Однако между Уордом и Маллинзом выросла самая глухая, самая непроницаемая стена. Разве мог Уорд позабыть, что Маллинз обладал Бесси в кухне у музыканта, чуть ли не у него на глазах, что он был последним ее мужчиной?
А он, Уорд, чтобы обладать ею, обещал развестись, что означало расстаться с детьми. Он готов был пожертвовать всем, а его приятелю достаточно было только глянуть на нее своими фатовскими глазами.
Уж не подозревал ли Уорд Дэна в чем-то гораздо более серьезном? Возможно, он совершенно искренне утверждал, что уверен, будто ему тайком вкатили наркотик?
Он внезапно заснул, но самомнение человека, умеющего крепко выпить, не позволяло ему признаться, что его свалила чрезмерная доза. Он не помнил, сколько времени проспал. Мегрэ сделал забавное наблюдение: всякий раз, когда этих парней спрашивали точное время, они отвечали: «У меня не было часов».
Это ему напомнило, как он сам отбывал воинскую повинность: в ту пору солдаты получали по одному су в день, и через несколько недель все часы их полка оказались в ломбарде.
Разве Уорд мог быть уверен, что Маллинз спал рядом с ним в машине?
Коул разбирался в наркотиках: это ведь его специальность, и Мегрэ спросил у него:
— А у музыканта не могло оказаться сигарет с марихуаной?
— Могу сказать почти с полной уверенностью: нет. Даже имей он их, марихуана не вогнала бы Уорда в сон, как он это утверждает. Напротив, он должен был бы почувствовать неестественное возбуждение.
Может быть, Маллинз тоже подозревает Уорда в том, что тот воспользовался его сонливостью и ходил на железную дорогу?
Тем не менее ни один из них ни разу не бросил на другого ненавидящий или обвиняющий взгляд. Казалось, они, насупившись, наморщив лбы, пытаются отыскать разгадку тайны.
Среди «младшеклассников» Ван-Флит был самый нервный. Этим утром у него были такие глаза, словно он всю ночь не спал или много плакал.
Взгляд у него застывший, тоскливый. Ван-Флит, казалось, предчувствует неминуемую беду: ногти у него обкусаны до мяса. Задумавшись, он начинает их грызть, но спохватывается, мгновенно прекращает и пытается взять себя в руки.
У О'Нила лицо хмурое, упрямое; как обычно, он похож на отличника, которого несправедливо наказали. У него, единственного из всей пятерки, тюремная одежда не по росту и висит мешком.
Во взгляде У Ли, в мягких чертах лица, в поведении сквозит такая невинность, что его, как ребенка, хочется погладить.
— Последний день! — радостно произнес кто-то над самым ухом у Мегрэ, отчего тот даже вздрогнул, Это был старик присяжный с лицом, словно вырезанным офортной иглой. Его глаза, окруженные сетью тонких глубоких морщин, светились лукавством и в то же время простодушием. Он видел, как внимательно и напряженно слушает Мегрэ, чувствовал его заинтересованность и, видимо, решил, что комиссар разочарован тем, что сегодня все кончится. Неужели этот старик, вовсе не кажущийся обеспокоенным, уже составил себе мнение по делу? Ван-Флит, стоявший неподалеку и прислушивавшийся к ним, снова принялся грызть ногти, а сержант Уорд хмуро рассматривал толстяка, говорящего с иностранным акцентом, который, бог весть почему, тратит на них время.
Все пятеро были свежевыбриты, а Уорд даже пострижен: на затылке и около ушей у него появилась белая полоска кожи, контрастирующая с загорелым лицом и шеей.
Происходило что-то непонятное, Было уже без двадцати десять, а Иезекииль еще не созывал присяжных на заседание. И стоял он не на галерее, а внизу, у газона — курил возле закрытой двери. Ни коронера, ни атторнея, ни О'Рока не было видно, хотя раньше они обычно мелькали в коридоре.
Постоянные посетители в половине десятого зашли в зал, но потом один за другим вышли, оставив на стульях шляпы или другие предметы, чтобы показать, что место занято. Сверху они наблюдали за Иезекиилем. Кое-кто спустился вниз выпить кока-колы. Негритянка с младенцем что-то сказала Мегрэ; он не понял, однако на всякий случай улыбнулся и пощекотал пальцем шейку малыша.
Потом Мегрэ тоже сошел вниз, отметил оживление в кабинете коронера и даже рассмотрел говорившего по телефону О'Рока.
Бросив пятицентовую монету в щель красного автомата, Мегрэ выпил из горлышка первую за утро бутылку кока-колы. Снизу он продолжал наблюдать за пятью парнями, облокотившимися на перила галереи второго этажа.
Внезапно Мегрэ вырвал из записной книжки листок и что-то быстро на нем написал.
Под аркадой сидел торговец, продававший газеты и почтовые открытки. У него были и конверты Мегрэ купил один, положил в него листок, заклеил и надписал имя О'Рока.
Понемногу собравшихся стало охватывать нетерпение и какая-то непонятная тревога. В конце концов, все взоры обратились к дверям кабинета, куда входили официальные лица и откуда время от времени с деловым видом выскакивал помощник шерифа, чтобы тотчас же скрыться за другой дверью.
Вдруг у колоннады остановился светлый автомобиль, и низенький плотный человек, пройдя через патио, направился к кабинету шерифа. Очевидно, его ждали, потому что О'Рок вышел ему навстречу, впустил в кабинет, и дверь захлопнулась.
Наконец без пяти десять Иезекииль сделал последнюю затяжку и возгласил традиционное:
— Присяжные!
Все расселись по местам. Коронер опробовал свое кресло в разных положениях и настроил микрофон. Иезекииль поиграл кнопками кондиционера, встал и закрыл решетчатые ставни.
— Анджелино Поджи!
О'Рок отыскал взглядом Мегрэ и подмигнул. Сидевший неподалеку Хэролд Митчелл, заметив это, нахмурился.
— Вы торгуете съестными припасами и являетесь поставщиком авиационной базы?
— Да, поставляю продукты для офицерской и сержантской столовых.
Свидетель, родом итальянец, говорил с акцентом. Ему было жарко. Он запыхался и все время вытирал пот, с любопытством поглядывая вокруг.
— Вы не знаете о гибели Бесси Митчелл и не слышали о расследовании?
— Нет, сэр. Час назад я на одном из моих грузовиков прибыл из Лос-Анджелеса, куда ездил за товаром. Жена мне сказала, что ночью несколько раз звонили, справлялись, по вернулся ли я. Только я принял душ и собрался лечь спать, как за мной пришли от шерифа.
— Что вы делали, начиная с утра двадцать восьмого июля?
— Получив на базе заказы, поехал…
— Минуточку. Где вы провели ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое?
— В Ногалесе, на мексиканской стороне. Я там закупил две машины дынь и машину овощей. Часть ночи я и мои поставщики провели, как часто у нас бывает, вместе.
— Много выпили?
— Нет, немного. Мы играли в покер.
— С вами там ничего не произошло?
— Мы зашли пропустить по рюмочке; в это время кто-то, видно, задел мою машину и помял крыло.
— Опишите вашу машину.
— Бежевый «понтиак». Неделю назад купил по случаю.
— Вам известно, что его покрышки были приобретены в кредит?
— Нет. Я довольно часто покупаю и продаю машины, не столько ради прибыли, сколько для того, чтобы оказать услугу.
— В котором часу вы выехали на тусонское шоссе?
— Границу пересек что-то около трех. Чуток поболтал со знакомым агентом иммиграционного управления.
У Поджи сохранилась европейская привычка жестикулировать в разговоре. При этом он вопросительно смотрел по очереди на всех сидящих за столом, словно не понимая до сих пор, чего от него хотят.
— Вы ехали один?
— Да, сэр. Но, подъезжая к тусонскому аэродрому, увидел на шоссе человека, поднявшего руку. Я понял, что он просит его подвезти, и подумал: жаль, раньше не встретился — был бы компаньон в пути.
— В котором часу это было?
— Должно быть, в начале пятого: ехал-то я не очень быстро.
— Уже было светло?
— Еще нет. Но начинало светать.
— Повернитесь и покажите, кто из этих людей остановил вас.
Поджи ни секунды не колебался.
— Вот этот! Китаец.
— Он один стоял на обочине?
— Да, сэр.
— Как он был одет?
— Кажется, на нем была сиреневая или лиловая рубашка.
— Вам не встретилась машина по пути из Ногалеса?
— Встретилась, сэр. Милях в двух дальше.
— К Ногалесу?
— Да. На обочине перед телеграфным столбом стоял «шевроле» с погашенными фарами. Я еще подумал — не случилась ли авария: он почти уперся в столб.
— Вы не заметили, там кто-нибудь сидел?
— Было слишком темно.
— Что вам сказал капрал У Ли?
— Спросил, не могу ли я немножко подождать его друзей, которые вот-вот должны подойти. Узнав, что им нужно на базу, я сказал, что как раз еду туда. Я-то думал, что эти двое сошли с дороги по нужде.
— Долго вам пришлось ждать?
— Мне показалось, долго.
— Сколько примерно минут?
— Минуты три, а то и четыре. Капрал повернулся к железной дороге, сложил руки рупором и стал кричать их по имени.
