После нескольких вопросов выяснилось, что познания полковника во французском весьма ограниченны, и Пуаро перешел на английский. Уточнив имя полковника, его фамилию, домашний адрес и армейскую должность, Пуаро продолжал:
– Скажите, вы едете из Индии домой, в отпуск, или, как мы говорим, «en permission»?
Полковник Арбэтнот не проявил никакого интереса к тому, что и как называют презренные французишки, и ответил с подлинно британской краткостью:
– Да.
– Но вы не воспользовались судами Восточной линии?
– Нет.
– Почему?
– Я предпочел отправиться поездом по причинам личного характера. «Что, получил? – говорил весь его вид. – Это тебя научит не приставать к людям, нахал ты этакий!»
– Вы ехали из Индии, нигде не останавливаясь?
– Я остановился на одну ночь в Уре и на три дня в Багдаде у старого приятеля – он служит там, – сухо ответил полковник.
– Вы пробыли три дня в Багдаде. Насколько мне известно, эта молодая англичанка, мисс Дебенхэм, тоже едет из Багдада. Вы там с ней не встречались?
– Нет. Я познакомился с мисс Дебенхэм по дороге из Киркука в Ниссибин.
Пуаро наклонился к собеседнику и с нарочитым иностранным акцентом вкрадчиво сказал:
– Мсье, я хочу обратиться к вам с прошением. Вы и мисс Дебенхэм – единственные англичане в поезде. Мне необходимо знать ваше мнение друг о друге.
– В высшей степени неподобающая просьба, – холодно сказал полковник.
– Вовсе нет. Видите ли, преступление скорее всего совершила женщина. На теле убитого обнаружено двенадцать ножевых ран. Даже начальник поезда сразу сказал: «Это дело рук женщины». Так вот, какова моя первоочередная задача? Тщательнейшим образом разузнать все о пассажирках вагона «Стамбул – Кале». Но англичанок понять очень трудно. Они такие сдержанные. Поэтому в интересах правосудия я обращаюсь за помощью к вам, мсье. Скажите мне, что вы думаете о мисс Дебенхэм? Что вы о ней знаете?
– Мисс Дебенхэм, – сказал полковник с чувством, – настоящая леди.
– Благодарю вас, – сказал Пуаро с таким видом, будто ему все стало ясно. – Значит, вы считаете маловероятным, что она замешана в преступлении?
– Абсолютно нелепое предположение, – сказал Арбатнот, – что мисс Дебенхэм была знакома с убитым. Впервые она увидела его здесь, в поезде.
– Она вам об этом говорила?
– Да. Она сразу обратила внимание на его неприятную внешность и поделилась этим впечатлением со мной. Если в убийстве замешана женщина, как вы считаете, без всяких, на мой взгляд, на то оснований, руководствуясь одними домыслами, могу вас заверить, что мисс Дебенхэм тут совершенно ни при чем.
– Вас, видно, это очень волнует, – улыбнулся Пуаро.
Полковник Арбэтнот смерил его презрительным взглядом:
– Не понимаю, что вы хотите этим сказать.
Пуаро как будто смутился. Он опустил глаза и принялся ворошить бумаги.
– Мы отвлеклись, – сказал он. – Давайте перейдем к фактам. Преступление, как у нас есть основания полагать, произошло вчера ночью в четверть второго. По ходу следствия нам необходимо опросить всех пассажиров поезда и узнать, что они делали в это время.
– Разумеется. В четверть второго я, если память мне не изменяет, разговаривал с молодым американцем – секретарем убитого.
– Вот как. Вы пришли к нему в купе или он к вам?
– Я к нему.
– Вы имеете в виду молодого человека по фамилии Маккуин?
– Да.
– Он ваш друг или просто знакомый?
– Я никогда раньше его не видел. Вчера мы случайно перекинулись парой фраз и разговорились. Вообще-то мне американцы не нравятся; как правило, мне трудно найти с ними общий язык.
Пуаро улыбнулся, вспомнив гневные тирады Маккуина против «чопорных британцев».
– Но этот молодой человек сразу расположил меня к себе. Хотя он где-то нахватался дурацких идей о том, как наладить дела в Индии: в этом беда всех американцев.
Они идеалисты и к тому же сентиментальны. Его заинтересовало то, что я ему рассказывал об Индии, ведь я почти тридцать лет провел там. И меня заинтересовали его рассказы о финансовом кризисе в Америке. Потом мы перешли к международному положению. Я очень удивился, когда поглядел на часы и обнаружил, что уже четверть второго.
– Вы закончили разговор в четверть второго?
– Да.
– Что вы делали потом?
– Пошел в свое купе и лег.
– Ваша постель была уже постелена?
– Да.
– Ваше купе – вот оно, номер пятнадцать – предпоследнее в противоположном ресторану конце вагона?
– Да.
– Где находился проводник, когда вы возвращались к себе в купе?
– Он сидел в конце вагона за маленьким столиком. Между прочим, как раз в тот момент, когда я входил к себе, его вызвал Маккуин.
– Зачем?
– Я полагаю, чтоб тот постелил ему постель. Когда я сидел у него, постель не была постелена.
– А теперь, полковник, я прошу вас вспомнить: когда вы разговаривали с Маккуином, кто-нибудь проходил мимо вас по коридору?
– Масса народу, должно быть, но я не следил за этим.
– Я говорю о последних полутора часах вашего разговора. Вы выходили в Виньковцах, верно?
– Да. Но всего на минуту. Стоял ужасный холод, мела метель, так что я был рад вернуться, в эту душегубку, хотя вообще-то я считаю, что топят здесь непозволительно.
Мсье Бук вздохнул.
– На всех не угодишь, – сказал он. – Англичане открывают все окна, другие, наоборот, закрывают. Да, на всех не угодишь.
Ни Пуаро, ни Арбэтнот не обратили никакого внимания на его слова.
– А теперь, мсье, попытайтесь вернуться мыслями в прошлое, – попросил Пуаро. – Итак, на платформе холодно. Вы возвращаетесь в вагон. Располагаетесь в купе и закуриваете сигарету, а возможно, и трубку, – Пуаро запнулся.
– Я курил трубку, Маккуин – сигареты.
– Поезд отправляется. Вы курите трубку, обсуждаете положение дел в Европе, в мире. Уже поздно. Почти все легли. Кто-нибудь проходил мимо вас? Подумайте.
Арбэтнот сдвинул брови.
– Трудно сказать, – произнес он наконец, – видите ли, я за этим не следил.
– Но вы же военный. Вы должны отличаться особой наблюдательностью. Вы наверняка многое замечаете, так сказать, сами того не замечая.
Полковник снова подумал и покачал головой.
– Не могу сказать. Не помню, чтобы кто-нибудь проходил мимо, разве что проводник. Нет, погодите, кажется, проходила какая-то женщина.
– Вы ее видели? Какая женщина – молодая, старая?
– Я не видел ее. Не смотрел в ту сторону. Просто до меня донесся шорох и запах духов.
– Духов. Хороших духов?
– Да нет, скорее плохих. Такой, знаете ли, запах, что издалека шибает в нос. Но учтите, – торопливо продолжал полковник, – это могло быть и раньше. Видите ли, как вы сами сказали, такие вещи замечаешь, сам того не замечая. И вот в течение вечера я отметил про себя: «Женщина… Ну и духи!» Но когда она прошла, точно не могу сказать, хотя… скорее всего, после Виньковцов.
– Почему?
– Помню, я почуял этот запах, как раз когда мы заговорили о пятилетке. Знаете, как бывает, запах духов навел меня на мысль о женщинах, а с женщин я перекинулся на положение женщин в России. А я помню, что до России мы добрались уже к концу разговора.
– Вы можете определить, когда это было, более точно?
– Н-нет. Где-то перед концом нашего разговора, примерно за полчаса.
– После того как поезд остановился?
Полковник кивнул:
– Да. Я почти в этом уверен.
– Что ж, перейдем к другому вопросу. Вы бывали в Америке, полковник?
– Никогда. И не имею ни малейшей охоты туда ехать.
– Вы были знакомы с полковником Армстронгом?
– Армстронг… Армстронг… Я знал двух или трех Армстронгов. В шестидесятом полку служил Томми Армстронг – вы не о нем спрашиваете? Потом я знал Селби Армстронга – его убили на Сомме.
– Я спрашиваю о полковнике Армстронге. О том, что женился на американке. О том, чью дочь похитили и убили.
– А, припоминаю, читал об этом в газетах, чудовищное преступление. Нет, я не знаком с ним. Хотя, конечно, слышал о нем. Тоби Армстронг. Славный малый. – Общий любимец. Отлично служил. Награжден крестом Виктории.
– Человек, которого убили прошлой ночью, был виновен в гибели ребенка Армстронгов.
Лицо Арбэтнота посуровело:
– Я считаю, что этот негодяй получил по заслугам, хотя лично я предпочел бы, чтобы его повесили по приговору суда. Хотя в Америке, кажется, сажают на электрический стул?
– Следовательно, полковник Арбэтнот, вы за правосудие и против личной мести?
– Разумеется, не можем же мы поощрять кровную месть или пырять друг друга кинжалами, как корсиканцы или мафия, – сказал полковник. – Говорите что хотите, а, по-моему, суд присяжных – система вполне разумная.
Пуаро минуту-другую задумчиво глядел на полковника.
– Да, – сказал он, – я так и думал, что вы придерживаетесь такой точки зрения. Ну что ж, полковник, у меня больше нет вопросов. Скажите, а вы не помните ничего такого, что показалось бы вам прошлой ночью подозрительным или, скажем так, кажется вам подозрительным теперь, ретроспективно. Ну, хоть сущий пустяк?
