– Мне?
– Вам. Что вы вдруг стали таким… беспощадным.
– Ах, это! – он рассмеялся. – Видите ли, она не красавица. Я же не мог из дружеских побуждений сделать ее красивой, верно?
– Вы сделали как раз обратное, – возразила миссис Ламприер. – Вам удалось подчеркнуть каждый дефект, преувеличить его. Вы пытались сделать ее уродливой, но вам это не удалось, мой мальчик. Этому портрету, если вы закончите его, суждена долгая жизнь.
Эверард казался раздраженным.
– Он неплох, – небрежно заметил он, – для этюда, только и всего. Но, разумеется, он ничто в сравнении с портретом Изобел. Эта вещь намного превосходит все, что я когда-либо сделал.
Последние слова он произнес с нажимом и вызывающе. Мы оба промолчали.
– Намного превосходит, – повторил Эверард.
Кое-кто из окружающих подошел к нам поближе. Им также удалось бросить взгляд на набросок.
Послышались возгласы, замечания. Атмосфера постепенно разрядилась.
Таким образом я и услышал впервые о Джейн Хоуворт. Позднее мне довелось встретиться с нею – дважды. Мне довелось также выслушать от ее ближайших друзей самый подробный рассказ о ее жизни. Многое мне суждено было узнать от самого Алана Эверарда. Теперь, когда их обоих уже нет в живых, полагаю, настала пора дать опровержение тем россказням, которые столь деятельно принялась распространять миссис Ламприер. Что-то в моей истории вы, если угодно, можете счесть домыслом и будете не так уж далеки от истины.
Когда гости разошлись, Алан Эверард вновь повернул портрет Джейн Хоуворт лицом к стене. Изобел вернулась в комнату и остановилась рядом с ним.
– Как ты считаешь, успешно? – задумчиво спросила она. – Или не очень?
– Ты о портрете? – быстро переспросил он.
– Нет, глупый, о вечере. Портрет, безусловно, снискал успех.
– Это лучшая из моих вещей, – с вызовом заявил Эверард.
– Наши дела идут на лад, – сообщила Изобел. – Леди Чармингтон хочет, чтобы ты написал ее.
– О господи! – Он нахмурился. – Я никогда не был модным портретистом, ты же знаешь.
– Так станешь. Ты доберешься до самой вершины древа.
– Не то это древо, на которое я бы хотел взобраться.
– Но, Алан, дорогой, как же нам еще добыть кучу денег?
– А кому нужна куча денег?
– Мне, например, – улыбаясь, произнесла она.
Он тотчас почувствовал себя виноватым, пристыженным. Если бы она не вышла за него замуж, у нее бы уже в достатке имелись деньги. Кому, как не ей, их желать? Только известная доля роскоши была бы достойной оправой ее красоте.
– В последнее время мы не так уж бедствуем, – тоскливо проговорил он.
– Да, верно, но счета накапливаются так быстро. Счета – вечно эти счета!
Он принялся расхаживать по комнате.
– Ах, оставь! Я не желаю писать леди Чармингтон! – выпалил он тоном обиженного ребенка.
Изобел слегка улыбнулась. Она неподвижно застыла у камина. Алан прекратил свою беспокойную беготню и приблизился к ней. Что такое было в этой женщине – в ее спокойствии, в ее инертной силе, – что притягивало его точно магнитом? Как она хороша: руки, будто выточенные из мрамора, золото волос и эти губы – алые, сочные губы…
Он поцеловал их – почувствовал, как они приникли к его губам. Что еще могло иметь значение? Что за власть таилась в Изобел, что за утешение, заставляющее забыть обо всем на свете? Она будто укутывала в пелену своей прекрасной безмятежности и умела удержать его в ней убаюканным, счастливым. Словно мак и мандрагора; и вы уплывали по темному озеру в полном забытьи.
– Я напишу леди Чармингтон, – уже соглашался он. – Что в том такого? Немного поскучаю – но, в конце концов, художникам тоже надо есть. «Вот художник мистер Потс, а вот жена художника мистера Потса и художника мистера Потса дочурка» – всем им надо на что-то жить.
– Глупый мальчишка! – отозвалась Изобел. – Кстати, о дочке – тебе следовало бы навещать хоть иногда Джейн. Она заезжала сюда вчера и сказала, что не видела тебя уже несколько месяцев.
– Джейн сюда заезжала?
– Да, повидать Винни.
Алан досадливо отмахнулся.
– Она видела твой портрет?
– Да.
– И что же она о нем думает?
– Она сказала, что он великолепен.
– Так!
Он нахмурился, погрузившись в свои мысли.
– Похоже, миссис Ламприер заподозрила тебя в преступной страсти к Джейн, – заметила Изобел. – У нее нюх на такие вещи.
– Ох уж эта женщина! – с глубоким отвращением проговорил Алан. – Эта женщина! Она на все способна. Вечно что-нибудь выдумает!
– Во всяком случае, я так не думаю, – улыбнулась Изобел. – Так что навести поскорее Джейн.
Алан посмотрел на жену. Теперь она расположилась у камина на низкой кушетке, вполоборота к нему, и губы ее все еще хранили улыбку. В этот момент он вдруг почувствовал себя обескураженным, нечто смутило его, как если бы внезапно прорвалась окружавшая его завеса тумана и неведомая страна открылась на миг его взору.
Что-то внутри говорило ему: «Отчего ей так хочется, чтобы ты навестил Джейн? На это должна быть причина». Поскольку все, что ни делала Изобел, имело причину. Для нее не существовало порыва – только расчет.
– Тебе нравится Джейн? – неожиданно спросил он.
– Она милая, – произнесла Изобел.
– Да, но тебе она и в самом деле нравится?
– Конечно. Она так привязана к Винни. Кстати, на будущей неделе она хочет увезти Винни на море. Ты ведь не против? Мы тогда сможем спокойно съездить в Шотландию.
– Для нас это было бы чрезвычайно удобно.
Действительно, именно так. Чрезвычайно удобно. Охваченный внезапным подозрением, он взглянул на Изобел. Не сама ли она попросила Джейн? Джейн так легко обвести вокруг пальца.
Изобел поднялась и вышла из комнаты, мурлыкая что-то себе под нос. Ах, впрочем, какая разница? В любом случае следует повидать Джейн.
Джейн Хоуворт жила в квартире на верхнем этаже одного из доходных домов, выходивших окнами на Бэттерси-парк. Эверард одолел четыре пролета лестницы и позвонил в звонок, ощутив в то же время прилив досады на Джейн. Почему она не могла поселиться в каком-нибудь более доступном месте? Когда, не получив ответа, он принялся еще и еще раз жать кнопку звонка, раздражение его усилилось. И отчего она не наймет себе прислугу, которая была бы в состоянии хотя бы открыть дверь? Внезапно дверь отворилась, и на пороге появилась сама Джейн. Лицо ее горело от смущения.
– Где Элис? – без всякого приветствия, с ходу спросил Эверард.
– Боюсь, что… я хочу сказать – она сегодня нездорова.
– Ты хочешь сказать, пьяна, – неумолимо перебил ее Эверард.
Ужасно, что Джейн такая неисправимая лгунья.
– Полагаю, что так, – с неохотой призналась Джейн.
– Дай-ка я на нее взгляну.
Алан шагнул в квартиру. Джейн с обезоруживающей кротостью последовала за ним. Провинившуюся Элис он нашел в кухне. Ее состояние не вызывало ни малейших сомнений. В угрюмом молчании он отправился вслед за Джейн в гостиную.
– Тебе надо избавляться от этой женщины, – заявил он. – Я уже говорил тебе.
– Знаю, говорил, Алан, но я не могу этого сделать. Ты забыл, что ее муж – в тюрьме.
– Ему там самое место, – отозвался Алан. – Сколько раз эта женщина напивалась за те три месяца, что у тебя служит?
– Не так уж много, может быть, три или четыре раза. Понимаешь, она все еще подавлена.
– Три или четыре! Девять или десять – вот это будет точнее. Как она готовит? Отвратительно. Она хоть в чем-то помогает тебе по дому, освобождает тебя от забот? Ничуть не бывало. Так, ради бога, выгони ты ее завтра же утром и найми девушку, от которой будет какой-то прок.
Джейн глядела на него с несчастным видом.
– Ты этого не сделаешь, – мрачно констатировал Эверард, откидываясь в глубоком кресле. – Такая уж у тебя невообразимо чувствительная натура. А с чего это, я слышал, ты собралась везти Винни на море? Кто это придумал – ты или Изобел?
– Конечно, я, – чересчур торопливо ответила Джейн.
– Джейн, – проговорил Эверард, – если бы ты только научилась говорить правду, я бы тебя просто обожал. Сядь и, ради всего святого, постарайся не врать хотя бы в течение десяти минут.
– Ох, Алан! – пробормотала Джейн и села.
Пару минут художник рассматривал ее критическим взглядом.
Та женщина – миссис Ламприер – в общем-то, была права. Он обошелся с Джейн немилосердно. Джейн можно было назвать почти красивой. В длинных линиях ее фигуры было нечто от древних греков. Неуклюжей ее делало лишь страстное желание обязательно нравиться. И он передал в ней именно это – даже в преувеличенном виде, сделал угловатой чуть заостренную линию ее подбородка, придал всему ее телу какую-то уродливую позу.
Но почему? Почему он не мог и пяти минут провести в одной комнате с Джейн, чтобы не ощутить в душе неистового раздражения? Что там ни говори, Джейн была милой, но выводила его из себя. Никогда он не чувствовал себя с ней спокойным и умиротворенным, как с Изобел. А ведь Джейн так старалась быть ему приятной, так готова была соглашаться со всем, что он говорил, но, увы, так явно не умела скрыть своих настоящих чувств.
