– Этот тип не смеет находиться в одной комнате с моей сестрой! – сердито заявил он.
На что ее отец не менее сердито ответил:
– Заткнись, балбес! Прекрати молоть чепуху! Между прочим, Сэм Джоунс – член городской управы. Да и церковь регулярно посещает, кстати говоря.
– Да, и потому он, наверное, проголосовал против строительства стадиона и против переселения бедноты в новый район, – презрительно фыркнул Алан. – На редкость омерзительный субъект.
– Может, его оклеветали? – миролюбиво предположила Джанет.
– Держи карман шире! Словом, если этот паразит к нам заявится, я ухожу, так и знайте! Держу пари, что он задумал очередную авантюру и хочет втянуть в нее отца и мистера Картера.
– Алан, ты не должен так вести себя! – строго одернула брата Джанет.
Гарольд Уайт поддержал реплику дочери в таких выражениях, что побагровевший Алан пулей выскочил из-за стола, пообещав, что ноги его больше не будет в этом чертовом доме.
Когда дверь за братом захлопнулась, Джанет, никогда не страдавшая от избытка такта, сказала, что она почему-то тоже недолюбливает мистера Джоунса.
– Никто тебя и не просит его любить! – рявкнул Гарольд Уайт, совершенно взбесившись. – Он приходит ко мне вовсе не для того, чтобы полюбоваться на ваши кислые рожи! Напротив, чем меньше вы будете мозолить нам глаза, тем лучше!
– Господи, неужели вы затеваете новое дело? – всплеснула руками Джанет. – Умоляю тебя, папочка, не связывайся с ним! Он – нехороший человек.
– Замолчи! И заруби себе на носу – никому о нашей встрече ни слова! Если разболтаешь кому-нибудь, я тебе голову оторву!
– Папочка, а ты отдал долг мистеру Картеру? – невинным голосом осведомилась Джанет. – Я знаю, ты не любишь, когда я тебе об этом напоминаю, но я очень обеспокоена.
– Это не твоя забота. Мы с Картером друг друга понимаем.
– Но он так настаивал в прошлый раз! Я никогда не видела его таким раздраженным и желчным…
– Да заткнись ты наконец! – оборвал ее Уайт. – Болтаешь какую-то ерунду. Что он сделать-то может, твой Картер? Слюнями только брызгать…
– Папочка, но ведь долги принято возвращать, – укоризненно напомнила Джанет.
– Можно подумать, что я без тебя этого не знаю! – взорвался Уайт. – И вообще – хватит совать нос в мои дела! Когда мне понадобится, я сам тебя спрошу!
Джанет слишком привыкла к подобному обращению с его стороны, чтобы обижаться. Она только заморгала и сказала:
– У Флоренс сегодня после обеда выходной, папа. Приготовить вам чай?
– Да, коль скоро ты только на это и способна, – огрызнулся Уайт.
– Если бы ты предупредил меня вчера, я бы испекла пирог. Боюсь, что угостить мне вас толком и нечем.
– Разумеется, – хмыкнул Уайт. – Бутербродов хоть настрогай, черт с тобой.
– Мы могли бы попить чай в саду, – предложила Джанет, словно извиняясь за вспыльчивость отца.
– Да где угодно, – отмахнулся Уайт, присовокупив, чтобы строптивый Алан ему впредь на глаза не попадался.
Впрочем, Джанет и не надеялась увидеть брата до ужина: Алан ведь пообещал, что больше ноги его в отцовском доме не будет.
Когда пробило четыре, Джанет отправилась хлопотать на кухню. Вскоре отец заботливо справился, не уснула ли она там, добавив, что уже вынес в сад стулья, но не знает, где найти чистую скатерть.
– Сейчас, папочка, я все сделаю! – поспешно крикнула Джанет, радостная, что не ошиблась в отце – воистину под завесой внешней грубости таилось золотое сердце.
Сад Дауэр-Хауса был разбит на пологом берегу ручья, отделявшего дом Уайтов от Пейлингса, но предыдущий обитатель выровнял примыкающую к особнячку часть склона, превратив ее в террасу. Именно сюда Гарольд Уайт выволок стулья и обшарпанный столик, которые расставил в тени самого дома. Джанет, в свободное время часами просиживающая над вышивкой, накрыла стол скатертью, богато украшенной плодами своего труда, затем принесла поднос с чашками и приборами. Подобно Эрминтруде, она мечтала, чтобы ее всегда окружали цветущие рододендроны, однако сама садом всерьез не занималась, поэтому взор ее могли порадовать только чахлые георгины, несколько клумб с маргаритками, кусты блеклых роз да колючий кустарник, заросли которого простирались до самого ручья. Однако поскольку Джанет представлялось чрезвычайно маловероятным, чтобы мистер Джоунс и Уолли Картер шли к ним с целью полюбоваться садом, она, кинув завистливый взгляд на буйно цветущие клумбы, видневшиеся сквозь прорехи в кустарнике на противоположном берегу ручья, поспешила в дом заканчивать приготовления к чаю.
Когда Джанет снова вышла в сад, на ней было ярко-синее платье, поразительно дисгармонировавшее с бледным лицом. Мистер Джоунс к тому времени уже прибыл и, сидя за столом, переговаривался с Уайтом. Заметив Джанет, мистер Джоунс мгновенно замолчал и, поднявшись ей навстречу, поздоровался за руку.
Толстый, обрюзгший, с тяжелым подбородком, он чем-то походил на бульдога и имел довольно неприятную привычку покровительственно похлопывать собеседника по плечу.
Воспитание заставляло Джанет улыбаться его плоским шуткам, однако, разглядев приближающегося со стороны Пейлингса Уолли, она, с трудом скрыв облегчение, встала из-за стола и заявила, что пошла за чаем.
Ее отец, заметив, что портсигар опустел, на мгновение забыл, что в присутствии посторонних должен обращаться с Джанет повыдержаннее, и резко спросил, почему она не принесла сигареты.
– Ой, прости, папочка, – всплеснула руками Джанет. – Сейчас принесу.
– Если для меня, то не стоит, – осклабился мистер Джоунс.
– Ладно, не беспокойся! – окликнул дочь Уайт. – Я сам забыл про них.
От столь неожиданного чистосердечного признания, сопровождавшегося к тому же нежной отеческой улыбкой, на глаза Джанет навернулись слезы. Уайт прошагал по террасе к окну своего кабинета и, перегнувшись через подоконник, сграбастал со стола деревянную шкатулку с сигаретами, а мистер Джоунс заявил, что Джанет сегодня необыкновенно красива.
Джанет уже открыла было рот, чтобы возразить, но в то же мгновение ее лицо исказилось, а с губ сорвался дикий, нечленораздельный вопль.
Внизу, в зарослях рододендрона, прогремел выстрел, и Уолли Картер, который едва успел открыть калитку и ступить на мостик, вдруг осел на колени и мешком рухнул на дощатый настил.
– А? Что? Что случилось? – забормотал мистер Джоунс, глаза которого, казалось, вылезли из орбит.
Уайт, обернувшийся на крик дочери, нахмурился и потребовал объяснений; с того места, где он стоял, мостик был скрыт зарослями кустарника.
– Мистер Картер… выстрел! – пролепетала Джанет.
Уайт подлетел к ней и посмотрел в направлении, куда указывал ее дрожащий палец. Увидев распростертого на мостике Уолли, он в отличие от своей дочери и мистера Джоунса не превратился в каменное изваяние, а отшвырнул шкатулку с сигаретами на ближайший стул и пролаял:
– Ну что раззявились? А ну пошли!
Этот решительный призыв к действию вывел Джанет и мистера Джоунса из оцепенения. Толстяк проворно соскользнул со стула и затрусил вслед за Уайтом к мостику. Джанет засеменила за ними, на ходу заламывая руки и подвывая:
– Ой, тошненько, да как же это вышло-то…
К тому времени как они с мистером Сэмюелем Джоунсом подоспели к мостику через ручей, Уайт уже приподнял Уолли и пытался нащупать биение сердца. Лицо его побледнело, а рука обагрилась кровью.
– Ой, неужели он мертв? – запричитала Джанет. – Ой, тошненько! Да что же нам теперь делать-то?
– Прекрати вопить как недорезанная курица и сделай что-нибудь, чтобы остановить кровь! – рявкнул Уайт. – Помоги мне, Сэм! Может, он еще жив! Я сбегаю позвоню Честеру. Слава Богу, сегодня воскресенье и он дома!
Мистер Джоунс, пухлые щеки которого приобрели болезненно-желтоватый оттенок, неуклюже примостился возле бездыханного тела Уолли и дрожащим голосом велел Джанет оторвать полоску от нижней юбки или еще чего-нибудь.
Однако Уайт уже успел всучить дочери носовой платок, и Джанет, с трудом расстегнув окровавленную рубашку, обнажила на груди Уолли зияющее отверстие, из которого толчками лилась кровь. При виде крови у бедной Джанет закружилась голова, однако девушка нашла в себе силы окликнуть спешащего к дому отца и предупредить его о том, что звонить доктору Честеру бесполезно.
– Его сейчас нет! – крикнула она. – Я совсем недавно видела, как его машина проехала в сторону Пейлингса!
– О черт! – сплюнул Уайт, приостанавливаясь. – Хорошо, попробую разыскать его напарника!
Он скрылся из виду за кустами азалий, а Джанет, судорожно сглотнув, занялась Уолли.
Сэмюель Джоунс сбросил пиджак и, скатав его, подложил вместо подушки под голову Уолли. Веселая в разудалую полоску рубашка мистера Джоунса плохо вязалась с перекошенной, белой как мел физиономией. Прокашлявшись, он выдавил:
– Бесполезно, мисс Джанет. Он мертв.
