— Мэри, с тобой говорит Патрик. Я очень скоро приду за тобой.
Затем щелчок, шум и снова оркестровая музыка.
Миссис Хартер посмотрела на часы. Нет, на этот раз она точно не спала. Бодрствуя и будучи в твердом рассудке, она действительно слышала голос Патрика. И она уверена, что это была не галлюцинация. Вконец сбитая с толку, она начала вспоминать то, что ей рассказывал Чарлз о волнах и частотах.
Может ли быть, чтобы Патрик действительно говорил с ней? Мог ли его голос дойти до нее сквозь пространство? Чарлз говорил что-то о «потерянных» волнах, о каких-то дырах в шкале. Может быть, эти потерянные волны и есть причина так называемых парапсихологических[3] явлений? Ну да, возможно, так оно и есть. С ней говорил Патрик. Он воспользовался новейшими достижениями науки, чтобы подготовить ее к неизбежному.
Миссис Хартер вызвала звонком свою горничную. Элизбет была высокая худая женщина лет шестидесяти, за весьма неказистой внешностью которой скрывалась прекрасная, чистая душа. Элизбет была безмерно предана своей хозяйке.
— Элизбет, — сказала миссис Хартер, когда ее верный вассал появился в комнате, — ты помнишь, о чем я тебе говорила? Левый верхний ящик в моем секретере. Он заперт — длинный ключ с белым ярлыком. Там все приготовлено.
— Приготовлено для чего, мадам?
— Для моих похорон, — раздраженно сказала миссис Хартер. — Элизбет, ты ведь прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Ты сама помогала мне складывать туда все эти вещи.
Элизбет изменилась в лице.
— О, мадам, — запричитала она, — не думайте об этом. Вам ведь гораздо лучше.
— Всем нам придется покинуть этот мир рано или поздно, — рассудительно заметила миссис Хартер. — Я и так зажилась. Если тебе так нравится реветь, иди куда-нибудь и там реви.
Все еще всхлипывая, Элизбет удалилась. Миссис Хартер с любовью посмотрела ей вслед.
— Вот старая дура! Но она привязана ко мне, очень привязана, — проговорила она. — А сколько я ей завещала: сто фунтов или только пятьдесят? Следовало бы сто.
Этот вопрос мучил старую леди, и на следующий день она села и написала своему адвокату — просила прислать ее завещание, ибо хотела еще разок проглядеть его. Это было в тот самый день, когда Чарлз за обедом рассказал историю, которая потрясла миссис Хартер.
— Между прочим, тетя Мэри, — сказал он, — кто этот забавный старикан наверху, в комнате для гостей? Я имею в виду картину над камином. Старый франт с бородой и бакенбардами?
Миссис Хартер строго посмотрела на него.
— Это твой дядя Патрик в молодости.
— О, ради Бога, простите, тетя Мэри. Я вовсе не хотел вас обидеть.
Кивком головы миссис Хартер дала понять, что он прощен.
Чарлз, чуть помявшись, продолжал:
— Мне просто было интересно. Видите ли… Он замолчал в нерешительности, и миссис Хартер резко проговорила:
— Ну? Так что же ты хотел сказать?
— Ничего, — поспешно ответил Чарлз, — ничего существенного.
Миссис Хартер больше не стала допытываться, но позднее, когда слуги ушли, она вернулась к этому разговору.
— Я хочу знать, почему тебя так заинтересовал портрет твоего дяди.
Чарлз смутился.
— Хорошо, тетя Мэри, я вам все расскажу. Но это совершеннейший абсурд, предупреждаю… просто мои глупые фантазии.
— Чарлз, — властно произнесла миссис Хартер, — я настаиваю.
— Ну ладно, если вы так хотите. Мне показалось, что я видел его — мужчину с портрета. Он выглядывал из крайнего окна. Это случилось, когда я возвращался домой прошлым вечером. Полагаю, это был какой-то световой эффект. Я все гадал, кто бы это мог быть… Лицо его было таким… ранневикторианским,[4] если вы понимаете, что я имею в виду. Я спросил Элизбет, не приехал ли кто, но она сказала, что в доме — никаких гостей и никого из посторонних. А позже вечером я случайно забрел в комнату для гостей на втором этаже, и там был портрет над камином. Смотрю — тот самый незнакомец. Я полагаю, что есть вполне простое объяснение этому факту. Игра подсознания. Должно быть, я как-то уже видел эту картину, но мельком, не акцентируя внимания, вот мне через какое-то время и пригрезилось в окне лицо дяди.
— Это было крайнее окно? — резко спросила миссис Хартер.
— Да. А что?
— Нет-нет, ничего, — сказала миссис Хартер.
Тем не менее она была напугана. Крайнее окно было в гардеробной ее мужа.
В тот же вечер Чарлз снова ушел в гости, а миссис Хартер с лихорадочным нетерпением включила радио. Если и в третий раз раздастся таинственный голос, значит, так оно и есть: она действительно общается с потусторонним миром.
Сердце ее бешено колотилось… Она даже не удивилась, когда послышался знакомый щелчок, затем повисла долгая пауза, и слабый далекий голос снова заговорил с ирландским акцентом:
— Мэри… теперь ты готова., в пятницу я приду за тобой… В пятницу в половине десятого… Не бойся, ты не почувствуешь боли… Будь готова…
И, как бы прервав последние слова, резким диссонансом зазвучала бравурная музыка.
Несколько минут миссис Хартер сидела неподвижно, лицо ее побледнело, губы дрожали.
Наконец она заставила себя встать и дойти до письменного стола. Трясущейся рукой она написала:
«Сегодня, в девять пятнадцать, я отчетливо слышала голос моего умершего мужа. Он сообщил мне, что придет за мной в пятницу в девять тридцать вечера. Если я умру в этот день и в этот час, я бы хотела, чтобы об этом факте стало известно общественности. Ибо это — бесспорное доказательство возможности контактов с потусторонним миром.
Мэри Хартер».
Миссис Хартер прочла свое письмо, вложила его в конверт и надписала адрес. Потом она позвонила. Элизбет немедленно явилась на зов хозяйки. Миссис Хартер встала из-за стола и вручила ей письмо.
— Элизбет, — сказала она, — если я умру в пятницу вечером, передай это письмо доктору Мейнелу. Нет-нет, — она решительно пресекла попытку Элизбет возразить, — не спорь со мной. Ты мне часто говорила, что веришь в предчувствие. Ну а теперь у меня предчувствие. Да, и еще. В завещании я отписала тебе пятьдесят фунтов, а хотела бы сто. Если я не успею сходить в банк, мистер Чарлз отдаст соответствующее распоряжение.
И миссис Хартер снова решительно пресекла слезливые протесты Элизбет. На следующее утро старая леди сказала своему племяннику:
— Не забудь, Чарлз, если со мной что-нибудь случится, ты должен дать Элизбет еще пятьдесят фунтов.
— В последнее время вы что-то уж очень хандрите, тетя Мэри, — добродушно проговорил Чарлз. — С чего бы это? Через двадцать лет мы отметим ваш столетний юбилей, доктор Мейнел категорически это обещает.
Миссис Хартер с нежностью посмотрела на него, но ничего не ответила. Помолчав, она спросила:
— Что ты делаешь в пятницу вечером, Чарлз? Чарлз был несколько удивлен.
— Ну вообще-то Ивинги пригласили меня на партию в бридж, но если вы хотите, я с удовольствием останусь дома…
— Нет, — твердо произнесла миссис Хартер. — И не вздумай, Чарлз. В этот вечер более чем когда-либо я хочу побыть одна.
Чарлз с изумлением посмотрел на нее, но тетя не пожелала ничего объяснять. Она была уверена, что должна встретиться с неизведанным в одиночку. А смелости и решительности ей было не занимать.
В пятницу вечером все было тихо и мирно. Миссис Хартер, как всегда, расположилась в своем кресле с высокой спинкой у камина. Она была готова. Утром старая леди сама отправилась в банк, сняла со счета пятьдесят фунтов и вручила их Элизбет, несмотря на все ее слезы и протесты. Затем миссис Хартер просмотрела и рассортировала все свои вещи, надписала на коробочках с драгоценностями имена родных и друзей, которым они предназначались. Она также написала подробные инструкции для Чарлза. Вустеровский[5] чайный сервиз надо будет отдать кузине Эмме, севрские[6] сосуды — молодому Уильяму, и так далее.
А теперь она взяла в руки длинный конверт и вынула оттуда завещание, присланное по ее просьбе мистером Хопкинсом. Она уже успела его внимательно прочесть, но решила просмотреть еще раз, чтобы освежить в памяти. Все было написано четко и сжато. Пятьдесят фунтов Элизбет Маршал за преданную службу, по пятьсот фунтов сестре и кузине, все остальное — ее любимцу Чарлзу Риджвею.
Миссис Хартер удовлетворенно кивнула головой. После ее смерти мальчик будет очень богат. Ну что же, он всегда был так заботлив. Так нежен и добр и так мило развлекал ее.
Она посмотрела на часы. До половины оставалось три минуты. Что ж, она готова. Она спокойна, совершенно спокойна. И хотя она повторила про себя эти слова несколько раз — как заклинание, сердце ее билось часто и неровно. Нервы были напряжены.
Половина десятого. Радио включено. Что-то она услышит? Привычный голос диктора, передававшего прогноз погоды, или прерывистый, едва различимый голос человека, умершего двадцать пять лет назад?
