— Вот ордер на ваше имя… Я пришел, чтобы арестовать вас обоих…
— Но я здесь ни при чем.
— Во всяком случае, вы присутствовали при убийстве и пытались выгородить виновника… Это называется соучастием…
— Если всякий раз, когда у женщины есть любовник, она рискует…
— Не все любовники стреляют в мужей… Идите за вещами… Минутку… Дайте мне ваше оружие, Манюэль.
Тот колебался. Лицо его стало жестким, и Мегрэ, готовый ко всему, пристально смотрел ему в глаза.
Наконец он отдал оружие.
— Останься с ним, Жанвье… Я не люблю, когда женщина уходит одна… У меня тогда нет уверенности, что я ее потом найду…
— Мне нужно переодеться.
— Вы не первая женщина, которая при мне переодевается… И что на вас было надето, когда вы танцевали в «Табарене»?..
Все были напряжены до предела. Мегрэ проводил Лину до холла, и она открыла дверь спальни в серебристых тонах, обставленной мебелью в стиле Людовика XV. Кровать была разобрана. На столике — бутылка виски и два полупустых стакана.
Мегрэ считал, что Лина способна на все, например, схватить бутылку и ударить его по голове…
Он налил ей порядочное количество виски и убрал бутылку подальше.
— А вы не хотите?
— Нет. Собирайтесь…
— Как вы думаете, сколько мы будем отсутствовать?
Наверное, лучше сказать, сколько я буду отсутствовать?
— Это будет зависеть…
— От кого?
— От вас и от следователя.
— Почему вы вдруг решили нас арестовать, тогда как еще вчера об этом не было речи?
— Допустим, сегодня мы обнаружили нечто важное…
— Вы, конечно, не нашли оружия, из которого убили моего мужа?
— Вы прекрасно знаете, что это оружие лежит на дне Сены, как и ковер, испачканный кровью…
— В какую тюрьму вы нас отправите?
— Сначала в Депо[2], в подвал Дворца правосудия.
— Туда сажают проституток?
— Случается…
— И вы осмелитесь…
Он показал ей на кровать:
— Вы даже не подождали, пока кровать остынет…
— Вы мерзкий тип…
— В данную минуту да. Поторопитесь…
Она демонстративно, словно желая бросить вызов, разделась догола.
— Мне хочется принять душ… Наверное, там, куда я отправлюсь, нет душа.
У нее была красивая, стройная фигура танцовщицы, но комиссар остался равнодушным.
— Даю вам пять минут…
И он встал у дверей ванной, из которой был еще один выход.
Понадобилось ждать около четверти часа, пока она собралась. Она надела тот же черный костюм, что и накануне, и ту же белую шляпу. В чемоданчик положила немного белья и туалетные принадлежности.
— Я следую за вами, раз иначе нельзя. Надеюсь, вам это дорого обойдется…
Они застали обоих мужчин в гостиной. Взгляд Манюэля выражал недоумение. Почему его любовница заставила себя так долго ждать? Догадывался ли он, на что она способна?
— Наручники, Жанвье…
— Вы наденете на меня наручники? — спросил побледневший Манюэль, сжав кулаки.
Он был намного сильнее Жанвье, но под пристальным взглядом Мегрэ разжал кулаки, и тут же щелкнули наручники.
— Надеюсь, ей вы их не наденете?
— Только в случае необходимости.
Горничная открыла входную дверь, странно улыбаясь.
— Спускайтесь!
Он посадил Мори на заднее сиденье машины и сел рядом с ним, а Лина села впереди, рядом с Жанвье.
Они не пытались сбежать, что, впрочем, было невозможно.
— А мой брат?
— Он, наверное, уже в уголовной полиции. Если только его сумели найти.
— Вы послали людей на улицу Дю-Кэр?
— Да.
— Он должен был быть там… Мой брат здесь ни при чем… Я даже не видел его в ту ночь…
— Вы лжете…
— Попробуйте доказать обратное.
Машина въехала во двор, и все четверо поднялись по лестнице.
— В мой кабинет, Жанвье.
Окно осталось открытым. Надвигалась гроза, и в районе Монпарнаса уже, наверное, шел дождь.
— Садитесь оба… Посмотри, Жанвье, Люка и Лапуэнт уже здесь?
Инспектор тут же вернулся.
— Он рядом, под охраной.
— Пусть введут.
Джо был разъярен, как и его старший брат.
— Я буду жаловаться.
— Ладно. Скажите это следователю…
— Сколько времени вы собираетесь нас держать?
— Это зависит от присяжных. Один из вас рискует получить двадцать лет или больше… Лично вам это обойдется в несколько лет…
— Я ничего не сделал…
— Я знаю, что вы не стреляли, но мне также известно, что, когда брат позвонил вам среди ночи, вы помогли ему спустить труп Марсиа, положили в вашу машину и отвезли на авеню Жюно…
— Это ложь…
— Жанвье! Введи свидетеля, который ждет.
— Если речь идет о нем…
— Речь идет именно о нем… Входите, Жюстен… Садитесь!
Жанвье стоял, словно наблюдая за ними, а Лапуэнт стенографировал допрос в углу кабинета.
— Вот это вы называете свидетелем? — проворчал Манюэль, взбешенный донельзя. — Да ведь его можно купить за сто франков и заставить говорить что угодно.
Мегрэ сделал вид, что не слышал, и повернулся к Лине:
— Извольте ответить, мадам, находились ли вы в ночь с понедельника на вторник в квартире присутствующего здесь Манюэля Мори на улице Ля-Брюйер.
— Это вас не касается.
— Должен ли я сделать вывод из вашего поведения, что вы решили не отвечать ни на один вопрос?
— Смотря какие будут вопросы.
Любовник смотрел на нее, нахмурив брови.
— Вы признаете, однако, что были любовницей этого человека?
— Я могу быть любовницей кого захочу. Насколько мне известно, в уголовном кодексе нет статьи, запрещающей это.
— Где вы ночевали прошлую ночь?
— У себя.
— С кем?
Лина промолчала.
— Знали ли вы, что у вашего любовника в ящике ночного столика или на нем лежало оружие?
Никакого ответа.
— Я позволю себе повторить этот вопрос в ваших собственных интересах, так как он очень важен. Особенно для вас. Когда ваш муж позвонил в дверь, вы лежали в постели голая. Манюэль надел халат и пошел открывать, но он не взял оружия… У вашего мужа в руках был пистолет. Он прямо направился в спальню и сдернул одеяло… Как он там вас назвал, я не знаю.
Затем он повернулся к Манюэлю… Тот подошел к кровати и через мгновение у него в руках был пистолет.
Он выстрелил первым… Это первая версия. По ходу следственного эксперимента, который мы скоро произведем, мы посмотрим, насколько она правдоподобна.
Существует и другая гипотеза, тоже вполне вероятная.
Вы знали, где находится оружие… Ваш муж собирался выстрелить в вашего любовника, но вы выстрелили первой… Что вы на это скажете?
— Скажу, что это просто безумие. Прежде всего я должна была там находиться. Затем, чтобы…
Не слушая ее, Мегрэ повернулся к Манюэлю:
— Ну а вы что на это скажете?
Лицо старшего Мори было мрачным, и он только покачал головой:
— Ничего не скажу.
— Вы не протестуете против этой версии?
— Повторяю, я ничего не скажу…
— Вот так-то ты меня продал? Ну, хорошо же, дорогой, скоро узнаешь…
— Ты что, Лина, я ничего не сказал.
— Ты бы мог все отрицать.
— Возможно, я заговорю у следователя или в присутствии моего адвоката.
— А пока я должна расплачиваться… Послушайте, господин комиссар…
И, взбешенная, она подошла к столу Мегрэ и начала говорить, яростно жестикулируя. Теперь это уже была не элегантная Лина Марсиа, а разъяренная самка.
— Да, я действительно была на улице Ля-Брюйер, не буду отрицать, поскольку нас видел муж консьержки, хотя и был в стельку пьян. Но надолго ему не заткнешь рот бутылкой коньяку. Наверное, к тому же повсюду остались отпечатки пальцев, следы моей пудры или крема. Эта история тянется уже три года, и я бываю у него по крайней мере два раза в неделю. А этот подонок, этот гнусный недоносок, который сидит вон там, в углу, наверняка был в курсе наших дел. Что же касается Манюэля, то он знал, чего добивается, когда стал моим любовником. Он добивался не меня, а наследства моего мужа.
Она не владела собой, говорила отрывисто.
— Когда Морис обратил на него внимание, Манюэль был всего лишь мелким сутенером… Вы наверняка не знаете, что Морис был крупным дельцом…
Мегрэ курил трубку, боясь прервать этот поток слов.
Лина говорила, охваченная яростью, а может быть, страхом. Время от времени она поворачивалась и с ненавистью смотрела на Манюэля.
Всего несколько часов назад они были не только любовниками, но еще и соучастниками преступления. Теперь каждый стремился свалить вину на другого.
— Жанвье, сними с него наручники.
— Наконец-то вспомнили… Полагаю, что отсюда не так-то просто вырваться…
Манюэль уже утратил свой апломб и только криво усмехался.
Блоха неподвижно сидел на стуле в углу, как можно дальше от братьев Мори. Вид у него по-прежнему был испуганный, и несмотря на то, что Манюэль проиграл, он смотрел на него с ужасом. Он так давно испытывал к нему страх, считая своего рода сверхчеловеком, что никак не мог избавиться от этого чувства.
