— Она была хорошенькая? — спросил Роберт, вспомнив, как опрометчиво пожалел мать Бетти.
— Да, ничего, только какая-то хмурая. Словно у нее внутри что-то тлело и дымилось. Я не раз думал: какая она, когда разойдется? Нет, не напьется, а просто развеселится. Пьяной я ее никогда не видел. Она не искала радостей в вине.
— А что ж ее муж?
— Берт Кейн был хороший парень и заслуживал лучшей жены. Очень был порядочный парень. Ужасно любил дочку. Баловал ее страшно. Все что ей захочется — пожалуйста. Такая застенчивая, тихонькая — пай-девочка, да и только. Да, Берт заслуживал лучшего, нежели гулена-жена и дочка, любовь которой надо было покупать подарками. Такой был славный парень… — Продавец задумчиво поглядел через дорогу на пустырь. — Его откопали только через неделю.
Роберт заплатил за сигареты и вышел на улицу. Он испытывал и грусть, и облегчение. Ему было жаль Берта Кейна, который заслуживал лучшей участи; но он был рад, что мать Бетти Кейн оказалась совсем не такой, какой он ее себе представлял. Всю дорогу в Лондон он с грустью думал об умершей женщине, женщине, поступившейся своей любовью к ребенку, чтобы не причинить ему зла. Ему было невыносимо думать, что она так сильно любила именно Бетти Кейн. Теперь он освободился от этой грусти. Мать Бетти Кейн оказалась такова, какой он наградил бы Бетти Кейн, если бы был Господом Богом. А она, со своей стороны, похоже, была истинной дочерью своей матери.
«Любовь которой надо было покупать подарками». Н-да… Постой-ка, а что о ней сказала миссис Винн? «Она плакала, потому что ей не нравилась наша еда, но я не помню, чтобы она хоть раз позвала маму». И папу, который ее так любил и баловал, она тоже, видимо, не звала.
Вернувшись в гостиницу, Роберт достал из портфеля номер «Ак-Эммы» и принялся внимательно читать статью на второй странице, рассеянно поедая доставленный ему в номер обед. От драматических первых строк:
«Апрельским вечером пятнадцатилетняя девочка пришла домой в одном платье и туфлях. Она уехала из дома в радостном предвкушении каникул, и ничто не омрачало…» —
и до финального взрыва рыданий, это, было в своем роде совершенное творение, которое полностью достигало поставленной цели. Статья отвечала самым разнообразным вкусам. Для интересующихся сексом было отсутствие на героине одежды; для сентиментальных людей было описание ее полудетской прелести; для тех, кто всегда вставал на защиту обиженных, — ее беззащитность; для садистов — подробности побоев, которым она подвергалась; для ненавидящих правящий класс — описание большого белого дома, окруженного каменной стеной, и в целом для добросердечных английских читателей — вывод, что полиция бездействует, если не по причине давления сверху, то по своей обычной расхлябанности, и что, короче говоря, произошла Вопиющая Несправедливость.
Да, сочинение весьма искусно написано.
Разумеется, для «Ак-Эммы» эта история была как дар с небес. То-то они сразу послали к Виннам репортера. Но Роберт знал: если «Ак-Эмма» постарается, то, наверно, сумеет сочинить трогательную историю даже о сломанном карбюраторе.
Как же это, наверно, противно — постоянно угождать худшему в людях. Роберт полистал газету и убедился, как последовательно каждая статья играла на низких инстинктах. Даже под заголовком: «Он раздал миллион» упор делался на ухищрениях старика-миллионера обмануть налоговую инспекцию, и ни слова не говорилось о том, как благодаря своей смелости и смекалке мальчик выбился из трущоб и стал миллионером.
Роберту стало противно, и он сунул газету в портфель и отправился на квартиру Кевина Макдермота. Там его ожидала — уже в пальто и шляпе — приходящая прислуга. Ей позвонила секретарша Кевина и предупредила, что к вечеру придет друг мистера Макдермота и чтобы она впустила его в дом и безо всяких сомнений оставила его там одного. Так вот, сказала она, теперь ей можно уйти: на маленьком столике у камина стоит бутылка виски, а в баре есть еще одна, правда, лучше мистеру Макдермоту о второй бутылке не напоминать, а то он засидится допоздна, а ей и так с трудом удается добудиться его утром.
— Это не потому, что он выпьет, — с улыбкой сказал ей Роберт, — это его ирландская кровь. Ирландцы терпеть не могут рано вставать.
Прислуга остановилась на пороге — видимо, такая мысль ей никогда не приходила в голову.
— Очень может быть, — сказала она. — Мой муж тоже ирландец, и его тоже трудно утром вытащить из постели. А он вообще не пьет.
Шум уличного движения к вечеру затих, и в квартире Макдермота было тепло, уютно и тихо. Роберт налил в рюмку виски, подошел к окну и посмотрел сверху вниз на королеву Анну. Потом, глядя на собор, еще раз восхитился пропорциональностью огромного здания, которое, казалось, совсем не давило на свой фундамент: Роберту даже померещилось, что собор можно положить на ладонь и покачать в воздухе, а потом поставить на место. И впервые за весь день, начавшийся с визита к неугомонной старухе, которой вздумалось опять менять завещание, Роберт почувствовал, как его охватывает покой.
Он задремал в кресле, и его разбудил звук поворачиваемого в замке ключа. Он не успел даже вскочить на ноги, как перед ним возникла высокая фигура хозяина дома.
Проходя позади Роберта к графинчикам, выставленным на низеньком столике, Кевин больно ущипнул его за шею и сказал:
— Начинает, батенька, начинает.
— Что? — спросил Роберт.
— Шея у тебя начинает толстеть, вот что.
Роберт лениво потер больное место.
— Вообще-то ты прав, я начинаю чувствовать шеей сквозняки.
— Черт побери, Роберт, неужели тебя ничем нельзя пронять? — воскликнул Кевин, вперив в него насмешливый взгляд светлых глаз под черными бровями. — Тебя даже не огорчает угроза твоей хваленой внешности.
— Я очень даже огорчен, но не из-за внешности.
— Из-за чего же? Обанкротиться «Блэр, Хэйвард и Беннет» не могут, значит, дело в женщине.
— В некотором роде, да, но не в том смысле, который ты предполагаешь.
— Уж не собрался ли ты жениться? Давно пора, Роб.
— Это я уже слышал.
— Разве «Блэр, Хэйвард и Беннет» не нуждаются в наследнике?
Кевин, сколько Роберт его помнил, никогда не упускал возможности отпустить колкость в адрес фирмы «Блэр, Хэйвард и Беннет», которая, на его взгляд, вела слишком безмятежное существование.
— А если родится девочка? К тому же по этой линии я надеюсь на Невиля.
— Ну, его невеста если когда-нибудь что и родит, то разве что патефонную пластинку. Говорят, она недавно опять украсила собой президиум какого-то митинга. Если бы ей пришлось самой зарабатывать деньги на билеты, она не носилась бы по всей стране, выражая мнение «угнетенного, но не безгласного меньшинства». — Кевин сел с рюмкой в руке в другое кресло. — Я не спрашиваю, почему ты приехал. Ясно, что по делу. Хоть бы раз ты собрался и приехал просто так, для того, чтобы получше познакомиться с городом. Небось, завтра утром опять умчишься в свой Милфорд для встречи с чьим-нибудь адвокатом.
— Нет, — сказал Роберт, — на завтра я наметил встречу со Скотланд Ярдом.
Рука Кевина с рюмкой остановилась в воздухе.
— Роберт, ты сходишь с избранной стези. Какое отношение Скотланд Ярд имеет к твоей башне из слоновой кости?
— В том-то и дело, — миролюбиво ответил Роберт, пропуская мимо ушей очередной выпад Кевина против его спокойного милфордского существования, — что Скотланд Ярд у меня буквально молчит в дверях, а я никак не соображу, как мне поступить. Мне бы хотелось рассказать эту историю умному человеку и послушать, что он скажет. Собственно, у меня нет никакого права обрушивать на тебя мои проблемы. Тебе, наверно, хватает своих. Но ведь ты всегда делал за меня задачки по алгебре.
— А ты за меня, если я не ошибаюсь, — задачи с акциями и процентами. В акциях я никогда не разбирался. Я тебе до сих пор обязан за то, что ты не дал мне совершить глупость. Две глупости.
— Две?
— Тамара и «Оловянная компания Топека».
— Я помню, что предостерег тебя от Топеки. Но я не имел никакого отношения к твоему разрыву с Тамарой.
— Ты так считаешь? Мой дорогой Роберт, посмотрел бы ты на выражение своего лица, когда я вас познакомил. Нет-нет. На нем не было никакого высокомерия. Совсем наоборот. У тебя сразу стало такое любезное лицо. Я узнал вашу английскую маску благовоспитанной учтивости, и этим все было сказано. Я представил себе, как всю жизнь, знакомя Тамару со своими друзьями, буду видеть у них на лице эту маску — и в считанные дни вылечился от любви к ней. И с тех пор я тебе всю жизнь благодарен. Так что давай сюда, что у тебя там в портфеле.
От Кевина не укроешься, подумал Роберт, доставая из портфеля копию заявления, которое Бетти Кейн сделала в полиции.
— Вот — тут совсем немного. Прочти и скажи мне, что ты об этом думаешь.
