Плод двухлетней работы – работы рискованной и требовавшей предельного напряжения ума – был утрачен. Сказать, что Рекс был в раздражении, – значит, ничего не сказать. Ему светило пожизненное заключение, причем светил им не кто иной, как Джон Кеддлер. И с точки зрения страховой компании, чью благодарность тот заработал, Кеддлер был гарантией неприятного для вора исхода.
Но… спрошенный своим доверенным лицом: «А как же Рекс?» – Кеддлер ответил:
– А он подождет. Если честно, он мне больше не интересен.
И тот ждал – в дешевой квартире на одной из узких улочек Ламбета [1]. Ибо как раз ему детектив был по-прежнему весьма интересен.
* * *
Джон Кеддлер тем временем с удовольствием принял предложение развеяться и расследовать похищение драгоценностей леди Брессвел. Эта леди жила на озере Комо, а Кеддлер питал к итальянским озерам особые чувства.
Этой поездке было суждено свести его с маркизой Делла Гарда – несчастнейшей из смертных.
С самого начала ее замужество оказалось под косой вопросительного знака, который грозился целиком и полностью скосить всякую правдивую информацию, чтобы та, не дай Бог, не задушила цветник толков и сплетен.
Семейство Делла Гарда, несомненно, ненавидело маркизу, урожденную Мону Харрингэй, и ненависть их произрастала из глубочайшего разочарования. Маркизу они называли Secora Pelugnera (благородное семейство питало слабость к испанскому – языку своих предков Борджиа [2]), то есть «госпожа Парикмахерша» – кличка, призванная подчеркнуть тот полузабытый факт, что ее отец был изобретателем «Эликсира Харрингэя для роста волос».
Этот брак во всех отношениях следовало охарактеризовать как «удивительный». Муж, Джокоми, не был обнищавшим троюродным кузеном знатных господ – он являлся невероятно богатым главой семейства Делла Гарда. Таким образом, обычное объяснение того, что именно связало итальянского аристократа и дочку американского богача, в данном случае не подходит.
Встретились они в доме Харрингэев на Лонг-Айленде, где Джокоми Делла Гарда был в гостях. То был первый раз, когда он покинул Европу столь надолго, потому Джокоми страдал от тоски по дому, ощущал себя глубоко несчастным и, естественно, едва лишь встретив Мону, чисто инстинктивно на ней женился. Она же не смогла устоять перед сочетанием его приятной внешности и неотступности его ухаживаний.
Свадьба стала гвоздем светского сезона.
Любовная горячка отпустила Джокоми лишь тогда, когда мыс Сэнди Хук скрылся за кормой лайнера, сменившись ужасом пред несомненно грядущим семейным скандалом. Несмотря на милую внешность и прекрасные манеры, во всем остальном милым Джокоми отнюдь не был. Если точнее, им всецело владела жажда чужого одобрения – страсть пагубная, но наиболее близкая человеческому сердцу. Чем ближе была Генуя, тем меньше места в его сердце занимала жена – которая, вдобавок, успела уже утратить тот покров тайны, который, подобно болотному огню, всегда манил Джокоми и нередко заводил его в дебри приключений, но доселе не приводил к алтарю.
Мона осознала всю унылую тяжесть своей участи задолго до того, как ступила под холодные и давящие своды мрачного дворца, бывшего домом для шестнадцати поколений Делла Гарда. Ни суровое величие палаццо, ни очарование виллы Мендоса на берегах прекрасного озера Комо не могли заменить новобрачной утраченных иллюзий.
Однако единственная поездка на виллу не прошла даром.
Леди Брессвелл, дама добросердечная и порой весьма склонная поболтать, как раз показывала Кеддлеру красоты озера – благо, драгоценности удалось вернуть, и без скандала, неизбежного в случае вмешательства полиции. Потому дорогая моторная лодка ее светлости как раз пристала к берегу близ Карденавии, а слуги накрывали к обеду.
В этот-то миг из-за небольшого мыса вывернула лодка с юной девушкой.
Она гребла сама – уверенно и спокойно – и, кажется, не замечала леди и ее спутника, хотя и была от них всего ярдах в двенадцати.
Для Кеддлера все женщины прежде были, в общем, на одно лицо – но сейчас он замер в изумлении. Его очаровывало все: блеск солнца в золотисто-рыжих волосах, печать грусти на нежном личике, грациозный силуэт… казалось, то была не девушка, а видение из мира грез.
Он смотрел на нее, не отрываясь, до тех пор, пока лодка не скрылась за кустом фуксии, растущим на краю белого причала.
Тогда детектив глубоко вздохнул – и пробудился от оцепенения, чтоб услышать веселый смех леди Брессвелл.
– Кто это был? – спросил Кеддлер почти шепотом.
– Я уже дважды говорила, но вы были весь в своих мечтах, – улыбнулась леди. – Она хороша, правда?
– Кто она?
– Маркиза Делла Гарда. Американка, на которой женился Джокоми. Бедняжка – он тот еще мерзавец.
– О… – только и сказал Кеддлер.
* * *
Шестнадцать поколений парикмахеров, рабочих, угольщиков и крестьян – предки Моны по отцовской линии – передали ей смирение, терпение и способность вынести многое. Но по материнской линии ее предками были скорые на руку ребята, которые делали жизнь многих шерифов Дикого Запада до отвращения веселой.
Когда Джокоми, пойдя на чудовищное нарушение брачных обетов, ударил жену, та достала из ящика туалетного столика пистолет.
Это было весьма разумно – потому что на тот момент ее мягкие упреки довели Джокоми до слез злости и тот отправился в соседнюю комнату за хлыстом. Обратный путь разгневанному супругу попытался преградить камердинер Пьетро Рома, тоже в слезах – бедняга обожал хозяйку и готов был за нее умереть. Ему едва не удалось это сделать: в ярости оттого, что кто-то посмел ему мешать, Джокоми использовал хлыст как палицу, изо всех сил раскроив Пьетро голову рукоятью.
Управляющий, когда его расспрашивали об обстоятельствах, при которых слуга получил рану, вспомнил, что услышал выстрел, но полагал, что это просто щелчок того самого хлыста, – до тех пор пока по лестнице не спустилась маркиза, в дорожной одежде поверх вечернего платья и со шкатулкой с драгоценностями в руках. Впрочем, даже и тогда он лишь удивился, с чего бы ее светлости собираться в дальний путь так поздно и в такую дурную погоду.
Потом были доктора, полицейские, чиновники… И наконец побледневшие Делла Гарда собрались на семейный совет.
Прошло больше недели с тех пор, как Джокоми упокоился в мрачном семейном склепе у святых Терезы и Иосифа, когда семья вдруг вспомнила про Джона Кеддлера.
Он пришелся к слову по случаю вестей о том, что Пьетро Рому, слугу с проломленной головой, в ту же ночь скрывшегося из поместья, видели в Лондоне.
– Если и она там, – задумчиво сказал Филипп Делла Гарда, – нам ее не найти, будьте уверены. Англичане – те же американцы, они сделают все, чтобы ее спрятать. Надо нанять Джона Кеддлера. Тем летом он нашел драгоценности леди Брессвелл, да и в посольстве о нем говорят с уважением.
Старший родич Филиппа, князь Паоло Кречивикка, задумчиво огладил седую бороду:
– Я буду в отчаянии, пока эта женщина не предстанет перед судом. И согласен – по всему выходит, что этот проклятый мерзавец Пьетро может быть с ней связан. Деллимоно говорит, это он рассказал Парикмахерше о том, что у бедного Джокоми была связь с девицей из оперы. Наверняка эти плебеи сдружились. Любой ценой найми сеньора Кеддлера. Телефонируй ему немедленно.
Тридцать шесть часов спустя Джон Кеддлер был уже в Риме. Чудесную скорость ему обеспечили воздушные перелеты Лондон – Париж, Париж – Милан и Милан – Рим. Хотя такая быстрота реакции породила у Делла Гарда обоснованную уверенность, что детектив заинтересован в работе, особого энтузиазма он не проявлял. Окончательно поскучнел Кеддлер после того, как ему сообщили все, по выражению князя Кречивикка, прискорбные факты.
– В Англии ее, несомненно, оправдали бы, – поджав губы, сказал он. – Даже и в Италии… вы уверены, что разумно доводить дело до суда? Пресса… скандал…
