– И вашу хорошенькую дочь тоже, – продолжала она. – Она прелестная девушка, мы все ею восхищаемся, но, мне кажется, я, знаете ли, старомодна, это просто грех, когда такая девушка, как она, вместо того чтобы бывать на вечеринках и танцах с молодыми людьми, весь день режет кроликов и корпит над микроскопом. Пусть этим занимаются дурнушки, говорю я.
– Джудит сейчас где-то поблизости? – спросил я.
Миссис Латтрелл «скорчила рожу», как выражаются дети.
– Ах, бедная девочка! Она сидит взаперти в мастерской в конце сада. Доктор Франклин снимает ее у меня и оборудовал там свою лабораторию. Все заставил клетками с морскими свинками, мышами и кроликами. Бедняжки! Не уверена, что я в восторге от всей этой науки, капитан Гастингс. А, вот и мой муж.
Полковник Латтрелл как раз показался из-за угла дома. Это был высокий худой старик с изнуренным мертвенно-бледным лицом и кроткими синими глазами. У полковника была привычка в нерешительности подергивать себя за седые усики. Во всем его облике сквозили неуверенность и нервозность.
– Ах, Джордж, капитан Гастингс приехал.
Полковник Латтрелл обменялся со мной рукопожатием.
– Вы прибыли на поезде пять… э… сорок, да?
– А каким же еще он мог приехать? – вмешалась миссис Латтрелл. – И какое это вообще имеет значение? Отведи его наверх и покажи ему комнату, Джордж. И потом, возможно, он захочет пройти прямо к мсье Пуаро – или вы сначала выпьете чаю?
Я заверил ее, что не хочу чаю и предпочел бы пойти поздороваться со своим другом.
Полковник Латтрелл обратился ко мне:
– Хорошо. Пойдемте. Полагаю… э… ваши вещи уже отнесли наверх? Да, Дейзи?
– Это твое дело, Джордж, – не преминула уязвить мужа миссис Латтрелл. – Я работала в саду. Я не могу заниматься всем сразу.
– Нет, нет, ну конечно нет… Я… я позабочусь об этом, моя дорогая.
Я последовал за полковником по ступенькам парадного входа. В дверях мы столкнулись с седовласым худощавым человеком, он, прихрамывая, торопливо спустился с крыльца, сжимая в руках полевой бинокль. На его лице было написано детское нетерпение.
– Т-там, на платане, – слегка заикаясь, проговорил он, – свила гнездо п-пара черноголовок.
Когда мы вошли в холл, Латтрелл пояснил:
– Это Нортон. Славный парень. Помешан на птицах.
В холле у стола стоял высокий, крепкого сложения человек. Очевидно, он только что закончил телефонный разговор. Взглянув в нашу сторону, он произнес:
– Мне бы хотелось повесить, расстрелять и четвертовать всех подрядчиков и строителей. Никогда ничего не сделают как надо, черт бы их побрал.
Его возмущение было таким комичным, а тон – столь горестным, что мы оба невольно рассмеялись. Я сразу же расположился к этому человеку. Ему было далеко за пятьдесят, но он выглядел очень привлекательным. Густой загар говорил о том, что он, по-видимому, проводил много времени на воздухе. Словом, это был тот тип англичанина, который в наше время встречается все реже. Человек старой закалки – честный, прямой, не склонный сидеть взаперти и умеющий командовать.
Меня нисколько не удивило, когда полковник Латтрелл представил его как сэра Уильяма Бойда Каррингтона. Я знал, что он был губернатором одной из провинций в Индии и весьма преуспел на этом поприще. Он также славился как первоклассный стрелок и охотник на крупных зверей. Тот сорт людей, с грустью подумал я, который мы, по-видимому, больше не выращиваем в наши дни упадка.
– Так-так! – воскликнул он. – Рад увидеть во плоти легендарную личность «mon ami[6] Гастингс». – Каррингтон засмеялся. – Знаете, милый старый бельгиец так много о вас говорит. И потом, тут у нас ваша дочь. Чудесная девушка.
– Не думаю, что Джудит так уж много обо мне говорит, – ответил я с улыбкой.
– Нет, нет, она слишком современна. Кажется, в наши дни девушки смущаются, когда им приходится признать, что у них есть отец или мать.
– Да, – согласился я, – иметь родителей – это просто позор.
Он засмеялся.
– О, я избавлен от этого. К несчастью, у меня нет детей. Ваша Джудит – очень красивая девушка, но она ужасно заумная. Это никуда не годится. – Он снова взялся за телефонную трубку. – Надеюсь, вы не возражаете, Латтрелл, если я устрою разнос вашей телефонной станции? Я человек нетерпеливый.
– Так им и надо, – ответил Латтрелл.
Он стал подниматься по лестнице, я последовал за ним. Он повел меня в левое крыло дома, к последней двери по коридору. И тут я понял, что Пуаро выбрал для меня комнату, которую я занимал прежде.
Здесь время тоже внесло свои поправки. Некоторые двери были открыты, и я, идя по коридору, увидел, что большие старомодные спальни разделены перегородками на маленькие номера.
В моей комнате, которая была небольшой, ничего не изменилось – только провели водопровод, так что была холодная и горячая вода, да еще отгородили часть комнаты для маленькой ванной. Мебель стояла современная, дешевая, что меня несколько разочаровало. Я бы предпочел стиль, более близкий к архитектуре дома.
Мой багаж уже внесли в комнату. Полковник сказал, что комната Пуаро – как раз напротив моей. Он уже собирался отвести меня туда, когда снизу, из холла, донесся повелительный зов:
– Джордж!
Полковник Латтрелл нервно вздрогнул, как пугливая лошадь. Рука его потянулась к усам.
– Я… я… вы уверены, что все в порядке? Если вам что-нибудь понадобится, звоните…
– Джордж!
– Иду, моя дорогая, иду.
И он заспешил по коридору. Я постоял с минуту, глядя ему вслед. Затем с бьющимся сердцем пересек коридор и постучал в дверь Пуаро.
На мой взгляд, ничего нет печальнее разрушительного воздействия возраста.
Мой бедный друг! Я описывал его много раз, но теперь это был совсем другой человек. Болезнь сделала Пуаро неспособным ходить: он передвигался в кресле на колесиках. Когда-то полный, он сильно похудел. Теперь это был маленький худой старичок. Все лицо в морщинах. Правда, волосы и усы оставались по-прежнему черными как смоль, но, честно говоря, он напрасно продолжал их красить (хотя я ни за что на свете не сказал бы этого Пуаро, щадя его чувства). Наступает момент, когда подобные ухищрения становятся слишком очевидны. В свое время я и не подозревал, что столь черный цвет волос Пуаро достигается с помощью бутылочки с краской. Теперь же это бросалось в глаза и выглядело какой-то бутафорией, будто он надел парик и приклеил усы, чтобы посмешить детей!
Только глаза у него поблескивали по-прежнему и взгляд был проницательный, как всегда. Сейчас этот взгляд – да, в этом нет сомнения – был согрет чувством.
– Ах, mon ami Гастингс, mon ami Гастингс…
Я поклонился, а Пуаро, по своему обыкновению, тепло обнял меня.
Он откинулся назад и внимательно оглядел меня, слегка склонив голову набок.
– Да, точно такой же – прямая спина, широкие плечи, седина в волосах – très distingué[7]. Знаете, мой друг, вы совсем не меняетесь. Les femmes[8], они все еще проявляют к вам интерес? Да?
– Право же, Пуаро, – запротестовал я. – Должны ли вы…
– Но уверяю вас, друг мой, это критерий, безошибочный критерий. Когда очень молодые девушки подходят и разговаривают с тобой так нежно – о, так нежно, – это конец! «Бедный старик, – говорят они про себя, – с ним надо быть как можно любезнее. Ведь это ужасно – быть таким, как он». Но вы, Гастингс, – vous êtes encore jeune[9]. У вас еще есть перспективы. Это правда, и можете крутить усы и горбить плечи – все именно так, в противном случае у вас не был бы такой смущенный вид.
Я рассмеялся:
– Вы действительно невыносимы, Пуаро! А как вы сами?
– О, я, – с гримасой отмахнулся Пуаро. – Со мной все кончено. Я калека, совсем не могу ходить. Меня всего скрючило. К счастью, я еще могу сам есть, но что до остального – за мной приходится ухаживать, как за младенцем. Укладывать в постель, мыть и одевать. Enfin[10], это совсем невесело. Однако, хотя оболочка разрушается, сердцевина все еще здоровая.
– Да, в самом деле. У вас золотое сердце.
– Сердце? Возможно. Я имел в виду не сердце. Мозг, mon cher, – вот что я имел в виду, говоря «сердцевина». Мой мозг все еще великолепно функционирует.
Я убедился, что по крайней мере по части скромности никаких изменений в мозгу не произошло.
– А вам здесь нравится? – спросил я.
Пуаро пожал плечами.
– Тут сносно. Как вы понимаете, это, конечно, не «Ритц». Сначала меня поселили в комнате, которая была мала и неважно меблирована. Потом я перебрался сюда без повышения цены. А кухня здесь английская, в самом худшем варианте. Брюссельская капуста, огромная и твердая – англичане такую очень любят. Картошка либо недоваренная, либо переваренная. У овощей вкус воды, воды и еще раз воды. Полное отсутствие соли и перца во всех блюдах… – Он сделал выразительную паузу.
– Звучит ужасно, – посочувствовал я.
– Я не жалуюсь, – сказал Пуаро и продолжил это делать: – И еще эта так называемая модернизация. Ванные комнаты, повсюду краны – и что же из них течет? Чуть теплая вода, mon ami, большую часть дня. А полотенца! Такие тонкие, такие маленькие!
