Закончив говорить, доктор посмотрел на лейтенанта. Затем что-то вспомнил и с неприятной гримасой добавил:
– Да, из этого случая можно извлечь хороший урок. Всем нам надо быть осторожнее…
Страж маяка
Да, все меня об этом спрашивают. Зачем мне оставаться на этом маленьком островке в полном одиночестве, в преклонных летах, без жены, без сына, просто присматривая за маяком и слушая нескончаемый шум волн...
На ваш взгляд это, конечно, может показаться однообразной жизнью, но для старика вроде меня – это радостный долг, и я не откажусь от него, пока мое тело может шевелиться, а глаза смотрят на мир.
Понимаете, после того, как моя жена заболела и умерла несколько лет назад, моя служба мне тоже стала казаться печальной. Я даже надеялся, что мой сын сменит меня, дав мне переехать в городок на другом берегу залива и наслаждаться покоем... Я мечтал об этом, когда с моим единственным сыном Масаеси случилось это. Прошу вас, выслушайте меня... Позвольте старику всем вам хорошо объяснить, сколь почетен труд всех смотрителей маяка, какую благородную задачу исполняют они даже на таком маленьком, забытом всеми островке.
Быть может, это звучит как отцовское хвастовство, но мой сын Масаеси был воспитанным, надежным и одаренным наследником смотрителя маяка. И каждый раз, когда я вспоминаю, какой урок благородства преподал мне Масаеси, когда покинул меня, мое сердце разрывается, и я чувствую себя очень одиноким. Позвольте мне рассказать, что же произошло...
О, задул ужасный ветер... Да, да, в ту ночь тоже штормило, и ветер был такой же сильный, какой сейчас несется над бурным морем.
***
Сейчас даже при маяках на таких островках, как этот, есть кое-какие удобства в помощь живущим при них смотрителям. Но в то время нас было совсем мало – я, мой сын да недавно женившийся сторож Тономура. Мы все жили в старом домике у маяка и, поверьте, очень мирно. Но с судьбой не поспоришь, и однажды сторож Тономура, до тех пор лучившийся энергией, слег с аппендицитом. И его немедленно переправили через залив в городскую больницу. Естественно, жена уехала сидеть у его постели. И, хоть это было не слишком удобным, нам с Масаеси пришлось работать ночью посменно, наблюдая за маяком.
Поскольку Тономуру доставили в больницу довольно быстро, он поправился и вскоре был выписан. Услышав новости, я не мог больше ждать и бросился подготовить лодку и забрать его. У нас была маленькая моторная лодка, входившая в оборудование при маяке, поэтому я залил в нее еще масла, расстелил на сиденье соломенную циновку и по освежающему июньскому морю поплыл в город, оставив маяк на попечение Масаеси.
Сейчас я понимаю, что это был последний раз, когда я видел сына. В тот день море было странно спокойным, и я решил попытаться вернуться к вечеру, разогнавшись по морю так, будто катился с холма. Но, как известно, в этих краях морю нельзя доверять ни летом, ни осенью. Я был неосторожен. Не подумал об этом, и теперь ничего не поделаешь, но тогда, приплыв в город, я забрал Тономуру, и мы направились прямо к маяку. В эту минуту в южной части неба серой головкой молотка показалась грозовая туча, и я увидел, как она все больше растет... Было слишком поздно. Волны становились выше и выше, цвет моря резко переменился, и на нас с черного, как смоль, неба посыпались крупные капли дождя. Давно знакомые с морем, мы поняли, что остается только возвращаться в город. Как известно, там находится таможня, а мы всегда дружили с ее служащими, так что они нашли нам, где лечь спать. Не оставалось ничего другого, как спокойно ждать.
Но, как говорится, беда не приходит одна. Море все суровело и не успокаивалось ни на минуту. Мы начали тревожиться. Я велел Масаеси присматривать за маяком, но он был один, и кто знает, куда завел его долг? В те дни это старое здание еще не отремонтировали, и каждый раз в бурю мы несли урон. Даже если бы маяк вышел из шторма невредимым, просто представить моего сына одного, на вершине скрипящей башни, раскачивающейся под ветром... О, вы об этом не знаете? В бурные ночи верхушка маяка раскачивается. Слегка, конечно, но если сильный порыв ветра как следует ее заденет... Впрочем, пока здание раскачивается, это значит, что железные крепления еще устойчивы, так что это даже приносит облегчение. В любом случае, я был уверен, что там не слишком приятно. Я не мог больше ждать, поэтому вышел поискать лодку побольше, но, хотя в гавани нашли укрытие кое-какие лодки, никто на них не хотел снова плыть к острову по крутым волнам, мимо скал и рифов, таящихся под поверхностью моря. На все это беспокойство и нетерпение потихоньку спустилась ночь. Штормовая ночь. Я попытался успокоить стук в груди, поэтому поднялся на второй этаж жилого дома при таможне и стал смотреть в окна, по которым хлестал дождь. И вздохнул с облегчением, увидев вдали, что свет, зажженный Масаеси, пробивается сквозь мрачную, бушующую тьму точно каждые десять секунд. Словно светлячок летит сквозь дождь. Я мог только молиться, чтобы свет горел так и дальше, и, когда мы поужинали, таможенники любезно предложили нам кровати в своем доме. Но ночью буря только продолжала звереть. Мы с Тономурой так и не смогли уснуть. Мы встали и подошли к большому окну на втором этаже, чтобы убедиться, что молитвы наши услышаны, и увидеть, что огонь маяка продолжает мигать далеко за морем, а затем вновь лечь.
Да, да, тогда Масаеси был двадцать один год. Моложе, чем любой из вас, сидящих тут. Его румяное лицо временами сияло, но немного он походил и на своего отца. И был смелым человеком. Он бы не сдался... Нет, не могу пожаловаться на сына. В любом случае, едва ли я хоть на минуту уснул в ту ночь, вновь вставая и держа стражу у окна, выходящего на свет, льющийся с островка посреди бури. Мой Масаеси продержался до утра.
***
Утром показалось, что вся эта ночь – обман. Буря полностью стихла, сменившись спокойным ветерком. Только крупные волны, медленно прокатывавшиеся по глади моря, немного напоминали о вчерашнем. Мы тепло поблагодарили таможенников и быстро сели в лодку. Меньше чем через два часа мы добрались до места. Но когда мы подошли к нему, и сверху обрисовался столь знакомый силуэт маяка, я ощутил внутри себя все нарастающую тревогу.
Мы задержались из-за бури на ночь, так что Масаеси, должно быть, нетерпеливо ожидал нас, и я представлял, как теперь он появится из-за маяка и вскочит, завидев нас, на скалу, энергично подпрыгивая, размахивая руками и приветствуя наше возвращение. Этого не произошло, мои все росшие ожидания оказались всего лишь заблуждениями. Я больше не мог сдерживаться и закричал, но ответа с острова не последовало. Лишь эхо моего голоса дробилось о скалистый берег и исчезало в грохоте прибоя.
И тогда беспокойство полностью охватило меня. С бешено колотящимся сердцем я причалил лодку у простенького пирса в бухте, и мы быстро поднялись по скалистой тропинке. Как вы сами видели, поднимаясь по ней, можно, наконец, попасть на площадку, где находятся жилые помещения. Там мы стали звать Масаеси, но, где бы мы ни искали, внутри и снаружи квартир и повсюду вокруг, нигде не было и следа моего сына. Я дал Тономурам отдохнуть и направился к маяку по верхушкам тех больших валунов. Взбираясь по винтовой лестнице маяка, я выкрикнул имя сына, но повсюду только отражался мой дрожащий голос, а Масаеси не отвечал. Наконец, я достиг верхушки маяка – фонарного помещения, служившего также комнатой ночному дежурному. Конечно, моего сына там не было. Но я нашел там нечто необычное.
Это было... Все вы – участники этой поездки, так что знаете, что вращающаяся лампа этого маяка излучает свет каждые десять секунд. Большая лампа с линзами Френеля находится в центре фонарного помещения и через систему шестерен соединена с тяжелым грузом, подвешенным внутри шахты – большой трубы прямо в центре башни, окруженной винтовой лестницей. Именно этот механизм заставляет лампу вращаться, посылая лучи света только раз в десять секунд. В тот момент, когда я буквально впрыгнул в фонарное помещение, лампа все еще вращалась. Бледное пламя все еще подпитывалось ацетиленом, хотя давно рассвело. Это значило, что Масаеси ушел куда-то до того, как настало время выключить утром лампу. Осознав это, я вздрогнул, быстро погасил свет, остановил вращение лампы и спустился вниз. Там мне попался на глаза склад для инструментов у подножия маяка. Я зашел в него, но в тускло освещенном хранилище моего сына тоже не было. Я побледнел и едва удерживал крик, возвращаясь к Тономурам.
