Эрве снимает легкое демисезонное пальто. Под ним дорогой английский костюм табачного цвета. Галстук в тон. На ногах замшевые ботинки.
— Ну ты силен! — восклицает Ронан. — Классно выглядишь! Садись. Послушай, возьми лучше кресло. Чтобы можно было ноги вытянуть. Зачем растягивать мешки на коленях. Такие шикарные брючата! Что потом скажет Иветта?
— Я ее бросил. Назойливой стала, мочи нет. Инквизиция о двух ногах. Можно здесь покурить?
— О чем ты… Я даже не буду возражать, если ты и меня угостишь чем-нибудь легким. Что у тебя? «Кравен»? Оʼкей.
— А тебе разрешили?
— Нет. Но одну всегда можно. Итак, я тебя слушаю. Расскажи мне о Париже.
Эрве выпустил клуб дыма в потолок и выдержал долгую паузу.
— Я виделся с Кере, — произнес он наконец.
Ронан так резко вскочил со стула, что тот опрокинулся.
— Врешь! Быть того не может!
— Мы поговорили.
Ронан присел на край кровати, поближе к другу.
— Давай колись. Как ты с ним встретился?
— О, все очень просто. Сделал вид, будто случайно оказался рядом с ним на платформе метро. Он сразу узнал меня.
— И когда это было?
— Позавчера. Зашли в кафе пропустить по стаканчику. Вид у него далеко не блестящий. Землистый цвет лица. Заморыш да и только! Такое ощущение, будто перед тобой оплывшая свеча. Он опять остался без работы.
— Он объяснил тебе почему?
— А… Заявил, что нет никаких способностей к той работе, которой от него ждут. Так что опять пребывает в сплошной неясности.
Ронан закашлялся, потушил сигарету.
— Еще не совсем окреп. От дыма голова закружилась. Но рассказывай дальше. Он тебе говорил об анонимных письмах?
— Нет. А мне как раз неплохо было бы об этом знать. Тебе следует все-таки сказать мне, что там. Мне, конечно, приятно доставить тебе удовольствие, но всему есть предел.
Ронан зябко запахнул полы халата на коленях и улыбнулся.
— Бунтуем?
— Да нет! Речь о другом. Я ведь имею право знать, на какие глупости ты меня толкаешь. Эти письма как-то связаны с безработицей Кере?
Ронан по-дружески хлопнул Эрве по колену.
— Мсье не хочет пачкать ручки. Мсье ведь не торчал десять лет в тюряге!
— Послушай, Ронан…
— Хочу сразу тебя успокоить. Я написал совершенно безобидные вещи. «Тебя не забыли… О райских кущах можешь и не мечтать, все равно не попадешь…» Что-то вроде этого, так, позлить человека немножко. Ничего плохого, уж поверь мне. Сам подумай, стал бы я просить тебя относить эти письма на почту, если они и впрямь были бы компрометирующими.
Он рассмеялся и продолжил:
— А ты, я погляжу, не очень мне доверяешь? Небось думаешь про себя: «Этот хренов Ронан водит меня за нос!» Ну так вот, ты ошибаешься. Если негодяй Жан Мари сидит без работы, то я тут ни при чем. Ты, надеюсь, не хочешь, чтобы я его пожалел?
Эрве заколебался.
— Нет, нет, — проговорил он. — Но мне необходимо четко знать, куда я ставлю ноги. Ты хотел, чтобы я отправил письма. Пожалуйста. Ты хотел, чтобы я встретился с Кере. Пожалуйста. Теперь что?
— Продолжать в том же духе, черт возьми. Ты с ним встречаешься. Зовешь пообедать. Затем он ведет тебя к себе. Знакомит с женой. Ты ее соблазняешь. А потом трахаешься.
Ронан вытягивается на кровати и звонко, от души, хохочет.
— Извини, — бормочет он сквозь смех. — Поглядел бы ты на свою физиономию! Словами не передать. Ну, Эрве, даешь!
Отсмеявшись, он поднимается и говорит уже нормальным голосом, полушутя-полусерьезно:
— Ты ведь не сердишься, что я немного позабавился! Здесь так редко удается повеселиться. Итак, вернемся к нашему делу. Все, о чем я хочу тебя попросить — да мы уже говорили об этом, — рассказать мне, как живет этот подлец Кере. Тебе не надо быть шпионом. Или предателем. А всего лишь навсего свидетелем.
— Но зачем?
Ронан пристально смотрит в окно, в пустоту поверх крыш. А затем качает головой.
— Обыкновенная блажь, — шепчет он. — Трудно объяснить. Но меня утешает, когда я слышу, чем он занимается, о чем думает, что он безработный и что вид у него плачевный. Моя мать не раз повторяла, что несчастье одних людей делает счастливыми других. Моя мать сама, быть может, того и не подозревает, но она неглупая женщина! Несчастья Кере раззадорили мне аппетит. Вот! Ты ведь знаешь, ради кого я стараюсь, чью память я хочу почтить. Однако если тебе кажется, что я заставляю тебя делать что-то нехорошее, откажись.
— Понимаю, — ответил Эрве.
— Идиот! Ни фига ты не понимаешь. Да и никто не поймет. Я только прошу тебя быть со мной рядом, довериться мне и не судить строго. Ну что, ты откажешь мне в этой малости?
— Нет, раз ты меня не заставляешь…
— Да нет, конечно! Никакого насилия с моей стороны. Твоя совесть останется столь же чистой, что твоя голубица.
Ронан по-дружески облокотился на плечо Эрве.
— Послушай, старик, ты не переживай, — вновь заговорил он. — Не будь я такой развалюхой, я бы и сам справился, можешь не сомневаться. Спасибо, что согласился стать моим костылем. Через несколько недель, я надеюсь, мне уже не придется ни о чем тебя просить… Помоги мне немного…
Он оперся на Эрве и встал.
— Продолжай!
— Что продолжать? — не понял Эрве.
— Все, что знаешь. Мы остановились на анонимных письмах. Он тебе о них ничего не сказал. Ладно. А что еще? У него есть какая-нибудь работенка на примете?
— Нет! Ходит как в воду опущенный.
— Превосходно!
— Я ему намекнул, что мог бы помочь ему.
— Браво! А ты хотел от меня такое утаить! А ты действительно вознамерился…
— И да и нет.
— Ну ты просто прелесть! И да и нет! Очень на тебя похоже. Естественно, ты пообещаешь ему горы золотые, а сам палец о палец после не ударишь. Пусть помаринуется в собственном соку. Небольшой курс лечения обухом по голове еще никому не повредил. Уж кому-кому, а мне это хорошо известно.
— А если он сам найдет себе работу?
— Тебе сегодня только дай порассуждать. Ты мне доверяешь, да или нет? Найдет работу, ну и слава богу, тем лучше для него, но меня бы это сильно удивило. А его жена в курсе?
— О письмах? Откуда мне знать?
— Нет… Об остальном.
— Понятия не имею.
— Тебе следует незаметно об этом разузнать.
— Это столь важно?
— Очень. Но ты мне еще не все рассказал. Вот удивился, надо думать, когда тебя увидел! На его месте я бы просто ошалел. Скажи, он смутился, когда вы встретились?
— Ты знаешь, мне кажется, ему смущение не по карману.
Ронан погладил друга по головке.
— Отлично, Эрве. Мне нравится твоя формулировка. А ты уверен, что он не говорил обо мне? Какой-нибудь намек… Словечко вскользь.
— Нет. Это я ему сообщил, но без подробностей, что тебя освободили. Он, похоже, успел немного позабыть. И наше маленькое общество… И Кельтский фронт… все это уже дела минувших дней…
— Да это просто великолепно! — вскричал Ронан. — Погоди! Мы ему память освежим.
За дверью послышался тихий стук тарелок.
— Ронан!.. Ронан!.. Открой! Это мама.
— Она меня заставляет полдничать в четыре часа, как маленького, — ворчит Ронан. — Представляешь: поджаренные хлебцы, компот и салфетка вокруг шеи. Так что тебе лучше удалиться. Бебешка ест — подглядывать не смей! До свидания, старина, и спасибо тебе за все.
«Дорогой друг!
В последнем письме вы сказали, что мне больше всего подходит профессия учителя. Истинная правда, вот почему я с таким нетерпением каждый день жду почту. Увы, пока приходят одни лишь отказы. Вчера, например, я получил ответ из лицея имени Бориса Виана. (Есть и такой — идут в ногу со временем! В текст вкралась орфографическая ошибка, однако хочется надеяться, что это оплошность машинистки.) Ничего. Ничего мне не могут предложить. В ожидании положительного ответа занялся саморекламой: „Бывший учитель готовит к экзаменам на степень бакалавра. Даю также уроки английского языка“.
Не слишком бойко составлено. Тут хорошо бы что-нибудь более звучное. Но не хотелось выглядеть снобом в глазах москательщика, булочника и агента по продаже недвижимости, которые любезно согласились, чтобы у них висело мое объявление. Они меня все хорошо знают. Особенно владелец кафе, которого я забыл упомянуть. Все они простые люди, и вести себя с ними нужно также попроще. Время от времени я захожу к ним. Но они уже издали мотают головой. Даже не нужно вступать в беседу. И так все ясно. И позвольте спросить вас, кому в самом деле придет в голову мысль обратиться ко мне по поводу уроков английского или философии? Кто отправится на поиски репетитора к москательщику?
И ко всему прочему такие объявления уже издали отдают неблагополучием, безденежьем. Народ к ним относится с подозрением. Хотите, дорогой друг, услышать от меня слова истины: наш брат безработный — из касты Неприкасаемых; нас видят издалека, только не по нимбу святости, а по ореолу мученичества, злосчастья. „Разойдитесь, добрые люди. Приближается Отверженный!“
