны часы на ковре. — Не шевелитесь, что бы ни произошло.
— Что вы тут делаете? — осведомился Флинт и подошел к ним.
— Тсс! Оставайтесь там, где стоите. И не шевелитесь!
Хотя Никки и не понимала, что задумал Эллери, она стала ждать с еще большим нетерпением, чем он. Никки подняла на него глаза. Эллери неотрывно смотрел на окно брауновской спальни.
Ожидание продолжалось. Кроме чириканья воробьев за окном, тиканья часов на стене в кабинете у Брауна да тяжелого дыхания детектива Флинта, ничего не было слышно.
Тик-так, тик-так. Прошла минута. Две. Три минуты. Вдруг воробьи смолкли как по команде. Воцарилась какая-то неестественная тишина. Затем они услышали, как вспорхнула и улетела разом вся воробьиная стайка. Снова тишина. Только часы неутомимо продолжали свое «тик-так». В тот миг, когда стихло чириканье, затаил дыхание и Флинт.
«Если сейчас еще и прекратят тикать часы, я закричу», — подумала Никки.
