Однажды утром, так похожим на другие, утром, словно написанным акварелью, он работал в саду с соломенной шляпой на голове. Он сажал невинные томаты, возможно, уже представляя себе их тяжелыми, сочными и красными, с тонкой кожей, лопающейся под солнцем, а несколько минут спустя уже лежал мертвый в своей спальне, приятно пахнущей воском и деревней.
Как это бывало и раньше, Фелиси ест на уголке стола, поминутно отрываясь от еды, чтобы посмотреть за кастрюлей, стоящей на газовой плите, или налить кипящей воды в кофейник.
Окно открыто в синеву ночи, похожую на бархат, усеянный звездами; перекликаются невидимые кузнечики, и в их концерт вступают лягушки; в долине проходит поезд, в «Золотом перстне» играют в карты, а верный Люка ест котлеты вместо омара.
— Что вы делаете?
— Мою посуду…
— Сегодня не надо, детка… Вы и так замучились… Доставьте мне удовольствие, ложитесь спать… Конечно же, вы закроете свою дверь на ключ…
— Мне не хочется спать…
— Правда? Ну так я дам вам кое-что, и вы заснете… Налейте-ка полстакана воды… Две таблетки. Вот… Теперь запейте… Не бойтесь… Я вовсе не намерен вас отравить…
Она пьет, чтобы показать ему, что не боится. Отеческий вид Мегрэ вызывает в ней потребность повторить еще раз:
— А все-таки я вас ненавижу… Когда-нибудь вы пожалеете о том, что наделали столько зла… А впрочем, завтра я уйду…
— Куда?
— Куда глаза глядят… Не хочу вас больше видеть… Не хочу больше оставаться в этом доме, где вы теперь сможете делать все, что захотите…
— Договорились. Завтра…
— Куда вы идете?
— Поднимаюсь вместе с вами… Хочу проверить, удобно ли вам у вас в комнате… Так… Ставни закрыты… Доброй ночи, Фелиси…
Когда он снова спускается в кухню, панцирь омара все еще на столе на фаянсовой тарелке; там он и останется на всю ночь.
Будильник на черной каминной полочке показывает девять часов тридцать минут. Он снимает башмаки, бесшумно поднимается по лестнице, слушает у двери и убеждается, что Фелиси, сраженная гарденалом, спокойно спит.
Без четверти десять. Мегрэ сидит в плетеном кресле Деревянной Ноги. Он курит трубку, глаза его полузакрыты. Слышится гул мотора, хлопает дверца машины. В темноте коридора Люка натолкнулся на, вешалку и выругался.
— Только что звонили, начальник…
— Тш… Тише… Она спит…
Люка чуть-чуть обиженно смотрит на омара.
— У Музыканта была любовница, известная под именем Адель. Ее досье разыскали. Ее настоящее имя Жанна Гробуа. Она родилась где-то около Мулэна…
— Дальше…
— Когда произошел налет на «Горного козла», она работала в пивной «Тиволи», в Руане… Она уехала оттуда на следующий день после смерти Педро…
— Должно быть, поехала за Музыкантом в Гавр… А потом?
— Несколько месяцев пробыла в Тулоне, во «Флорали», затем в Безье… Она не скрывала, что ее любовник в тюрьме Сантэ…
— А теперь ее снова видели в Париже?
— В воскресенье… Одна из ее прежних подружек встретила ее на площади Клиши… Адель сообщила, что скоро уезжает в Бразилию…
— Это все?
— Нет… Музыканта освободили в прошлую пятницу…
Все это еще подготовительная работа, как говорит Мегрэ. В тот же час полицейские автобусы стоят наготове в укромных уголках пустынных улиц вокруг площади Пигаль. На набережной продолжают допрашивать все тех же господ, которые проявляют нетерпение и уже почуяло, что это дело плохо пахнет.
— Позвони, чтобы тебе сейчас же прислали фото Музыканта… Оно должно быть у них в архиве… Или лучше так… Позвони и пошли такси…
— Больше ничего, начальник?
— Нет, вот еще что… Когда шофер вернется с фотографией, ты заскочишь в Пуасси… Там возле моста есть кабачок… Он будет закрыт. Разбудишь хозяина… Это бывший «отпетый»… Сунешь ему под нос фото Музыканта и спросишь его, тот ли это тип, который в воскресенье вечером повздорил у него в кабачке с Фелиси…
Машина отъезжает. Снова тишина, ночь без происшествий. Мегрэ согревает в руке рюмку спиртного, которую он себе налил, и потягивает из нее, время от времени поглядывая на потолок.
Фелиси повернулась во сне, и ее матрац заскрипел. Что может ей сниться? Интересно, ночью у нее такое же богатое воображение, как и днем?
Одиннадцать часов. Сотрудник в серой спецовке в архиве Дворца правосудия достает из папки две фотографии с чересчур четкими линиями, одна анфас, другая в профиль. Он отдает снимки шоферу, который должен передать их Люка.
На улицах, прилегающих к площади Пигаль, люди выходят из монмартрских кино; светящиеся крылья Мулен-Руж вращаются над толпой, через которую с трудом прокладывают себе путь автобусы; швейцары в синих, красных, зеленых ливреях, казачки и вышибалынегры занимают свои посты у дверей ночных кабачков в то время, как комиссар Пиолэ с середины площади наблюдает за невидимой операцией.
Жанвье занял место в баре, в тускло освещенном зале «Пеликана», где музыканты снимают чехлы с инструментов. От него не ускользает, что один из официантов выходит на улицу, возвращается оттуда с растерянным видом и уводит хозяина в туалет.
Честные люди, которые хорошо провели вечер, присаживаются на террасах пивных, чтобы выпить пива, прежде чем пойти спать. А в это время на другом Монмартре, на том, который еще только начинает жить, слышатся разные звуки, шепот, в воздухе чувствуется какая-то нервозность. Хозяин возвращается из туалета, улыбается Жанвье, тихо говорит что-то одной из женщин, сидящих в углу.
— Я думаю, что сегодня уйду пораньше… Я устала! — заявляет она.
Многие подобные ей, как только появятся полицейские автобусы, теряют желание долго оставаться в опасном секторе…
Но на бульваре Рошешуар, на улице Дуэ, на улице Нотр-Дам-деЛоретт, у всех выходов из квартала перед этими дамами и господами вдруг из темноты появляются незаметные до тех пор люди.
— Ваши документы…
Остальное уж зависит от того, какое у этих людей настроение.
— Проходите…
Или чаще всего:
— Садитесь в автобус…
В полицейский автобус, фонари которого поблескивают вдоль тротуара!
Ну а Музыкант и Адель, они все еще в мышеловке? Проскользнут ли они сквозь петли расставленной сети? Во всяком случае, они знают об опасности. Даже если они прячутся где-нибудь на чердаке — нашлась, конечно, добрая душа, которая их предупредила.
Без четверти двенадцать. Люка коротает часы, играя в домино с хозяином «Золотого перстня» в пустом зале, где потушены все лампы, кроме одной. Услышав, что подъехало такси, он встает.
— Я всего на полчаса, — говорит он. — Только доеду до Пуасси, а потом еще скажу два слова комиссару…
В кабачке темно; Люка стучит в дверь, и стук гулко раздается в тишине ночи. Прежде всего в окне показывается голова женщины с бигуди в волосах.
— Фернан… Это к тебе…
Зажигается свет, слышны шаги, ворчание, дверь приотворяется.
— А?.. Что вы говорите?.. Я так и думал, что у меня будут из-за этого неприятности… Я же плачу за патент!.. У меня расходы… Я вовсе не собираюсь впутываться в темные дела…
Стоя возле прилавка, в полумраке зала, с подтяжками, болтающимися на бедрах, с растрепанными волосами, он рассматривает оба снимка.
— Понял… Ну? Так что же вы хотите знать?
— Вот об этом Тине говорила Фелиси?
— Ну и что с того?
— Ничего… Этого достаточно… Вы его знали раньше?
— Больше всего он вертелся здесь как раз в тот вечер… А что он натворил?
Полночь. Люка выходит из машины, а Мегрэ подскакивает в кресле, как задремавший и внезапно разбуженный человек. Он почти безучастно слушает то, что ему рассказывает бригадир.
— Я так и думал…
С этими молодчиками, какими бы «отпетыми» они себя ни считали, все получается очень просто. Их уже знаешь. Можнозаранее сказать, что они сейчас выкинут. Не то что этот экемпляр, Фелиси, с которой ему пришлось повозиться гораздо дольше.
— Что мне делать, начальник?
— Вернешься в Оржеваль… Будешь играть в домино, пока тебя не позовут к телефону…
— Кто вам сказал, что я там играю в домино?
— Да ведь в бистро вас только двое, хозяин да ты, а в карты ты играть не умеешь…
— Вы думаете, здесь что-нибудь произойдет?
Мегрэ пожимает плечами. Он не знает. Да это и неважно.
— Тогда до свидания…
Час ночи. Фелиси что-то говорит во сне. Мегрэ, стоя за дверью, пытается расслышать ее слова, но ему это не удается. Он машинально повернул ручку, и дверь приотворилась.
Он улыбается. Это мило с ее стороны! Значит, Фелиси все-таки ему доверяет, раз она не заперла дверь на ключ. С минуту он слушает ее дыхание, неясные слова, которые она шепчет, как ребенок, он видит молочно-белое пятно постели, черные волосы на подушке и потихоньку закрывает дверь, на цыпочках спускается с лестницы.
