Все это под музыку. Пританцовывая. С шутливыми жестами, обращенными к зрителям первого ряда.
Он поискал глазами телефонную кабину, потому что помнил о сцене между Ирен и Фарраном. В общественных местах у кабин обычно бывает застекленная дверь, так что любой, проходя мимо...
Ему это казалось странным со стороны девушки, которая мгновение назад стояла рядом с ним. Она держалась совсем просто, разговаривала с ним как с товарищем. Правда, для здешней публики должно быть привычно заниматься любовью.
Четыре музыканта были облачены в полосатые пиджаки. Из-за прожекторов лица их различались с трудом. Вот танцовщица направляется к лысому клиенту, которого до этого похлопала своим веером, и приглашает его расшнуровать ей корсет.
Он поднимается со стула, глупо улыбаясь. Она ластится к нему. Это мужчина лет шестидесяти, ухоженный, изысканно одетый, в обычной жизни он, должно быть, является кем-то важным – директором или замдиректора. Завтра он будет выговаривать опоздавшему служащему, усталой машинистке.
Стягивая с себя панталоны с фестончиками, женщина сопровождает эти движения мимикой «испуганной невинности», но на ней еще остается рубашка из тонкого, прозрачного батиста.
Еще один круг. Вот она оказывается лицом к публике, останавливается, поворачивается спиной. Рубашка слетает с нее через голову в тот самый момент, когда смолкает музыка.
У Жовиса сжалось горло при виде обнаженного тела, этой спины, этих ягодиц. Ему интересно, повернется ли сейчас женщина к ним лицом. Конечно же нет! Прожектора гаснут, зажигаются лампы. Она уже исчезла.
Сексуально его это не взволновало. Едва ли он сумел бы объяснить, что происходит в нем в этот момент. Прежде всего он чувствовал стеснение оттого, что находится здесь, как и мужчина с лысым черепом, как и прочие, что последовали за метрдотелем в первый ряд.
– Желаете повторить?
Он обернулся. Бармен держал бутылку над его бокалом, и он не отважился возразить.
– Мне налить и мадемуазель Ирен тоже?
Эта деталь его шокирует. Значит, все подстроено. Их было несколько человек, действовавших согласованно, с тем чтобы вытянуть из клиентов как можно больше денег, и он, Жовис, являлся одним из таких клиентов.
Это не мешает ему испытывать некоторое сверхвозбуждение – от музыки, света, от недавнего присутствия рядом с ним девушки, о существовании которой он еще накануне даже и не подозревал, а также – несмотря ни на что – от этого обнаженного тела, которое под лучами прожекторов становится как бы символом.
Ему приходят на память стоны, слова, произнесенные женщиной за перегородкой, ее хрипловатый голос, всхлипывания.
Можно было подумать, что любовь является для нее неким исполненным драматизма испытанием, раздирающим душу, неким культом со своим ритуалом, который надо выдерживать до конца.
Лишь Фарран сохранял спокойствие, иронию. Куда он теперь направляется? Вот он проходит рядом с Жовисом, пробирается сквозь толпу, достигает небольшой двери возле гардероба. Мгновение спустя новая барабанная дробь возвещает о следующем номере, несколько секунд традиционной темноты, и перед зрителями предстает Ирен.
Она смотрелась примерной девочкой, что вызвало еще большее смятение у Жовиса. У него могла быть дочь, а не сын. Такой, какой он видел ее сейчас на расстоянии и при этом освещении, – ей можно было дать не больше четырнадцати, как Алену.
Он ощутил сильное искушение уйти. Он уже увидел. Зачем ему знать больше? Он повернулся к стойке и встретился взглядом с Леоном, который, казалось, приказывал ему остаться.
Это было смешно! Маленький пухленький человечек не говорил ему ни слова, и в его синих глазах не было никакого особенного выражения. Однако Жовис не отважился бы спросить у него:
– Сколько с меня?
Кроме того, он считал себя обязанным посмотреть номер Ирен, которая до этого так мило с ним разговаривала. У нее теперь уже была обнажена грудь-грудь молоденькой девушки – маленькая и круглая. Ему показалось, что она ищет его глазами, делает ему знак.
Она не отвернулась, как первая танцовщица. Когда Ирен сбросила с себя последнюю одежду, она осталась отважно стоять лицом к публике, но треугольник между ног, который, должно быть, был у нее светлым, как и волосы, прикрывал черный шелк.
Бармен аплодировал. Эмиль тоже счел своим долгом похлопать, Ирен же тем временем пробиралась к двери в глубине зала. Алексы на своем месте в конце стойки уже не было. Он удивился, когда спустя несколько мгновений обнаружил ее уже в прямом узком черном платье посреди подиума, где ее встретили аплодисментами.
Чей-то голос произносит у него над ухом:
– Это звезда.
Уже вернувшаяся Ирен берется за свой бокал, прошептав:
– Очень мило, что вы меня угостили.
– Тес!
Растянувшаяся на длинной кушетке в стиле Рекамье Алекса, казалось, была поглощена грезами. Перед несуществующим зеркалом она любовалась линией своего тела, которую подчеркивала движением руки, гладила грудь, живот, бедра, изображая экстаз.
– Она потрясающа, не правда ли?
– Я в этом не разбираюсь.
Не будучи участником этой игры, он все же ощущал на себе ее воздействие. Все разворачивалось как бы в иной реальности, и ему не верилось, что он действительно находится в баре с незнакомой женщиной, которая обращается с ним как с давним другом.
Она уронила свою туфлю, которую, поколебавшись, он поднял и снова надел ей на ногу, что вынудило его дотронуться до ее щиколотки.
Он не ощущал от этого сексуального волнения, возможно, так было потому, что именно его в нем и пытались вызвать, как и во всех тех, кто находился там в качестве клиентов.
Его волнение было другого рода. Он наблюдал за барменом, как наблюдал за Фарраном – тот снова появился в зале, он стоял, прислонившись спиной к двери. Молодая гардеробщица застыла на своем посту; метрдотель, официанты...
Он ощущал себя в центре организации, которая завораживала его и внушала ему некоторый страх. Все происходило как в хорошо отлаженном механизме. Людям едва ли требовалось шептать что-либо друг другу на ухо. Достаточно было незаметных знаков. Каждый на своем месте автоматически исполнял свою роль.
Он был всего лишь незаконно вторгшимся чужаком... Даже не клиентом... Так как он не являлся настоящим клиентом, это наверняка обнаруживалось по его поведению, по его манерам...
– Вот увидите, сейчас у нее будет оргазм...
Он вздрогнул, живо взглянул на Ирен, которая говорила это самым естественным тоном.
– Я не утверждаю, что она и в самом деле испытывает оргазм. В конце концов, это всего лишь номер.
Так оно и происходило. Атмосфера становилась все тяжелее, тишина все глубже, тревожнее, что подчеркивали редкие аккорды контрабаса.
Это походило на культ. Бескровное лицо Алексы было запрокинуто назад, пурпурные губы приоткрылись в оскале, а тело корчилось в когтях болезненного наслаждения.
Он хотел было заговорить, но соседка сделала ему знак молчать. Даже завсегдатаи в баре прервали свои негромкие разговоры. Все смотрели в напряженном волнении, ожидая развязки.
Пусть это было обманом, фальшью, но тем не менее, как далеко он теперь был из-за них от своей честной, мужественной жизни. Если бы он вдруг увидел перед собой Бланш и даже своего сына Алена, он бы, вероятно, даже не удостоил их взглядом.
Рука Ирен судорожно впилась ему в плечо, и этот жест не вызвал у него стеснения. Вонзалась ли она ему в кожу ногтями из-за нервного возбуждения? Он почти не чувствовал этого.
Последняя судорога, и вот Алекса вскакивает на ноги. Затем, в то время как ее с облегчением приветствуют крики «браво», она в ответ на них стаскивает с себя длинное узкое черное платье и размахивает им у себя над головой как флагом.
Вспыхивает свет – на сей раз золотистый, как ее кожа.
– Ты не находишь, что она прекрасна?
Она только что сказала ему «ты». Она соскальзывает со своего табурета и шепчет:
– Идем.
У него не было времени для колебаний и раздумий. Однако он знал. Им играют как куклой. Все было фальшивым.
Нет. Все было не таким уж фальшивым, поскольку, возвращаясь к себе домой, Фарран и его жена...
– Что она с тобой делала?
Он следует за Ирен в сторону гардероба, не зная точно, куда она его ведет. Она направляется не к той двери, возле которой по-прежнему стоит Фарран, а к выходу.
– Мы сейчас вернемся, – говорит Ирен девушке, которая ищет шляпу Жовиса или только делает вид, что ищет.
Вот они на тротуаре. Как-то странно видеть прохожих, витрины, улицу, дома, но Ирен уже переступает порог соседней двери, над которой красуется надпись: «Меблированные комнаты».
– Вот увидишь, здесь очень хорошо.
Они поднимаются на лифте, пересекают коридор, и молодая женщина бросает кому-то невидимому:
– Я иду в четвертый.
Он не ожидал оказаться в современной гостиной, обставленной со вкусом, где в ведерке их поджидала бутылка шампанского.
