Минут через пять почти по-хорошему я получил разрешение удалиться. Почему-то Джин Эстей не выразила желания поцеловать меня на прощание.
Я и в самом деле хотел вернуться и пораньше поужинать, чтобы точно в назначенное время встретиться с Орри Кэтером. Часов около пяти он явился с сообщением, содержание которого дало мне основание полагать, что я должен рискнуть вызвать недовольство Вулфа, нарушив его занятия в оранжерее. Я проводил Орри туда. Вулф конечно, что-то недовольно прохрюкал, но все же выслушал Орри.
Продавец ювелирного магазина фирмы Бодэ никогда не видел ни золотых, ни каких-либо других сережек в форме паука, но дал Орри список фабрикантов, импортеров, оптовиков и розничников ювелирной торговли, Орри переговорил со всеми, главным образом по телефону, и к четырем часам уже готов был утверждать, что никто в Нью-Йорке не видел в продаже сережек в форме пауков, когда закупочный агент одной оптовой фирмы посоветовал ему побеседовать с сотрудницей той же фирмы мисс Граммон, обязанности которой состояли в том, чтобы следить за ценами и ассортиментом других фирм.
Мисс Граммон подтвердила, что несколько недель назад она видела пару сережек-пауков и не испытывает желания снова любоваться ими. Её поразило, что такая мерзость оказалась в витрине ювелирного магазина Джулиуса Гирстера, который как раз славился тем, что большинство продававшихся им изделий отличалось прекрасным вкусом.
Все шло хорошо, но как только Орри появился у Гирстера, он натолкнулся на совершенно неожиданное препятствие. Он объяснил Гирстеру, что видел такие сережки в витрине его магазина и хотел бы приобрести их, однако Гирстер с самого начала уклонился от разговора на эту тему. Он не отрицал, что в витрине могли быть подобные сережки, но и не признавал этого: он, мол, не помнит, были ли такие сережки у него, а если и были, то когда и кому он продал их. Орри считал, что Гирстер самый настоящий лжец, и готов был, если мы разрешим, облить его бензином и поджечь.
Договорились, что сегодня же вечером мы с Орри нанесем визит Гирстеру, причём без предупреждения.
В течение всего дня больше не произошло ничего, заслуживающего внимания. Неоднократно напоминал о себе Лон Коэн, звонили Сол Пензер и Фред Даркин, докладывавшие, что у них ничего нет. Об одном обстоятельстве, правда, следует упомянуть: о вендикационном иске[1] Джеймса Альберта Мзддокса все ещё ничего не было слышно, и наш адвокат Паркер даже чувствовал себя в какой-то степени оскорбленным.
Мы встретились с Орри в восемь часов на углу Семьдесят четвертой улицы и Колумбус-серкл и под унылым, мелким дождем направились к дому на западной стороне Центрального парка.
Дверь квартиры открыл подросток, возрастом и фигурой напомнивший Пита Дроссоса, но очень аккуратный и чистенький. Увидев его, я немедленно отбросил стратегию, разработанную нами заблаговременно, и решил применить другую. «Спасибо, что проводили меня, — сказал я Орри. — Встретимся позднее». К чести Орри, ему потребовалось всего около секунды, чтобы понять, в чем дело. «Не стоит благодарности», — ответил он и направился обратно к лифту. Мальчик поздоровался со мной, я сделал то же самое, назвался и сказал, что хотел бы видеть мистера Джулиуса Гирстера.
— Я сейчас позову его, сэр. Пожалуйста, подождите, — ответил он и ушёл.
Почти сразу же появился мужчина и, прежде чем заговорить, подошёл почти вплотную ко мне. Он был несколько ниже меня, постарше, с маленьким аккуратным лицом, гладко зачесанными назад чёрными волосами, такой же чистенький и приглаженный, как его сын… во всяком случае, я надеялся, что меня встретил его сын.
— Вы хотели видеть меня? — вежливо и холодно осведомился он.
— Да. Моя фамилия Гудвин, и я работаю помощником детектива Ниро Вулфа. Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов по делу об убийстве мальчика… двенадцатилетнего мальчика по имени Пит Дроссос.
Выражение его лица не изменилось, оно, как мне представляло позднее убедиться, вообще никогда не менялось.
— Но я ничего не знаю об убийстве какого-либо мальчика, — заявил он.
— Нет, знаете, — возразил я, — хоть ещё не отдаете себе отчёт в этом. Мистер Вулф полагает, что сведения, которыми вы располагаете, могут сыграть важную роль в поимке убийцы. Могу я зайти минут на пять и объяснить вам все?
— Вы полицейский?
— Нет, сэр. Я частный детектив. Это было зверское убийство, мальчика умышленно сбили машиной.
— Проходите. — Он посторонился, пропуская меня вперёд.
Гирстер провел меня в маленькую комнату, уставленную книжными шкафами и с картинами на стенах. В углу стоял небольшой письменный стол, у окна — шахматный столик и два кресла. Он жестом показал мне на одно из них, а сам сел в другое.
Я рассказал ему о Пите не очень подробно, но достаточно для того, чтобы у моего собеседника составилось подробное впечатление о беседе Пита с Вулфом и мною, о втором посещении Пита на следующий день, всего за несколько часов до появления Стеббинса с известием о его смерти, и о приходе к нам миссис Дроссос с четырьмя долларами и тридцатью центами. Я ничего не драматизировал, а просто рассказал все, как было, а затем перешел к цели моего визита.
— В связи с эти делом возникли некоторые осложнения, — продолжал я. — Ну, например, у миссис Фромм в ушах, когда её убили вечером в пятницу, были сережки в форме золотых пауков. Ваша помощь мне нужна лишь для того, чтобы найти, кто убил мальчика. Ни полиция, ни мистер Вулф пока выяснить ничего не могли. Мистер Вулф сейчас полагает, что единственная возможность выйти на след убийцы — это попытаться проследить путь пары сережек, которые, по словам Пита, были на женщине, управлявшей автомашиной. Мы не нашли никого, кто видел бы женщину с такими сережками (за исключением миссис Фромм, конечно), и поэтому мистер Вулф решил попытаться провести расследование с другого конца. Он поручил человеку по фамилии Кэтер найти кого-нибудь, кто вообще когда-либо видел подобные сережки. Надежный человек, которого в случае необходимости можно назвать, сказал ему, что несколько недель назад видел пару подобных сережек в витрине вашего магазина. Кэтер пытался поговорить с вами, но вы ответили, что ничего не помните.
Я замолчал, рассчитывая, что Гирстер сделает какое-нибудь замечание, однако он промолчал, и его маленькое лицо по-прежнему было бесстрастным.
— Конечно, я мог бы разговаривать с вами иначе, — продолжал я. — Мог бы сказать, например, насколько это невероятно, что вы недавно имели в магазине такую необычную вещицу и ничего не помните о ней. Вы ответили бы мне, что как бы там ни было, но это факт. Я возразил бы, что в таком случае придётся ПОМОЧЬ вам вспомнить, но поскольку у меня нет ни права, ни возможности применить соответствующие эффективные способы развязывать языки, мне пришлось бы передать это тому, кто обладает всем этим, — инспектору Кремеру из уголовной полиции. Разумеется, я поступил бы так с большой неохотой. Однако я хочу предоставить вам самому определить своё дальнейшее поведение. Мальчик был умышленно убит кем-то, кому он не причинил никакого вреда. Произошло это пять дней назад, а никаких следов убийцы до сих пор не обнаружено. Вполне возможно, что их так и не удастся обнаружить, если мы не найдем женщину, управлявшую той машиной. У неё были сережки в форме пауков. Судя по всему, в Нью-Йорке видели только одну пару таких сережек — менее месяца назад в витрине вашего магазина. Я спрашиваю вас, мистер Гирстер, эти сведения помогают вам вспомнить что-нибудь?
— Вы ставите меня, мистер Гудвин, в очень трудное положение, — ответил Гирстер, облизывая губы.
— Я? Нет. В такое положение нас поставил человек, который убил Пита.
— Да, да, конечно. Я ничего не знал об этом. Обычно я не читаю в газетах заметки об убийствах, но сообщение об убийстве миссис Фромм прочёл и помню такую деталь, что у неё были серьги в форме пауков. Вы, разумеется, правы — эти серьги уникальны. Мой доверенный агент в Париже, закупающий там оригинальные безделушки, прислал их мне в конце апреля.
— И вы выставили их в витрине?
— Да. Сегодня, когда меня спросил о них этот пижон… Как, вы говорите, его фамилия?
— Кэтер.
— Да, правильно. Сегодня, когда мистер Кэтер спросил меня о них, я предпочёл сделать вид, что не помню. У меня возникло подозрение, что он полицейский, ведущий расследование убийства миссис Фромм, а я избегаю всего, что может создать мне дурную репутацию. Мне было бы неприятно увидеть свою фамилию в сенсационных заголовках газет. Я буду очень признателен вам, если вы примете меры, чтобы моя фамилия не упоминалась в прессе. Я продал серьги в понедельник одиннадцатого мая во второй половине дня. Женщина, проходившая мимо моего магазина, увидела их в витрине, зашла и приобрела. Она выписала мне чек на сто сорок долларов. Это была миссис Фромм.
