— И что вы на это ответили, Салли?
— Я с трудом могла говорить. Подумала, что вот-вот потеряю сознание или отупею от страха. Но все же собралась с силами и сказала, что соберу деньги. А потом он повесил трубку. Или она.
— Звонил ли этот шантажист еще раз?
— Да, сегодня утром.
— О, — откликнулся Эллери и поинтересовался: — И кто теперь подошел к телефону?
— Я. В доме больше никого не было.
Дождь больше не накрапывал, а полил в полную силу, его струи громко барабанили по глади озера.
— Ты бы лучше надела плащ, Салли, — недовольно произнес Говард.
— Нет, с деревьев почти ничего не капает, — возразила она. — Так, обычный прохладный душ. — Затем Салли пояснила: — Говард с утра уехал в город за копией архитектурных планов музея. Он покинул дом сразу вслед за Дидсом и Уолфертом. А я… решила подождать его возвращения, потом мы… поговорили, а чуть позже я принесла вам завтрак.
— Ну и какие же указания вы получили сегодня утром, Салли?
— Мне нельзя приносить деньги самой. Я могу послать своего представителя. Но пойти должен лишь один человек. Если я сообщу в полицию или попытаюсь уговорить кого-нибудь пронаблюдать за встречей, он об этом узнает и примет меры. Сделка не состоится, а он позвонит Дидсу в офис и обо всем ему расскажет.
— Где он назначил встречу и когда?
— В номере 1010 отеля «Холлис»…
— О да, — прервал ее Эллери. — Это на верхнем этаже.
— Завтра, в субботу, в два часа дня. Человек, пришедший с деньгами, увидит, что дверь в номер 1010 не заперта. Он сказал, что нужно будет войти в комнату и дождаться его звонка с дальнейшими инструкциями.
Говард и Салли посмотрели на Эллери с такой тревогой, что он отвернулся, встал и направился к озеру, пройдя несколько шагов по его берегу. Дождь прекратился, облака чудесным образом рассеялись, а птицы вернулись на прежнее место. После дождя воздух стал свежее, но все вокруг было пропитано влагой.
Эллери снова подошел к ним:
— По-моему, вы намерены ему заплатить.
Салли растерянно поглядела на него.
— Намерены заплатить? — огрызнулся Говард. — Но ты же в этом никогда не участвовал, Эллери.
— Участвовал. Я хорошо знаком с шантажом и шантажистами.
— А что еще мы можем сделать? — воскликнула Салли. — Если мы не заплатим, он отдаст письма Дидриху!
— Вы твердо уверены в том, что сохранили все в тайне от Дидриха? И он ни о чем не подозревает?
Они не ответили. Эллери вздохнул:
— Вот в чем чертовщина, когда ты имеешь дело с шантажом. Салли, вы собрали двадцать пять тысяч долларов?
— Они у меня. — Говард порылся в нагрудном кармане своего твидового пиджака и достал простой, продолговатый, весьма объемистый конверт. Он передал его Эллери.
— Это мне? — безучастным тоном осведомился мистер Квин.
— Говард не позволит мне пойти и, я думаю, сам не отправится в отель, — прошептала Салли. — Слишком опасно, и у него от нервного напряжения может начаться очередной приступ амнезии. И тогда нам обоим крышка. К тому же нас знают в городе, Эллери. А если нас заметят…
— Вы хотите, чтобы я завтра сыграл роль вашего посредника?
— Вы согласны?
Она устало вздохнула, словно из надутого шара вышли последние капли воздуха. Все ее эмоции уже были на пределе — и гнев, и стыд, и чувство вины, и даже отчаяние.
«Они оба совершенно не представляют себе, чем завершится встреча. Но потрясение не пройдет для нее даром. Она не вернется к прежнему, это выше ее сил. Теперь все, от начала до конца, зависит от Дидриха. А он никогда не узнает, и в будущем она, возможно, станет с ним счастлива. А вот ты, Говард, проиграл. Ты проиграл, сам того не понимая, когда пытался выиграть».
— Ну, что я тебе говорил? — воскликнул Говард. — Это ни к чему не приведет, Салли. Ты зря рассчитывала на Эллери. Он ничего не сделает. Уж особенно Эллери. Лучше я просто пойду туда сам и отдам деньги.
Эллери взял у него конверт — незапечатанный, перевязанный ленточкой с бантом. Он просунул руку и заглянул внутрь. Конверт был набит новенькими, твердыми пятисотдолларовыми купюрами. Эллери испытующе посмотрел на Говарда.
— Это точная сумма. Пятьдесят пятисотдолларовых купюр.
— Салли, он говорил хоть что-нибудь о мелких банкнотах?
— Нет, не говорил.
— А какая разница? — буркнул Говард. — Ему известно, что мы не станем следить за банкнотами. Или ловить его с поличным. Ему нужно было только договориться о встрече.
— Дидс ему бы ни за что не поверил! — Она гневно бросила эти слова в лицо Говарду. И снова смолкла.
Эллери опять перетянул конверт резиновой лентой.
— Дай его мне, — попросил Говард.
Однако Эллери отложил конверт в сторону.
— Он мне завтра понадобится, не так ли?
Губы Салли разжались.
— Значит, вы это сделаете?
— При одном условии.
— О! — Она сразу оживилась. — При каком?
— Что вы распакуете корзину, прежде чем я умру от голода.
* * *
Эллери нужно было сыграть свою роль как можно более убедительно, и он предупредил, что не появится за обеденным столом. Ему необходимо наверстать время и поработать над романом до поздней ночи, с мольбой в голосе пояснил он. Лучшая часть дня уже пропала, а издатели оказали ему особую честь, как известному автору, и он должен оправдать их доверие, сдав рукопись в срок. Он не стал произносить пространный монолог и, лишь немного изменив интонацию, дал понять, что завтра ему тоже придется отлучиться на час-другой из-за срочного и совсем не литературного дела.
Все было заранее обдумано, и Эллери ощутил, что просто обязан уединиться. Если Салли и догадалась о его планах, то ничем себя не выдала, а Говард на обратном пути в Норд-Хилл-Драйв крепко спал, развалившись на сиденье. Эллери вспомнилось, что сон — это иная форма смерти.
Вернувшись в коттедж и закрыв дверь, Эллери растянулся на оттоманке перед окном и принялся размышлять о Райтсвилле и нравах его жителей. Если бы Говард набрался храбрости и признался отцу. Если бы Салли набралась храбрости и призналась мужу. Но потом он решил, что не вправе давать им советы. Как-никак, они оба достаточно опытны и сумеют своего добиться.
Роль Салли в этой некрасивой истории показалась Эллери особенно неприглядной, и он задумался, какие чувства она у него вызвала. В основном разочарование, заключил он. Ведь он так высоко оценил ее, а его ожидания не подтвердились. Эллери догадался, что в его разочаровании есть доля уязвленного самолюбия: он относился к Салли как к необыкновенной женщине и ошибался. Выяснилось, что она была просто женщиной. Салли, которую он себе мысленно представлял, могла капитулировать, обнаружив, что она любит не мужа, а другого человека. Однако этот другой человек не мог быть Говардом. (Ему пришло в голову, что другим человеком был способен стать он сам, но он тут же отверг подобную идею из-за ее нелогичности, ненаучности и недостоверности.)
Эллери поразило, что Говард Ван Хорн, с его неврозом или не неврозом, не занимал особого места в его рассуждениях. И, вспомнив о Говарде, он, естественно, направил ход своих раздумий по другому руслу, нащупав объемистый конверт в нагрудном кармане пиджака. Интересно, каков этот вор-шантажист, с которым ему предстоит завтра встретиться. Но в какую бы сторону ни устремлялись его мысли, они все равно наталкивались на вопрос без ответа.
* * *
Эллери проснулся, обнаружив, что ему удалось ненадолго уснуть. Небо над Райтсвиллом потемнело, а в нижней долине подпрыгивали огоньки, похожие на кукурузные хлопья. Когда он повернулся на оттоманке, то увидел свет в окнах центрального особняка.
Он себя неважно чувствовал. Там, в особняке, за столом собрались Ван Хорны с их тугим клубком страхов, противоречий и страстей, а здесь, в коттедже, лежал конверт с его тяжелым грузом. Нет, он себя неважно чувствовал.
Эллери поднялся с оттоманки и со вздохом включил настольную лампу. Огромная площадь стола внушила ему отвращение.
Но когда он приступил к работе, то есть снял крышку пишущей машинки, размял пальцы, почесал подбородок, подергал ухо и выполнил все остальные ритуальные жесты, предписанные его ремеслом, то обнаружил, что написание романа, с его mirabile dictu,[9] доставит ему удовольствие.
Эллери понял, что им сейчас овладело редчайшее явление в жизни любого автора — писательское настроение. Его мозг как будто смазали маслом, а пальцы обрели легкость.
Машинка запрыгала, затрещала и понеслась.
В какой-то момент, когда он потерял счет времени, послышалось гулкое жужжание. Но он оставил его без внимания и лишь заметил, что вскоре оно прекратилось. Несомненно, что преданная Лаура неоднократно звонила ему из центрального особняка. Обед? Нет, нет, ему не до обеда.
