— Неужели вам так дорога эта вещь? Быть того не может!
— Скажем так: я, как и вы, никогда не признаю себя побежденным.
— Вот это мне понятно… — склонил голову Пуаро.
2
Инспектор Уэгстаф не скрывал своего интереса.
— Кубок Вератрино? Как же, помню. Я это дело курировал в Англии. Я немного балакаю по-итальянски, вот меня и послали на подмогу макаронникам[5]. А кубок, как тогда исчез, так до сих пор нигде и не объявлялся, как ни странно.
— И как вы это объясняете? Частная коллекция?
— Сомневаюсь, — покачал головой Уэгстаф. — Конечно, все возможно… Но, по-моему, дело обстоит проще… Вещички надежно спрятаны, а единственный, кто знал о тайнике, — в могиле.
— Вы имеете в виду Кейси?
— Ну да. Он мог их спрятать где-нибудь в Италии, а мог исхитриться вывезти из страны. Но так или иначе, он где-то их припрятал, там они и лежат по сей день.
— Романтичная версия, — вздохнул Пуаро. — Жемчужины в гипсовых формах — как называется этот рассказ, «Бюст Наполеона»[6], кажется? Но у нас-то речь идет не о драгоценных камнях, а о большом, увесистом золотом кубке. Его, пожалуй, так легко не спрячешь.
— Ну, не знаю, — рассеянно протянул Уэгстаф. — Наверное, все-таки можно, если постараться. Под половицами, скажем, или еще где-нибудь в этом роде.
— У Кейси был собственный дом?
— Да, в Ливерпуле. Но там под половицами кубка нет, — усмехнулся Уэгстаф, — уж это мы проверили.
— Как насчет членов его семьи?
— Жена у него была вполне достойная женщина. Страшно переживала за своего непутевого мужа, но как истинная католичка бросить не могла. Умерла пару лет назад — от туберкулеза. Дочь пошла в нее — даже постриглась в монахини. Сын, напротив, пошел в папашу. Когда я о нем последний раз слышал, он в Америке срок отбывал.
— Америка, — записал в книжечке Пуаро и спросил: — А сын Кейси мог знать о тайнике?
— Не думаю. Если бы знал, кубок уже давно был бы у скупщиков.
— Его могли переплавить.
— Могли, даже очень вероятно. Хотя не знаю… Он ценен прежде всего для коллекционеров, а в их мирке такое творится — вам и не снилось. Мне иногда кажется, что у этих коллекционеров даже намека на то, что такое совесть, нет, — заключил Уэгстаф с добродетельной миной.
— Вот как! Скажите, вас бы не удивило, если бы сэр Рубен Розенталь оказался замешан в то, что, как вы выражаетесь, «творится в их мирке»?
— Он на такое вполне способен, — усмехнулся Уэгстаф. — Говорят, он не очень-то щепетилен, когда дело касается драгоценных изделий.
— А как насчет остальных членов банды?
— И Рикковетти и Дюбле получили солидные сроки. Думаю, что они вот-вот выйдут на свободу.
— Дюбле ведь француз?
— Да. Он у них был за главного.
— А кто-нибудь еще, кроме этих троих, у них был?
— Была одна деваха — Рыжая Кейт ее звали. Нанималась горничной, высматривала, где что лежит, и наводила своих дружков. Она вроде бы подалась в Австралию, когда их шайка распалась.
— А еще?
— Подозревали еще одного по фамилии Егоян. Скупщик, штаб-квартира в Стамбуле, магазин в Париже. Но доказать ничего не удалось.
Вздохнув, Пуаро взглянул на пометки в записной книжке: Америка, Австралия, Италия, Франция, Турция…
— «Весь шар земной готов я облететь за полчаса»[7],— пробормотал он.
— Простите? — переспросил инспектор.
— Я имел в виду, — пояснил Пуаро, — что мне, возможно, предстоит кругосветное путешествие.
3
Пуаро имел обыкновение обсуждать ход расследования со своим мудрым слугой Джорджем. Обсуждение состояло в том, что Пуаро делился с ним кое-какими наблюдениями, а Джордж в ответ — житейским опытом, накопленным за долгие годы профессиональной карьеры.
— Джордж, — начал Пуаро, — если бы вам потребовалось вести расследования в пяти различных частях света, с чего бы вы начали?
— Что ж, сэр, быстрее всего добираться самолетом, хотя некоторые говорят, что там изрядно укачивает. Но я лично этого не замечал.
— Возникает вопрос, — продолжал размышлять вслух Пуаро, — что сделал бы в таком случае Геркулес?
— Это Геркулес, который овсяные хлопья выпускает, сэр?
— Или же, — не ответив, продолжал рассуждать Пуаро, — не что сделал бы, а что сделал? Ответ, Джордж, состоит в том, что он отправился в странствия. Тем не менее он вынужден был добывать информацию — одни говорят, у Прометея[8], другие — у Нерея[9].
— Вот как, сэр? — отозвался Джордж. — Никогда не слышал об этих джентльменах. У них что, бюро путешествий?
Пуаро, упиваясь собственным красноречием, опять ничего не ответил, рассуждая дальше:
— Мой клиент, Эмери Пауэр, признает только одно — действие! Но расходовать энергию на бессмысленные действия бесполезно. В жизни есть золотое правило, Джордж: никогда не делай сам то, что могут за вас сделать другие. Особенно, — добавил Пуаро, направляясь к книжной полке, — если расходы не ограничены.
Взяв с полки папку, помеченную литерой «Д», он открыл ее на разделе «Детективные агентства — надежные».
— Современный Прометей, — пробормотал он. — Будьте так добры, Джордж, выпишите для меня кое-какие имена и адреса: господа Хэнкертоны, Нью-Йорк; господа Лэден и Бошер, Сидней; синьор Джованни Мецци, Рим; господин Нахум, Стамбул; господа Роже и Франконар, Париж.
Подождав, пока Джордж все запишет, Пуаро сказал:
— А теперь не будете ли вы так добры посмотреть расписание поездов до Ливерпуля?
— Слушаю, сэр. Вы, значит, едете в Ливерпуль, сэр?
— Боюсь, что да. Может случиться, Джордж, что мне придется отправиться и дальше. Но не сейчас.
4
Три месяца спустя Эркюль Пуаро стоял на скалистом мысу и обозревал Атлантический океан. Чайки с протяжно-унылыми криками взметались над волной и снова камнем падали вниз. Воздух был теплым и влажным.
У Пуаро возникло знакомое всем впервые попадающим в Инишгаулен чувство, что он оказался на краю света. Прежде он и представить себе не мог ничего столь отдаленного, столь безлюдного, столь заброшенного. Инишгаулен был красив грустной, призрачной красотой, красотой немыслимо далекого прошлого. Здесь, на западе Ирландии, никогда не слышался тяжелый мерный шаг римских легионов, никогда не строились укрепленные лагеря, никогда не прокладывались добротные, удобные дороги. То был край, где никто не имел понятия о здравом смысле и упорядоченной жизни.
Пуаро опустил взгляд на носки своих лакированных туфель и вздохнул. Им овладело ощущение заброшенности и глубокого одиночества. Привычные ему правила и нормы здесь не годились.
Взгляд его скользнул по пустынному берегу и задержался на линии горизонта. Где-то там, судя по легендам, были острова Блаженных, Земля Юности…
— Цвет яблони и золото весны…[10]— тихонько продекламировал он.
И вдруг он снова стал самим собой — чары рассеялись, он опять ощутил полную гармонию с лакированными туфлями и щегольским темно-серым костюмом.
Невдалеке послышался звон колокола. Этот звон был ему понятен и знаком с ранней юности.
Он быстро зашагал вдоль утеса. Минут через десять он добрался до здания, обнесенного высокой стеной с большой деревянной дверью, украшенной гвоздями словно мазанкой. Пуаро подошел к двери и постучал огромным железным кольцом. Потом с опаской потянул ржавую цепь — внутри звякнул колокольчик.
В двери открылось окошечко, и в нем появилось лицо, обрамленное накрахмаленным белым платком. Глаза смотрели подозрительно, на верхней губе явственно виднелись усики, но голос был женским. Таких женщин Пуаро называл «внушительными».
Последовал вопрос о цели его прихода.
— Это монастырь Богородицы и Всех Ангелов? — уточнил Пуаро.
— А что бы это, по-вашему, могло быть еще? — язвительно бросила внушительная женщина.
Оставив ее выпад без ответа, Пуаро заявил, что хотел бы повидать мать настоятельницу.
Просьба была встречена без энтузиазма, но в конце концов привратница уступила. Заскрипели засовы, дверь отворилась, и Пуаро провели в маленькую, скудно обставленную комнатку, предназначенную для приема посетителей.
Вскоре в комнату вошла монахиня с четками на поясе.
Пуаро был как-никак католик, и сразу сумел найти нужный тон.
— Простите за беспокойство, ma mère[11], — сказал он, — но, насколько я понимаю, у вас в монастыре есть religieuse[12], которую в миру звали Кейт Кейси.
— Это так, — кивнула мать настоятельница. — В монашестве — сестра Мария-Урсула.
— Есть некое зло, которое должно быть исправлено, — сказал Пуаро. — Думаю, сестра Мария-Урсула не откажет в помощи. Ее сведения могут оказаться поистине бесценными.
