– Раньше вы говорили по-другому. Вы говорили, что вам придется заявить в полицию лишь в том случае, если возможность, что Ибер был убит из моего револьвера, превратится в вероятность.
– Да, однако решение относительно того, превратилась она в вероятность или нет, остается за мной. Я рискую оказаться в неловком положении, то же самое относится и к мистеру Гудвину. Мы не хотим потерять наши лицензии. Конечно, было бы благоразумно довести все до сведения Кремера, когда он был здесь, но он вывел меня из себя.
Вульф повесил трубку и взглянул на меня так, словно это я вывел его из себя.
Я тоже повесил трубку и уставился на него.
– К черту лицензии. Мы рискуем сесть на казенные харчи штата Нью-Йорк сроком от одного до десяти лет и с отпуском за примерное поведение.
– Ты бросаешь мне вызов? – осведомился Вульф. – Ты ведь тоже присутствовал при нашей беседе. И язык у тебя есть, еще какой длинный. Ты бы развязал его, не будь рядом меня?
– Нет. Он мне не нравится. У него дурные манеры. Не хватает лоска. Возьмем в качестве контраста вас. Вы любезны, обходительны, тактичны, полны желания угодить. Итак, что будем делать дальше? Я покинул джарелловские покои, чтобы не вертеться под ногами у той компании, но раз они все равно меня выследили, я могу вернуться туда, не так ли?
Он буркнул, что не могу до тех пор, пока не будет сигнала от Джарелла, и я отправился в приемную сообщить Орри, что он может заняться своими повседневными обязанностями, а сам устроился на кушетке с «Таймс».
Нельзя сказать, чтобы те тридцать часов, которые прошли с полудня в субботу до шести вечера в воскресенье, не были отмечены какими-либо событиями – зевок ведь тоже событие, однако, судя по всему, все топтались на месте, я в первую очередь. Сразу после ленча в субботу нам позвонил Джарелл и сообщил о положении дел. Кремер прямо от нас двинул к нему и присоединился к компании, засевшей в библиотеке. Там он, я полагаю, тявкать не стал, поскольку даже инспектор не позволит себе тявкать без особого на то основания на такую шишку, как Отис Джарелл, однако у него были вопросы, на которые он рассчитывал получить ответы. Фактически он получил ответ всего на один вопрос: нанимал ли Джарелл для какого-то дела Ниро Вульфа. Да. Плюс вытекающие отсюда: был ли Арчи Гудвин, иначе Ален Грин, подослан в качестве секретаря Джарелла в связи с этим делом? Да. Вот и все. Джарелл сообщил им, что дело это сугубо личное и конфиденциальное и с проводимым расследованием никакой связи не имеет, так что они могут о нем забыть.
Ясное дело, Кремер вовсе не собирался о нем забывать, но, судя по всему, он решил, что ему требуется все это переварить, поскольку за эти тридцать часов от него не было ни слуху ни духу.
Я не видел оснований, на которых Ален Грин мог бы возвратиться на место разворачивающихся событий. Джарелл, вероятно, тоже, ибо заявил, что Алена Грина больше не существует. Он растолковал своим домочадцам, в присутствии Корея Брайэма, кто я такой и для чего потребовалась эта комедия. Правда, это «для чего» он до конца прояснять не стал. Сказал, что ему потребовались услуги Ниро Вульфа в связи с каким-то там вопросом, связанным с его бизнесом, а Вульф направил меня сюда собирать сведения. Еще он сообщил им, что я больше не появлюсь в их доме, на что Вульф ему возразил. Я там появлюсь и останусь до тех пор, пока не поступят дальнейшие указания. Когда Джарелл спросил, для какой цели? Вульф ответил: «Чтобы собирать факты». На вопрос Джарелла: «Какие факты»? – Вульф ответил: «Те, которые мне нужны». Джарелл понимал, что, если он не пустит в дом меня, то в самое ближайшее время ему придется впустить туда Кремера, который непременно поинтересуется насчет пропавшего револьвера, так что он с этим смирился. Когда Вульф повесил трубку и отодвинул телефон в сторону, я попросил его написать список требующихся ему фактов.
– Черт побери, да я сам не знаю, что это за факты! – рявкнул он. – Просто я хочу, чтобы ты присутствовал там на случай, если что-то случится, а в твоем присутствии оно скорей случится. Теперь, когда всем им известно, кто ты такой, ты для них представляешь угрозу, действуешь им на нервы, по крайней мере одному из них, что может побудить его или ее к действиям.
Итак, за обедом в субботу собралась все домочадцы Джарелла. Когда выяснилось, кто я на самом деле, каждый прореагировал в меру своих возможностей. Роджер Фут считал, что его предложение Вульфу поинтересоваться моим прошлым было блестящей шуткой, – он то и дело возвращался к этой теме. Трелла не только не могла видеть в этом ничего смешного, но и меня видеть не могла: не станет же она спрашивать у детектива, как он относится к бараньей ноге?
Уимен как будто никак не прореагировал на мою метаморфозу. Сьюзен из кожи вон лезла, чтобы показать, что она, несмотря ни на что, считает меня человеческим существом. Во время коктейля в гостиной она первая подошла ко мне, когда я смешивал для Лоис «кровавую Мэри» и сказала, что, наверное, все равно будет называть меня Аленом Грином.
– Боюсь, в моем мозгу не так много извилин, а в одной из них запечатлелось имя Ален Грин, неразрывно слившись с вами, так что ничего не сделаешь, – сказала она с полуулыбкой.
Я заверил ее, что для меня не имеет никакого значения то, как она меня будет называть, ведь обе фамилии начинаются с буквы Г. Я не забыл ни о том, что она могла быть змеей, ни о том, что она протащила меня за собой на какой-то невидимой ниточке через полкомнаты. Такое не повторилось, но и одного раза вполне достаточно. Я был несколько удивлен тем, что они с Уименом продолжают оставаться в этом доме после того, как Джарелл в присутствии свидетелей обвинил невестку в краже револьвера.
Я думаю, что после обеда сядут по обыкновению за бридж, но на сей раз игра не состоялась. У Джарелла с Треллой были билеты на какое-то шоу, у Уимена и Сьюзен – другое. Нора Кент ушла неизвестно куда, Роджер Фут предложил с часок перекинуться в кункен, пояснив, что ему нужно пораньше лечь спать, так как завтра вставать в шесть и ехать в «Бельмонт». Я спросил зачем, зная, что по воскресеньям бегов нет, он ответил, что должен взглянуть на лошадей. Отказавшись от кункена, я приблизился к Лоис. Я не видел никакого смысла в том, чтоб торчать здесь целый вечер, поскольку на нервы было действовать некому, разве что Роджеру, да и тот собирался завалиться спать, поэтому я сказал Лоис, что теперь, когда я сменил фамилию на прежнюю, появилась возможность, а также и желание двинуть вместе в «Фламинго». Возможно, у нее не было иных планов, или же они у нее были, но она либо сжалилась надо мной, либо я ее очаровал. Как бы там ни было, вечер мы провели вместе и домой вернулись около двух часов ночи.
В воскресенье утром мне показалось было, что я на самом деле смог бы производить на них угрожающее впечатление. За завтраком, кроме меня, собралось четыре человека: Уимен, Сьюзен, Лоис и Нора. Джарелл уже позавтракал и куда-то удалился. Роджер отправился взглянуть на лошадей, Трелла, как я понял, еще не вставала. Однако будущее не казалось многообещающим. Нора собиралась на выставку картин Пикассо в Музей современного искусства, видимо, на целый день. Сьюзен шла в церковь. Уимен отправился на балкон с пачкой воскресных газет. Поэтому, когда Лоис заявила, что хочет прогуляться, я сказал, что тоже хочу, только передо мной стоит дилемма: то ли мне идти с ней, то ли выбрать другую дорогу. Она сказала, что можно, пожалуй, попробовать одной и той же. В парк ей не хотелось, думаю, из-за белки, поэтому прошлись по Мэдисон-авеню и очутились в Центральном парке. Через полчаса она села в такси и уехала к друзьям на ленч. Что за друзья, мне не сказала, правда, меня тоже пригласила, но я подумал, что мне следует вернуться домой и по возможности кому-нибудь поугрожать. На обратном пути я позвонил Вульфу и доложил о том, что произошло: ничего. В гостиной меня встретил Стек и сказал, что Джарелл ждет меня в библиотеке.
Он думал, что сразит меня наповал, но я был нисколько не впечатлен. Оказывается, он целый час провел в «Пингвине» с одним старым другом, точнее, знакомым – комиссаром полиции Мэрфи, который заверил его в том, что, несмотря на то, что окружная прокуратура и полиция из кожи вон лезут, чтобы посадить на скамью подсудимых убийцу бывшего секретаря Джарелла, никакого вмешательства в личные дела Джарелла не предполагается. Уважаемые граждане заслуживают обходительного обращения. Джарелл уведомил меня, что думает позвонить Вульфу и довести сие до его сведения. Я заверил его в том, что это превосходная мысль, но не добавил, что на Вульфа это произведет еще меньше впечатления, чем на меня. Когда узнают о пропаже револьвера Джарелла, вопрос будет стоять не просто о вмешательстве.
Купив на обратном пути газету, я устроился в ее обществе в гостиной, где теперь не было ни души, и ознакомился с происходящими на белом свете событиями, включая сюда так называемые последние сведения по делу об убийстве Ибера. Нигде не упоминалось о том поразительном открытии, что новый секретарь Отиса Джарелла оказался не кем иным, как человеком Ниро Вульфа, его Пятницей, Субботой, Воскресеньем, Понедельником, Вторником, Средой и Четвергом, прославленным детективом Арчи Гудвином. Определенно, Кремер и окружная прокуратура не собиралась устраивать нам рекламу до тех пор, пока не обнаружится наша замешанность в деле об убийстве – типичный узколобый подход мелких людишек, поэтому заняться рекламой предстояло департаменту общественных отношений Ниро Вульфа, то есть мне. К тому же я был должен Лону Коэну кость. Я и прошел к себе в комнату с намерением ему позвонить, о чем впоследствии пожалел, ибо с костью он постарался выбить у меня кусок мяса. Только я повесил трубку, как зазвонил зеленый телефон. Это был помощник окружного прокурора Мандельбаум, который приглашал меня зайти сегодня в три к нему в контору для необходимой неофициальной беседы. Я сказал ему, что буду очень рад его видеть, и спустился что-нибудь перехватить перед отходом, но Стек сказал мне, что в час тридцать подадут ленч.
