— Наверняка увидит. Он частенько заходит в кухню, когда ты кормишь их обедом. — Я глотнул горячего кофе. — Я ему скажу, когда он спустится. Заткни уши — может грянуть гром.
Вот как случилось, что я остался без прогулки. Мало ли что — вдруг Люсиль, наслушавшейся про орхидеи, втемяшится в голову прокрасться наверх и полюбоваться на них?
В одиннадцать, когда послышался лязг спускающегося лифта, я сидел за своим столом в кабинете. Вулф вошел, пожелал мне доброго утра, протопал к своему столу и вставил в вазу букетик акампы пахиглосса. Наябедничал я сразу:
— Тут у нас внесена одна поправка в местное законодательство. Вместе с Сэмом и Энди пришла женщина, негритянка по имени Люсиль. Сейчас она убирает вашу комнату вместе с Энди. По его словам, им не хватает мужиков, потому что все больше мужчин считает, что работа по дому — не мужское занятие. Глупо, конечно, ведь Фриц, Теодор и я работаем в вашем доме, а мы все — мужики хоть куда. Похоже, что на данный ход событий мы воздействовать не в состоянии. Если вы считаете иначе — пожалуйста, воздействуйте.
Вулф усадил свою девятнадцатистоуновую[4] тушу (в стоунах его вес воспринимается лучше, чем в фунтах) в изготовленное по особому заказу кресло, взглянул на настольный календарь и взял в руки пачку свежей корреспонденции. Потом перевел взгляд на меня.
— А есть женщины в «Черных пантерах»?
— Попробую выяснить. Но, если и есть, Люсиль к их числу не относится. Она, скорее, из того же племени, что и Кинг-Конг. Ей ничего не стоит поднять кончиком мизинца пылесос.
— Она в моем доме по приглашению. Мне придется поговорить с ней. Хотя бы кивнуть и поздороваться.
Однако Вулф так и не привел свою угрозу в исполнение. В кухню во время обеда он не заходил, а в остальное время Энди, знавший о чудачествах Вулфа отнюдь не понаслышке, следил, чтобы их дорожки не скрещивались. Уходили из нашего дома они обычно в четыре, но в это же время Вулф поднимался в оранжерею, поэтому Энди подождал, пока лифт двинется наверх, и только после этого засобирался.
Проводив уборщиков, я успокоился. Учитывая отношение Вулфа к женщинам, невозможно предугадать, что он выкинет, когда в нашем доме оказывается представительница прекрасного пола. Я раскладывал бумажки, которые получил от Теодора, и заносил в картотеку свежие данные по цветению и скрещиваниям, когда позвонил доктор Волмер и сообщил, что Рональд Сивер придет в девять, как и было условлено. Все приготовления к приходу гостя заняли у меня шесть минут: я вынул из стенного шкафа затейливую стеклянно-металлическую коробочку, из которой торчали остро заточенные кончики грифелей дюжины карандашей, и поставил ее в определенное место справа от своего стола; потом воткнул особый шнур в замаскированную розетку.
Он опоздал почти на полчаса. Было уже девять двадцать три, и мы, сидя в кабинете, как раз покончили с вечерним кофе, когда в дверь позвонили, и я поспешил в прихожую. Посмотрев в одностороннее стекло, я увидел на крыльце одного из тех субъектов, которыми кишит деловой центр Манхэттена: типичный младший клерк, с помятой, не по годам усталой физиономией, в темно-сером, явно ушитом костюме и без шляпы. Открыв дверь, я пригласил его войти и не удержался, чтобы не съязвить:
— Сказали бы вы мне по телефону, что вы Рон Сивер, я бы посоветовал вам, как одеться подобающим образом.
Он улыбнулся — той улыбкой, что быстро появляется и еще быстрее гаснет, — и пробубнил:
— У них-то дела получше.
Я согласился и провел его через прихожую. Войдя в кабинет, «клерк» тут же попятился. Я подумал, что, должно быть, увидев Вулфа, он передумал; гость, похоже, подумал так же, но когда я указал ему на красное кожаное кресло, он прошагал вперед, что-то промямлил и протянул руку. В ответ Вулф произнес:
— Нет, никакой крови на ней нет. Садитесь.
Помятый уселся в кресло, посмотрел на Вулфа и сказал:
— Если бы вы ее видели, если бы вы только могли ее видеть…
Подойдя к своему столу, я метнул взгляд на коробочку с карандашами и убедился, что все на месте. Вулф кивнул.
— Я не могу. Если доктор Волмер верно обрисовал мне ситуацию, то одно из двух: либо вы абсолютный тупица, либо душевнобольной. Будь вы в здравом уме, если он у вас есть, вы бы должны были понять, что никто вам в клинике не поможет, если вы не сообщите хоть что-нибудь о себе. Вы скажете мне, как вас зовут?
— Нет, — еле внятно буркнул Рональд Сивер.
— Но хоть что-нибудь вы мне расскажете? Где вы живете, где работаете, где видели эту пресловутую кровь? Хоть что-нибудь?
— Нет. — Его кадык судорожно дернулся. — Я объяснил доктору Остроу, что не могу это сделать. Я знаю, что в их клинике творят чудеса. Я был… Я слышал об этом. Мне казалось, что можно… Мне казалось, что я могу попытаться.
Вулф посмотрел на меня.
— Сколько стоит его костюм?
— Сотни две; может, больше. А туфли — не меньше сорока.
— Сколько может ему заплатить журнал или газета за статью об этой клинике?
— О Господи! — выпалил помятый. — Дело вовсе не в…
Он затих, будто прикусил язык.
— Это одно из вполне разумных умозаключений. — Вулф покачал головой. — Я не люблю, когда меня водят за нос, и сомневаюсь, чтобы доктору Остроу подобное пришлось по душе. Проще всего убедиться в том, не самозванец ли вы, выяснив — кто вы есть на самом деле. Отправив мистера Гудвина следить за вами после вашего ухода, я потерял бы время и деньги. Но это ни к чему. Арчи?
Я взял в руки коробочку и показал Рону Сиверу.
— Внутри скрытая камера, — сказал я. Я вынул пару карандашей, точнее, огрызков длиной в пару дюймов. — Камера прямо под ними. Я сфотографировал вас восемь раз. Завтра покажу снимки своим знакомым — журналисту, фараонам…
Когда вы сидите на стуле, а на вас набрасывается мужчина, ваши действия зависят от того, что у него на уме. Если умысел у него явно дурной, то независимо от того, есть у него оружие или нет, вы как можно быстрее вскакиваете на ноги. Если же он просто пытается что-то у вас отобрать, например, коробочку с карандашами, а вы видите, что в силе и ловкости противник вам определенно уступает, то вы ограничиваетесь тем, что поджимаете ноги.
На самом деле он даже не приблизился. Остановившись в трех шагах от меня, помятый повернулся к Вулфу и сказал:
— Вы не имеете права. Доктор Остроу не позволил бы вам.
Вулф согласно кивнул.
— Разумеется, нет, но моя контора не относится к его юрисдикции. Вы посягнули на мое время и отняли у меня целый вечер, и я хочу знать — почему. В самом ли деле вы отчаянно нуждаетесь в помощи или затеяли какую-то дурацкую игру? Скоро, возможно завтра утром, я это узнаю — в зависимости от того, сколько потребуется времени мистеру Гудвину, чтобы опознать вас по фотографиям. Надеюсь, это не слишком затянется, ведь я просто оказываю услугу своему другу. До свидания, сэр. Я свяжусь непосредственно с доктором Остроу, а не с вами.
Лично я не рискнул бы делать ставку — на мой взгляд, парень в равной степени мог влипнуть в какую-то переделку или затеять нечистую игру. Его длинный заостренный нос, совершенно не гармонировавший с широченным квадратным подбородком, пару раз подозрительно дернулся, но это еще ничего не доказывало. Но вот сейчас, однако, что-то стало вырисовываться. Рональд Сивер, набычившись, уставился на меня, а в глазах появилось обиженное выражение.
— Я вам не верю, — сказал он наконец, громче, чем следовало, ведь стоял он совсем рядом.
Не спуская с него глаз, я потянулся к коробочке, которую уже успел переставить на свой стол, встал, снял крышку с огрызками карандашей, нагнул коробочку, чтобы показать ему, что находится внутри, и пояснил:
— «Аутофотон», японского производства. С электронным управлением. Ставлю десять против одного, что к рассвету мы вас изобличим.
Его губы раскрылись, но из них не вылетело ни звука. Он посмотрел на Вулфа, потом перевел затравленный взгляд на меня, затем развернулся и сделал пару неуверенных шагов — я уже подумал даже, что он уходит. Однако в последний миг он взял правее и остановился в двух шагах от огромного глобуса, перед книжными полками. Минуты две-три он постоял там, словно собираясь с мыслями, затем повернулся, достал из внутреннего кармана пиджака кожаный бумажник, выудил какую-то карточку, приблизился к Вулфу и протянул ее через стол. Вулф пробежал карточку глазами и передал мне. Это оказались нью-йоркские водительские права, выданные Кеннету Миру, рост 5 футов 11 дюймов, 32 года, Кловер-стрит, дом 147, Нью-Йорк, 10012.
— Сберегу вам время на лишние расспросы, — сказал он и протянул руку. Я без лишних слов отдал ему карточку, а он, вложив ее в бумажник и упрятав бумажник в карман, снова повернулся и вышел. На сей раз уверенно и быстро. Я проводил его в прихожую, запер дверь, которой он даже не хлопнул, вернулся в кабинет, уселся на свой вращающийся стул, задумчиво склонил голову набок и произнес, глядя на Вулфа:
