Я прибыл на место — это в двух милях к югу от Эшера. Дом интересен по архитектуре, стоит довольно далеко от дороги, к нему ведет извилистая подъездная аллея, обсаженная с двух сторон вечнозеленым кустарником. Это старинное ветхое здание, явно нуждающееся в ремонте. Когда мои вещи выгрузили на заросшую травой дорожку перед заляпанной выцветшей дверью, я засомневался, разумно ли поступил, отправившись к человеку, которого почти не знаю. Однако он сам открыл мне дверь и весьма сердечно меня приветствовал. Меня поручили заботам слуги, меланхоличного смуглого мужчины, который взял мой саквояж и проводил меня в отведенную мне спальню. Дом был какой-то мрачный. Ужинали мы наедине, и хотя хозяин изо всех сил старался меня развлечь, мысли его, казалось, все время блуждали где-то далеко, да и говорил он так бурно и невразумительно, что я с трудом его понимал. Он не переставая барабанил пальцами по столу, грыз ногти и выказывал другие признаки нервного возбуждения. Сам обед не был ни хорошо сервирован, ни хорошо приготовлен, а присутствие мрачного безмолвного слуги никак не способствовало оживлению обстановки. Могу заверить вас, что много раз в течение этого вечера меня посещала мысль, что надо изобрести какой-нибудь благовидный предлог и вернуться домой в Ли.
Мне вспоминается одна деталь, которая может иметь отношение к тому делу, которое вы, господа полицейские, расследуете. Тогда я не придал этому значения. Когда обед подошел к концу, слуга подал хозяину записку. Я заметил, что после этого тот стал еще более мрачен и дик, чем раньше. Он оставил попытки поддерживать разговор и сидел теперь, без передышки куря сигареты и погрузившись в собственные мысли, ни словом не обмолвился, о чем думает. Около одиннадцати я с радостью отправился спать. Через какое-то время Гарсия заглянул ко мне в комнату — я к тому времени уже погасил свет — и спросил, не звонил ли я. Я ответил, что нет. Он извинился, что побеспокоил меня в столь поздний час — было, как он сказал, около часа ночи. После этого я крепко заснул до утра.
Теперь подхожу к самой любопытной части моей истории. Когда я проснулся, было уже совсем светло. Взглянув на часы, я увидел, что уже около девяти утра. Я особо оговорил накануне, чтобы меня разбудили в восемь, и был очень удивлен такой забывчивостью. Вскочив, я позвонил слуге. Никакого отклика. Я снова и снова дергал шнур звонка. Результат был все тот же. Тогда я решил, что звонок сломан. Кое-как одевшись, я в отвратительном настроении поспешил вниз, чтобы попросить теплой воды для умывания. Представьте себе мое изумление, когда я обнаружил, что там никого нет. Я вышел в коридор и громко крикнул. Никто не отозвался. Тогда я обошел все комнаты. Нигде не было ни души. Вечером хозяин показывал мне, где его спальня. Я постучал в дверь. Ответа не было. Я повернул ручку и вошел. Комната была пуста, кровать — застелена. Гарсия исчез вместе с остальными. Все три иностранца — хозяин, лакей и повар — исчезли! Так окончился мой визит в Вистерия-Лодж.
Холмс усмехнулся и потер руки, мысленно добавив этот странный инцидент к своей коллекции необычайных происшествий.
— Ваша история, насколько я понимаю, совершенно уникальна, — сказал он нашему посетителю. — Можно спросить вас, сэр, что вы делали дальше?
— Я был разъярен. Сначала мне пришло в голову, что я стал жертвой какого-то странного и нелепого розыгрыша. Я сложил вещи, захлопнул за собой входную дверь и с саквояжем в руках отправился в Эшер. Явившись в контору братьев Аллен, управляющих земельной собственностью в тех местах, я узнал там, что дом, который я только что покинул, сдан в аренду. Мне пришло в голову, что вряд ли его сняли ради того, чтобы меня разыграть, и что суть дела, скорее всего, в том, что хозяин скрылся, чтобы не платить за аренду. Март на исходе как раз конец квартала. Однако оказалось, что это не так. Агент поблагодарил меня за предупреждение, но сказал, что арендная плата уже внесена авансом. Тогда я отправился в Лондон и посетил испанское посольство. Этого человека там не знали. Потом я зашел к Мелвиллу, в чьем доме впервые повстречал Гарсию, но выяснилось, что тот знал его едва ли не хуже, чем я сам. Наконец, получив от вас ответ на свою телеграмму, я пришел к вам, поскольку слышал, что вы человек, способный дать хороший совет в трудной ситуации. Однако из того, что вы здесь сказали, инспектор, я понял, что вы можете продолжить мой рассказ и что произошла какая-то трагедия. Могу заверить вас, что каждое сказанное мною слово — чистая правда и что, кроме того, что я сейчас рассказал, мне больше не известно ничего о судьбе этого человека. Мое единственное желание — помогать закону чем только возможно.
— У меня нет сомнений в этом, мистер Скотт Экклз, — ответил инспектор Грегсон весьма дружелюбным тоном. — Совершенно никаких сомнений. Должен сказать, что все в вашем рассказе соответствует фактам, которыми располагаем мы. Например, записка, которую принесли во время обеда. Вам удалось заметить, куда она делась?
— Удалось. Гарсия скомкал ее и швырнул в камин.
— Что вы на это скажете, мистер Бэйнс?
Сельский детектив был полным коренастым рыжеволосым мужчиной, чье лицо не выглядело грубым только из-за необычайно светлых глаз, почти скрытых бровями и массивными складками щек. Лениво улыбнувшись, он вынул из кармана мятую выцветшую бумажку.
— Там была каминная решетка, мистер Холмс. Он не добросил бумажку до огня, и я вытащил ее невредимой из-под решетки.
Холмс одобрительно улыбнулся:
— Вы, должно быть, весьма тщательно осматривали дом, если нашли такой крохотный клочок бумаги.
— Да, мистер Холмс. Таков мой метод. Прочесть записку, мистер Грегсон?
Лондонский инспектор кивнул.
— Она написана на обычной бумаге кремового цвета без водяных знаков размером в четверть листа. Отрезана двумя надрезами маленьких ножниц. Записка была сложена в три приема и запечатана фиолетовым воском, причем печать приложили второпях, а затем прошлись по сгибам бумаги каким-то гладким предметом овальной формы. Адресована она мистеру Гарсия из Вистерия-Лодж. Текст таков: «Наши обычные цвета — зеленый и белый. Зеленый — открыто, белый — заперто. Второй этаж, первый коридор, седьмая дверь справа, зеленая занавеска. Бог в помощь. Д.» Почерк женский, написано ручкой с тонким пером, однако адрес написан либо другой ручкой, либо вообще другим человеком. Буквы более жирные, да и нажимали на перо, как видите, сильнее.
— Весьма интересная записка, — сказал, проглядев ее Холмс. — Должен сделать вам комплимент, мистер Бэйнс, за то, что, изучая ее, вы уделили столько внимания деталям. Могу добавить лишь несколько мелких штрихов. Гладкий овальный предмет — это, без сомнения, запонка — что еще может иметь такую форму? Ножницы, которыми отрезали бумажку, — кривые маникюрные ножницы. Кроме того, что надрезы короткие, ясно видно, что они слегка кривые.
Сельский инспектор усмехнулся.
— Я-то уж решил, что выжал из записки все, что можно, но вижу, что можно было и больше, — ответил он. — Должен заметить, я мало что понял из текста записки, кроме того, что затевалось какое-то дельце и, как всегда, замешана была женщина.
Мистер Скотт Экклз во время этого диалога нетерпеливо ерзал на стуле.
— Очень рад, что вы нашли записку, поскольку это подтверждает мои рассказ, — сказал он. — Однако прошу заметить, я так и не услышал, что сталось с мистером Гарсия и с его слугами.
— Что касается Гарсия, — отозвался Грегсон, — дать ответ легко. Сегодня утром он был найден мертвым на Окшоттском пустыре, примерно в миле от своего дома. Голова его совершенно расплющена при помощи какого-то тяжелого предмета, например, мешка с песком или чего-то еще в том же роде, чем нельзя нанести глубокую рану, но можно разбить череп. Сперва его, очевидно, оглушили сзади, но нападавший продолжал бить его еще долго после того, как он умер. Это был какой-то приступ бешенства. Преступник не оставил никаких следов и вообще ничего, что могло бы служить уликой.
— Жертву не ограбили?
— Нет, даже не пытались.
— Все это очень скверно, просто ужасно, — недовольным тоном произнес мистер Скотт Экклз, — но, по-моему, вы неоправданно сурово поступаете со мной. Я ведь не виноват, что моему гостеприимному хозяину вздумалось предпринять ночную прогулку, во время которой его и постиг этот весьма печальный конец Почему же вы решили, что в это дело замешан я?
— Очень просто, сэр, — ответил инспектор Бэйнс. — Единственным документом, обнаруженным в карманах убитого, было ваше письмо, в котором говорится, что вы собираетесь провести с ним тот самый вечер, когда он был убит. Именно по конверту от этого письма мы и установили имя и адрес убитого. Мы добрались до его дома в десятом часу и не нашли там ни вас, ни кого-либо еще. Я телеграфировал мистеру Грегсону, чтобы он разыскал вас в Лондоне, пока я осматриваю дом в Вистерия-Лодж. Затем я сам приехал в город, присоединился к мистеру Грегсону — и вот мы здесь.
