– Письмо предназначалось ему?
– Да.
– Он приехал в Париж, чтобы отыскать вас?
– Да. Я написала ему, что навсегда покидаю дом и больше обо мне никто не услышит.
У него на губах появилась чуть горькая улыбка.
– Весело!..
Она посмотрела на то место, где сидела, когда писала письмо, затем взглянула на часы. С того момента, когда она заклеила конверт, прошло меньше двадцати минут.
– Когда я смогу увидеться с вашим братом?
– Как только од вернется в гостиницу. Вы можете позвонить уже сейчас. Узнаете, там ли он.
– У меня есть более срочная работа. Вы сейчас дадите мне слово, что будете вести себя благоразумно и подождете меня здесь. Я спущусь в аптеку и куплю все, что требуется.
– Вы не отвезете меня в больницу?
Он смутился.
– Вам повезло, что я еще не врач, так как, будь я им, мне бы тогда пришлось сообщить о вашем случае в полицию. Все это несколько притянуто за волосы. Надеюсь, вы не проговоритесь.
– Обещаю вам.
Она, действуя одной рукой, зажгла сигарету, в это время он, не надев даже пиджака, уже спускался по лестнице. Он был высокий, широкоплечий, с довольно крупными чертами лица.
Одиль не помнила, чтобы она кричала, но теперь у нее всплывало в памяти ощущение, будто она куда-то проваливается, и она попыталась за что-нибудь уцепиться, вероятно за край ванны.
Поверил ли ей рыжий студент? Не подозревал ли он ее в том, что она разыгрывала комедию с самоубийством, а сама знала, что в последний момент позовет на помощь?
Ей не могло быть известно, что он тут и что он экстерн. Он ни разу не встречал ее в гостинице, куда она приехала только этим утром.
Он вошел, держа в руках небольшие пакеты. Затем отправился к себе в номер за спиртовкой.
– Так вам больно?
– Немножко. Чуть-чуть.
– А сейчас мне придется сделать вам больно.
Он продезинфицировал инструменты, поднося их к пламени спиртовки, и наложил ей шов из пяти стежков.
Всякий раз она вздрагивала, сжимая зубы, так как не хотела стонать в его присутствии.
– Теперь я хочу снять вам жгут.
– Это все?
– Пока да. Завтра я должен буду снять вам повязку, чтобы посмотреть, как там рана.
Его взгляд упал на бутылку коньяка.
– Хотите еще немного?
– По-моему, мне от него становится лучше.
Он налил ей и сел верхом на стул.
– Вы беременны?
Она вздрогнула, скорее удивившись, чем возмутившись.
– Почему вы меня об этом спрашиваете?
– Потому что девушки пытаются покончить с собой, когда они беременны от мужчины, за которого не могут выйти замуж.
– Это не мой случай. Вы сказали – пытаются. И много таких, которые остаются в живых?
– Добрая половина.
– Если бы вас не оказалось в номере...
– Знаю. Так позвоните брату.
Она попросила соединить ее с отелем «Меркатор».
– Отель «Меркатор».
Она узнала голос мсье Бедона.
– У вас живет Боб Пуэнте?
– Он остановился здесь, но примерно час назад вышел из гостиницы.
– Вы не знаете, когда мне лучше позвонить, чтобы застать его?
– Перед ужином – он любит принимать душ в конце дня.
– Благодарю вас.
– Что-нибудь передать?
– Скажите, что ему звонили и будут еще звонить. Он поймет.
Она повесила трубку.
– Так я и думала. Боб вернется только к ужину, чтобы принять душ.
Она схватила новую сигарету, и он протянул ей зажженную спичку.
– Вы позволите? – спросил он, вытаскивая трубку из кармана.
– Пожалуйста.
– Что вы чувствуете сейчас, оставшись в живых?
– Я, скорее, склонна спрашивать у себя: что бы я чувствовала сейчас, будь я мертва?
– Несчастная любовь?
– Нет. У меня нет возлюбленного.
Казалось, он задумался над чем-то, затем вздохнул.
– С вами такое уже случалось?
– Нет.
– У вас никогда не возникало такого желания?
– Возникало, часто. Это случается всякий раз, когда у меня депрессия, а она у меня бывает часто.
– Кто вас лечит?
– Наш семейный врач доктор Вине.
– Вы говорили ему о своем желании покончить с собой?
– Я все ему говорю.
– Какое лечение он вам рекомендует?
– Он говорит, чтобы я больше не курила, принимала три раза в день успокоительное, а вечером две таблетки снотворного, потому что иначе мне не удается заснуть. Такое уже было у меня в детстве.
Она прониклась доверием к этому высокому человеку в рубашке с засученными рукавами, на которых осталось несколько капелек крови.
Он не улыбался. Его не заботило, любезен он или нет. Он смотрел на нее с тревогой, как будто искал ответ на вопрос, который сам же себе задавал.
– У вас давно брали кровь на анализ?
– Меньше двух месяцев назад. В нашей семье принято каждый год сдавать анализы.
– Вы еще учитесь в лицее?
– Я должна была бы сейчас учиться в гимназии. У нас несколько иная школьная система, чем во Франции.
– Знаю. А почему вы сказали "я должна была бы... ".
– Потому что я там не учусь. Я бросила учебу, не закончив коллеж. У меня нет никакого диплома, никакого аттестата.
Ею занимались, и это делал молодой человек, который, похоже, разбирался в человеческом сердце. Она только-только чудом избегла смерти – и вот уже вновь обретала себя полностью. Она желала, чтобы он задал ей много вопросов.
– Я ведь оторвала вас от работы?
– Да, я работал, но это может подождать. Не сочтите мой вопрос нескромным, но какая профессия у вашего отца?
– Он писатель. Точнее, историк. В основном рассказывает о жизни выдающихся людей прошлого.
– Альбер Пуэнте?
– Вы его знаете?
– Я прочел три-четыре его книги. Если верить газетам, то он исправно пишет по книге в год.
– Это так.
Раздался телефонный звонок. Одиль бросилась к аппарату, потом ее охватила паника, она застыла, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы снять трубку.
– Алло, – произнесла она.
– Так это ты!
На другом конце провода был Боб.
– Где ты?
– Неподалеку от отеля «Меркатор».
– С тобой все в порядке?
– Все в порядке. У меня, конечно же, ничего не вышло. Со мной всегда так...
Она улыбалась студенту, у которого был несколько смущенный вид.
– Можно мне зайти к тебе или же ты собираешься перебраться сюда?
– Я предпочитаю, во всяком случае пока, оставаться здесь,
– Тогда я еду. Где это?
– "Отель Модерн" на улице де ла Арп.
– Я буду там через десять минут.
Рыжий молодой человек по-прежнему наблюдал за ней с любопытством, которого и не думал скрывать. Сомнений быть не могло – она вызывала у него удивление. Он старался понять. Он чувствовал, что какие-то вещи ускользают от него.
– Я заинтриговала вас, не так ли?
Не ответив ни «да», ни «нет», он продолжал смотреть на нее, и лицо его оставалось спокойным.
– Учитывая то, что мне известно о вашем отце, – сказал он, как бы размышляя вслух, – не думаю, чтобы у вас было несчастливое детство.
– Нет. Но назвать его счастливым я тоже не могу. Я была молчаливой, меня часто находили забившейся в угол коридора или в гараже в глубине сада.
– Почему?
– Не знаю. Может, потому, что мне было, к примеру, не по себе в присутствии матери или любого другого человека. Как я поняла позднее, это было немного так, как если бы я чувствовала, что принадлежу к другой породе, чем все остальные.
– Вы никогда не играли?
– Очень мало. А когда мне случалось это делать, выходило неубедительно.
– А вы помните, о чем вы думали?
– Нет. По-моему, я не думала. Я смотрела прямо перед собой. Случалось, я часами смотрела на пятно на обоях...
– Ваши родители не беспокоились?
– Они думали, что это пройдет. Часто бывало, что я пряталась где-нибудь в доме и ждала, пока меня найдут.
– Это был способ добиться того, чтобы вами занимались?
– Возможно.
– Как насчет детских болезней?
– Была, скарлатина. Это мое лучшее воспоминание. Я лежала в постели с иллюстрированными журналами. Горничная поднималась ко мне наверх по двадцать раз на день, чтобы удостовериться, что мне ничего не нужно. Приятельницы матери из страха заразиться перестали приходить играть в бридж. Моя комната стала центром дома. Мать тоже меня навещала. Отец спускался со своей мансарды и садился ко мне на край кровати.
– В общем, вам не хватало ласки?
– Не осмелюсь сказать, что да. Это я их не понимала. У меня было такое чувство, будто каждый занимается лишь своей жалкой жизнью и я не что иное, как бремя. Вы позволите? Я пройду в ванную и оденусь.
Ванна была полна розоватой воды, и она выдернула пробку, чтобы спустить ее. В чемодане она нашла серые брюки и бледно-серый свитер. Затем она причесалась. Рядом раздались голоса, и она бросилась туда, зная, что это брат.
– О, Боб! – воскликнула она, прижавшись к его груди, как всегда мечтала это сделать.
– Мой котенок...
Он называл ее так иногда, когда впадал в чувствительность.
– Дай-ка я посмотрю на тебя. Нет. Ты выглядишь неплохо.
