спят. От окна повеяло свежестью. Эрмантье смотрит на себя как бы со стороны, время от времени с ним такое случается, особенно глубокой ночью. Ему вдруг чудится, что перед ним — судья. Его судья. И уже поздно прибегать к уловкам, искать себе оправдания или прикрываться ложью. А истина заключается в том, что он вовсе не Сильная Личность! Ах, совсем не весело признаваться в этом! Сильная Личность, Магнат — таковым он себя почитал после первого своего изобретения. Вся его жизнь определялась аксиомой: другие не стоят меня. И мало-помалу он заставил других подчиниться себе. Он был Магнатом во всем: и в манере одеваться, и в том, как диктовал письма или приветствовал швейцара, подняв палец. Он был Магнатом и по отношению к Максиму, когда не глядя оплачивал его счета. И с Кристианой тоже, создавая для нее всевозможные лампы и заставляя вспыхивать над спящим городом громадные светящиеся рекламы, возвещавшие о его успехе и могуществе. Он все еще оставался Магнатом и после случившегося с ним несчастья, когда с забинтованной головой продолжал по инерции тешить себя надеждой, что сможет, как прежде, один осуществлять свою гигантскую работу. И по-настоящему сильный человек сумел бы это сделать. А он уже не может. Ему страшно.
Вот на чем следует сосредоточить свою мысль, ибо у него нет ни малейших причин чего-то бояться. Дела на заводе идут вполне удовлетворительно; Юбер ему предан; Кристиана вот уже сколько месяцев ухаживает за ним с редкостным терпением. Таковы факты. Основательные. Бесспорные. Есть и немало других, и все они скорее обнадеживают: ест он хорошо, спит прилично, головные боли мучают его все реже. Следовательно, опасения Лотье не имеют под собой почвы.
Эрмантье зевает, ложится на бок. С тех пор как в голове его ворочаются одни и те же мысли, у него было время выстроить их по порядку, подобрать аргументы «за» и «против». Он знает силу и слабость каждого из этих аргументов. Знает, что не лишился рассудка и никогда не лишится. Этот пункт не оставляет никаких сомнений. Зато он вполне допускает, что страдает каким-то нервным расстройством. Пусть так. Но, начиная с этого момента, продвигаться в своих рассуждениях следует с некоторой долей осторожности. Разве такого рода расстройства могли обескуражить истинного Магната? Нет. Подлинный Магнат преспокойно лег бы в специальную клинику и избавился от своих галлюцинаций, как от случайно подхваченных паразитов. Так почему же он, Великий Эрмантье, не ложится в клинику? Да потому что он не прочь… в глубине души… иметь оправдание, которое позволило бы ему, хотя бы на время, уступить свое место Юберу. Так как — надо и в самом деле оказаться в полном одиночестве, да еще под покровом ночи, чтобы осмелиться до этого додуматься, — так как очередной опыт может сорваться, и тогда новая лампа потерпит фиаско. В таком случае — тем хуже для Юбера! Стоит ли считаться с таким человеком, как Юбер? Отупевшим от хорошего воспитания, не приученным святыми отцами мыслить, но зато твердо усвоившим, что правильно вложенный капитал должен давать пятнадцать процентов дохода! Стало быть, не велика важность принести его в жертву. Главное в случае неудачи — лучше уж в этом признаться, ведь это правда — что никто не сможет обвинить его, Эрмантье, в провале. Ибо дело это рискованное. Те, кто нашептывал, что его изобретения — пустой обман, не так уж далеки от истины. Да, они всего лишь представляют в новой и довольно привлекательной форме вещи, уже хорошо известные. Его называли мастером на все руки, и он жестоко страдал от этого. Но сейчас уже не страдает. Он неторопливо погружается в свои мысли, добираясь до самого дна. Хоть в чем-то эти потемки ему помогают. Он не гений? Ну и что, чего тут стыдиться? Сначала — да, он мечтал изобрести машины, которые перевернут весь мир. А потом, для зачина, отыскал новую нить накала. Это и положило основу его состояния. Вскоре он женился на Кристиане. В то время, он абсолютно в этом уверен, Кристиана была слегка ослеплена его успехом, его силой, его пылом. Казалось, его большой голове с грубыми чертами лица и лбом мыслителя была уготована некая удивительная судьба. Если бы он и дальше продолжал создавать вещи столь же оригинальные, как этот кусочек металла, благодаря которому стоимость ламп упала на двадцать процентов, тогда… все было бы конечно, иначе. Только вот беда — невозможно изобретать по заказу!
В нетерпении он ногой отшвыривает одеяло. Раскаты грома становятся все реже и глуше. Поднявшийся ветер приводит в движение что-то у окна… что-то такое, что скрипит и бьет в стену; наверное, ставни плохо закреплены. Эрмантье плевать на ставни. Если бы он получил более солидное образование, так сказать научное, он оправдал бы надежды, которые подавал в начале пути. Ну, разумеется, он усовершенствовал технологический процесс… Однако любой мало-мальски сообразительный мастер мог сделать это вместо него… Он увеличил мощность завода, хотя и знал, что идет на риск… Но главным для него был взгляд Кристианы, которая мало-помалу отвернулась от него… Знать бы, кто из них двоих ошибся первым! А между тем он представляет собой определенную ценность, причем подлинную, несмотря на все свои ошибки, слабости и недостатки. Даже теперь он способен преуспеть там, где другой человек потерпел бы неудачу. И вот доказательство: он поставил дело с лампами дневного света. Сама по себе его новая лампа — это маленький технический шедевр. Но, как только она появится на рынке, конкуренты смогут имитировать ее. Все дело в оборудовании. А в отношении оборудования картель в гораздо лучшем положении, чем он. Стало быть, необходимо в течение нескольких месяцев завладеть рынком. Это своего рода партия в покер. Будь у него глаза, он эту партию выиграл бы. А затем… он мог бы позволить себе роскошь пригласить молодых инженеров, окончивших Высшую политехническую школу… Внимание! Тут-то как раз он и тешит себя иллюзиями! Ибо, если бы даже у него были глаза, он все равно с точно таким же успехом мог довести дело до катастрофы. Его осторожно предупреждали с разных сторон… люди, близкие к правительственным кругам… Чтобы добиться успеха, пришлось бы пойти на некоторые сделки. Картель обладает могуществом и готов на все… Ну что ж, тем хуже! Пускай Юбер послужит буфером!
К черту этот ставень! Эрмантье встает, идет вдоль стены. Проходя мимо камина, он нащупывает часы, снимает стеклянный колпак и осторожно трогает стрелки. Пять минут первого. Невероятно! А ему-то казалось, будто ночь
