Ознакомительная версия.
Толстяк сбросил шубу, вытащил корзину. Поставил на стол, открыл и выкладывает сверток за свертком. Тетка притащила кипящий самовар. Ева чуть не взвыла от голода.
Когда тетка вышла в сени, Ева бросилась к ней, поймала в темноте за сборчатую юбку, деньги в руку сунула и зашептала:
— Пожалуйста, дайте мне чего-нибудь на ужин.
Тетка взяла деньги и закивала головой.
Ева вернулась в комнату. Толстяк уже разложил на столе ветчину, пирожки, холодные котлеты.
— Голубушка, разливайте чай. И кушайте все, что на столе, — говорит толстяк и от удовольствия потирает руки.
Ева села к самовару и от радости, что вот сейчас будет есть, строит в медный самовар рожи. Налила чай. И вдруг вспомнила о Кривульке. Подтащила корзинку, поставила корзинку на скамью рядом с собой, приоткрыла крышку. Крышка сразу отскочила. Это Кривулька вышибла крышку нетерпеливым носом.
— Ай! — закричал толстяк. — Что за зверь?
И поперхнулся бутербродом с ветчиной.
— Ваш багаж? — выговорил наконец с трудом, показывая на Кривульку.
И разразился хохотом.
Ева смутилась.
— Сознайтесь, девочка. Вы по дороге растеряли вещи? Где одеяло? Где подушка? Где хоть что-нибудь из вещей? Зверь в корзинке уцелел. А где же остальное?
И погрозил пальцем.
— Потеряла, — краснея до слез, шепотом солгала Ева и опустила глаза.
— Ну, ну, — подбодрил толстяк, — ничего. Бабушка не выпорет. Бабушка от радости, что внучка приехала, и не спросит, где вещи.
— А ведь вы правду говорите. Она сказала один раз: «Хоть в одном платьишке едем ко мне, все у тебя будет, не беспокойся».
Тетка принесла Еве миску щей, ломоть черного хлеба, картофель со сметаной и говядину кусками.
Ева в восторге. «Все съем моментально», — решила Ева. Хватила руками кусок говядины — и ко рту.
Два черных глаза из корзинки впились в Еву. Ева дрогнула, оторвала кусок и бросила Кривульке.
Страшно вращая глазами и рыча, Кривулька вцепилась в кусок и стала рвать его на части.
— Ой, — кричит толстяк, — что за страшный зверь!
— Потому страшный, что очень голодный, — вздохнула Ева.
Кривулька ест, Ева ест, и толстяк за обе щеки уписывает. В горячих стаканах дымится чай. Жарко. У Евы щеки пунцовые, глаза блестят. Скинула пальто, а платок не решается снять: никому не нужно показывать приметные рыжие волосы.
— Без пальто вы вдвое меньше и вдвое тоньше. И что это за пальто у вас? Точно с бабушкиного плеча, — говорит толстяк.
Наконец Ева отодвинула от себя тарелки — сыта по самое горло. Отяжелела, глаза стали слипаться. Прислонилась к стене, прищурила ресницы и смотрит, как толстяк допивает чай.
«Все толстые противные, — думает Ева, — а вот этот толстяк хороший. Что бы сделать для него? Ничего не могу для него сделать. Разве вот — он все спички теряет и папиросы. Хватится курить и разволнуется, засуетится. Буду папиросы за ним подбирать и спички. Как захочет курить — вот, пожалуйста, спичку чиркну и подам».
— Как вас зовут? — сонно спросила Ева.
— Семен Адольфович, — ответил толстяк. Ишь ты — «Адольфович». Немец…
На стене зашипели часы. И вдруг дверца над часами с треском откинулась и из-за часов выглянула птичка. Упирается в дверцу лапой и кричит: «Ку-ку!»
— Смотрите, — воскликнула Ева, — Семен Адольфович, что за часы! Я в жизни не видела таких чудесных часов.
— Старинные часы, с кукушкой, — сказал толстяк.
— Надо попросить бабушку, пусть купит такие часы.
— Знаете что, — говорит толстяк, — вы бы прилегли на скамью и поспали бы. Лошадей нам дадут не раньше девяти.
— Я боюсь, — улыбнулась Ева, — я засну, а вы оставите меня и укатите один. — Толстяк смеется. — А потом, мне хочется еще раз увидеть, как птица дверцу откроет.
Девять часов.
Кукушка снова выглянула из-за часов и прокричала «ку-ку».
В холодную мглу через темные сени волокут чемоданы и корзины толстяка. И сам Семен Адольфович идет за ними. А за Семеном Адольфовичем — Ева со своей корзинкой.
Широкий двор. У навеса стоит тарантас, запряженный парой. Фыркают лошади, фонарь светится в чьих-то руках.
Толстяк, покрякивая, влез в тарантас и утонул в сене. Ева вскарабкалась и тоже утонула в сене. Ямщик прикрыл их сверху кожухом, вскочил на козлы и натянул вожжи. Всполошились и зазвенели бубенчики.
Со скрипом распахнулись настежь ворота, и тарантас выкатился на улицу. Улица белеет от снега, в окнах огоньки.
Мигом прокатили через весь город. А когда выехали в поле, ямщик остановил лошадей, спрыгнул и стал возиться у дуги.
— Что он делает там? — спрашивает Ева.
— Колокольчик привязывает.
И правда. Только тронулись с места — и к говору бубенчиков присоединился убаюкивающий звон колокольчика.
— Вам не холодно? — спросил толстяк Еву.
— Нет, нет. Мне очень хорошо.
— Выпускайте зверя из корзинки. Пусть в сено зароется.
Выпустила. Кривулька рада. Устроилась между Евой и толстяком и выглядывает из-под кожуха.
Ева улыбается и смотрит в небо на звезды. Холод, голод, тревогу и страх — все вдруг как рукой сняло. Ева и не заметила, как уснула крепким сном.
Все девочки с утра отсиживают в гимназии пять уроков, зубрят немецкие слова, решают задачи, пишут письменную работу. И за отметки дрожат — как бы не получить двойку или единицу.
Потом, идут из гимназии домой; чуть отдохнут и садятся готовить уроки на завтра. И так изо дня в день.
А Ева скачет на конях по деревушкам и селам, по оврагам и по пригоркам, по необъятному полю, потом через лес. Лес чудесный. Деревья огромные и все в инее. Каждая самая тоненькая веточка унизана белоснежным пушком. Ветер ни одной пушинки не сдунет. Воздух застыл.
Снегу навалило столько, что колеса пришлось заменить полозьями.
— Я знаю, что самое хорошее на свете, — говорит Ева, — путешествовать. Когда я буду взрослая, обязательно поеду вокруг света.
Редко кто попадается навстречу толстяку и Еве, еще реже — обгонит. Глушь. В такую глушь ни одна телеграмма не залетит. Все мимо пролетят, никто не потревожит.
Но вот очутились они на платформе железной дороги.
— Носильщик! — кричит толстяк.
Высокий человек с бляхой взметнул на плечи багаж толстяка и понес высоко над толпой. За носильщиком проталкивается толстяк, за толстяком — Ева. Они проходят мимо окон станции, и Ева читает над одним окном надпись: «Телеграф».
Ева заглянула в окно. Кто-то, склонив голову, сидит над странной машинкой. А из машинки скользит узенькая белая ленточка.
«Вот оно!» — подумала Ева и съежилась.
А прямо на Еву из толпы шагает жандарм. Как жердь высокий, с синим околышем, усы длинные.
У Евы ноги подкосились. Ева съежилась за спиной толстяка. А толстяк оглядывается и кричит:
— Где вы? Не потеряйтесь!
Вдруг загремели колеса. Отдуваясь паром и пыхтя, к платформе подкатил поезд. Все ринулись к вагонам, суетятся, мнут друг другу бока. Толстяка зажало на подножке. Ева сзади, никак ей на подножку не влезть. Оглянулась. Опять жандарм… Стоит и смотрит на Еву.
— Скорей, — крикнула Ева, — Семен Адольфович! Лезьте скорей! — И нажала всем телом что есть силы в спину толстяка.
Проскочили — толстяк и Ева за ним.
В купе просторно. Ева уселась в уголок около окна и корзинку на колени поставила. Толстяк снял шапку, вытирает платком лоб и считает:
— Три, четыре, пять, шесть. Шесть мест. Все. И сел Напротив, отдуваясь.
— Ну, — сказал, — теперь остались нам с вами пустячки. И не заметно будет, как доедем.
— Закройте, пожалуйста, дверь, — жалобно просит Ева.
Ева знает — совсем не пустячки, самое страшное теперь осталось. Час сутками покажется.
Чуть кто дотронется до двери купе, Ева вздрагивает и отворачивается к окну. Весь день, не двигаясь, просидела Ева в углу. Кривулька тоже томится в корзинке. «Еще немного осталось, — тоскует Ева. — Неужели поймают и к папе вернут? Что будет? Что будет?» И, чтобы отвлечься как-нибудь, решила думать о хорошем. Думает: вот все благополучно, Ева входит в дом и открывает дверь. Бабушка, как всегда, сидит в кресле, больная нога на скамеечке, палка рядом. Здоровой рукой бабушка подпирает голову и смотрит в окно.
«Кто там?» — спросит лениво бабушка.
Ева не ответит. Бабушка повернется, взглянет пристально, и на ее темном лице задрожат морщины. Всегда бабушка плачет, если большая радость. Всхлипывает, трясется вся. Ева кинется к ней, усядется на скамеечку у ног, а лицо спрячет в пестрый мягкий капот на теплых коленях.
«Вот, — скажет бабушка, — не хотела ехать тогда вместе со мной. Помнишь? И все равно к бабушке прибежала. Плохо без бабушки жить».
Ева расскажет, как прибежала. Как ехала на пароходе, как пароход затерло льдинами, как на отмели она умирала от голода и стужи. А потом расскажет про катер, про почтовую станцию и часы с кукушкой. И про Кривульку нужно тоже рассказать — что Кривулька в каюте наделала.
Ознакомительная версия.
