— Чистить Авгиевы конюшни! — простонал сэр Джордж.
Пуаро встрепенулся.
— Боюсь, что нам теперь не выпутаться, — признал Эдвард Ферриер. — Как только факты станут достоянием общественности, разразится скандал. Правительство — в отставку, потом выборы, а к власти, по всей видимости, вернется Эверхард со своей партией. Ну, а его стиль вы знаете.
— Провокатор! Настоящий провокатор! — выпалил сэр Джордж.
— Эверхард — человек способный, — раздумчиво произнес Эдвард Ферриер, — но при этом безрассудный, воинственный и совершенно бестактный. Сторонники его безынициативны и крайне нерешительны, так что все сведется к диктатуре.
Пуаро кивнул.
— Если бы все это можно было замять… — заныл сэр Джордж.
Премьер медленно покачал головой, признавая свое бессилие.
— Вы считаете, что замять это невозможно? — спросил Пуаро.
— На мой взгляд, дело это слишком скандальное и слишком многие о нем знают, чтобы его можно было замять. Короче говоря, у нас только два пути: либо применить силу, либо прибегнуть к подкупу, но я не думаю, что это реально. Министр внутренних дел помянул только что Авгиевы конюшни. Чтобы их почистить, понадобилась мощь нескольких рек. Боюсь, что для решения наших проблем тоже потребуется нечто сверхординарное…
— Собственно говоря, вам нужен Геракл, — уточнил Пуаро, с удовлетворенным видом кивая головой. — Меня, если вы помните, зовут Эркюлем, — добавил он после выразительной паузы.
— Вы в состоянии совершать подобные чудеса, мосье Пуаро? — спросил Эдвард Ферриер.
— Но ведь за этим вы меня и пригласили?
— В общем, да… я отдавал себе отчет в том, что спасти нас может только самое что ни на есть фантастическое и нетривиальное решение. Но, быть может, мосье Пуаро, — помолчав, продолжал Ферриер, — вы полагаете, что Джон Хэмметт заслуживает разоблачения? Раз он был проходимцем, легенду о честном малом Джоне Хэмметте следует развеять во что бы то ни стало. В самом деле, можно ли построить хороший дом на кривом фундаменте? Но — хочу попытаться. Любой политик жаждет власти, — добавил он с горькой усмешкой, — и, как всегда, из самых высоких побуждений.
Пуаро поднялся с места.
— Мосье, — сказал он, — я долго работал в полиции и знаю, что собой представляют политики… Будь Джон Хэмметт у власти, я ради него и пальцем бы не шевельнул. Но что касается вас… Я слышал от одного блистательного ученого, и при этом мудрейшего человека, что вы — человек надежный. Я постараюсь вам помочь.
Поклонившись, он вышел из кабинета.
— Надо же, какая наглость… — взорвался сэр Джордж.
— Это был комплимент, — улыбнулся Ферриер.
На лестнице Пуаро остановила высокая светловолосая женщина.
— Зайдите, пожалуйста, ко мне в гостиную, мосье Пуаро, — сказала она.
Поклонившись, Пуаро последовал за ней.
Хозяйка дома прикрыла дверь, пригласила Пуаро сесть и предложила ему сигарету. Усевшись напротив, она ровным голосом произнесла:
— Вы только что виделись с моим мужем, и он рассказал вам… о моем отце.
Пуаро внимательно смотрел на собеседницу. Перед ним сидела стройная, все еще красивая женщина, в которой чувствовались ум и сильный характер. Миссис Ферриер была известной личностью. Как жена премьер-министра она всегда была на виду, а то, что она была дочерью Хэмметта, только добавляло ей популярности. Дагмар Ферриер была воплощением идеальной англичанки.
Она была преданной женой, любящей матерью и разделяла мужнин вкус к сельской жизни. Ее интересы были сосредоточены именно на тех сферах, которые общественное мнение склонно было отдавать на откуп женщинам. Одевалась она хорошо, но без малейшего намека на экстравагантность. Много времени и сил она уделяла благотворительности и всячески старалась облегчить жизнь женам безработных, предложив целый ряд специальных проектов. Страна обожала Дагмар Ферриер, и она справедливо считалась главным козырем Народной партии.
— Вы, мадам, должно быть, очень встревожены, — сказал наконец Пуаро.
— Еще бы… Не могу описать как… Уже много лет я со страхом ждала чего-то подобного…
— Вы не знали, что творилось на самом деле? — спросил Пуаро.
— Нет, не имела ни малейшего представления. Я знала только, что мой отец — не тот человек, каким его считают. Я с детства поняла, что он… совсем другой… А теперь из-за женитьбы на мне, — сказала она горько, — Эдвард всего лишится.
— Есть ли у вас враги, мадам? — мягко спросил Пуаро.
Она удивленно подняла на него глаза.
— Враги? Не думаю.
— А по-моему, есть… — задумчиво произнес Пуаро. — Хватит ли у вас храбрости, мадам? Против вашего мужа, да и против вас, ведется настоящая война. Вы должны быть готовы к обороне.
— Речь не обо мне, — воскликнула миссис Ферриер. — Главное — это Эдвард!
— Все взаимосвязано, — сказал Пуаро. — Не забывайте, мадам, вы — как жена Цезаря[7].
Краска отхлынула от ее щек. Наклонившись вперед, Дагмар Ферриер сказала:
— Что, собственно, вы имеете в виду?
3
Перси Перри, издатель «Рентгеновского луча», маленький человечек с острыми чертами лица, сидел за столом и курил.
— Ох и подложим же мы им свинью, — промурлыкал он масленым голосом, — я не я буду. Ох, что тут начнется!
— Вы не боитесь? — с тревогой спросил его заместитель, тощий молодой человек в очках.
— Чего, демонстрации силы? Куда им. Кишка тонка. Впрочем, это им не поможет. Все документы раскиданы по разным местам — и здесь, и в Америке, и на материке.
— Да, здорово они влипли, — не отступал заместитель. — Но ведь что-то они должны попытаться предпринять?
— Пришлют кого-нибудь поговорить по-хорошему…
Раздался звонок. Перри снял трубку.
— Кто, говорите? Ладно, давайте его сюда.
Положив трубку, он ухмыльнулся.
— Они наняли этого бельгийского фата. Сейчас он будет здесь. Попробует выяснить, нельзя ли все уладить полюбовно.
Вошел парадно одетый Эркюль Пуаро с белой камелией в петлице.
— Рад вас видеть, мосье Пуаро. На скачки в Аскот, в королевскую ложу? — съязвил Перри. — Нет? Значит, я ошибся.
— Польщен произведенным на вас впечатлением, — парировал Пуаро. — Всегда следует хорошо выглядеть, особенно, — тут он окинул взглядом острую мордочку и непрезентабельный костюм Перри, — если не слишком щедро одарен природой.
— Насчет чего вы хотели со мной поговорить? — спросил разом поскучневший Перри.
Пуаро одарил его сияющей улыбкой:
— Насчет шантажа.
— Какого еще шантажа?
— До меня тут дошло — слухом земля полнится, — что бывали случаи, когда вы собирались опубликовать в вашей газетенке дискредитирующие некоторых лиц сведения. Но вскоре ваш банковский счет пополнялся кругленькой суммой, и сведения оставались неопубликованными.
Чрезвычайно довольный собой, Пуаро откинулся на спинку стула.
— Вы отдаете себе отчет в том, что ваше заявление попахивает клеветой?
— Уверен, что это не так, — усмехнулся Пуаро.
— А зря! Нет никаких доказательств того, что я кого-то когда-нибудь шантажировал.
— В этом я нисколько не сомневаюсь. Вы меня не поняли. Я вам вовсе не угрожаю, я просто хочу спросить: сколько?
— Не понимаю, о чем вы, — насторожился Перри.
— О деле государственной важности, мистер Перри.
Собеседники обменялись многозначительными взглядами.
— Я реформатор, мосье Пуаро, — заявил Перри. — Пора произвести чистку в политике. Я противник коррупции. Вы знаете, в каком состоянии пребывает наша политика? Ни дать ни взять Авгиевы конюшни.
— Tiens![8] — удивился Пуаро. — И вы о том же!
— И мы должны, — продолжал редактор, — промыть эти конюшни очистительным потоком общественного мнения.
— Что ж, — поднялся со стула Пуаро, — рукоплещу вашим гражданским чувствам. Жаль, что вы не нуждаетесь в деньгах, — добавил он с порога.
— Эй, погодите, — заторопился Перси Перри, — я же не сказал…
Но Пуаро в кабинете уже не было.
Он терпеть не мог шантажистов, поэтому с чистым сердцем предпринял кое-какие шаги.
4
Эверитт Дэшвуд, жизнерадостный молодой человек из редакции «Бранч», радостно хлопнул Пуаро по плечу.
— Грязь бывает разная, дружище. Моя грязь — чистая правда, никаких натяжек.
— Я и не утверждал, что вы с Перри — два сапога пара.
— Чертов кровопийца. Только позорит нас, честных борзописцев. Мы бы с радостью с ним разделались, если бы могли.
— Понимаете, я сейчас занимаюсь улаживанием одного политического скандала.
— Чистите Авгиевы конюшни? — рассмеялся Дэшвуд. — Боюсь, это вам не по силам, дружище. Единственный выход — запрудить Темзу и снести здание парламента.
— Экий вы циник, — покачал головой Пуаро.
