"Коммунист упрямый!" — закричал Танев и весь магазин выпустил…
Илиев замолкает, глядя в землю. Бросаю окурок и наступаю на него. Где-то глухо урчит мотор.
— Ну первым делом те двое перенесли чемоданы из "опеля” в "мерседес". Потом снова сели сзади. И Танев приказал: "На аэродром, и побыстрей! А то и тебя в расход пущу, пока рука еще горячая!" Он бы и пустил меня в расход, да только ни он, ни Медаров не умели водить машину. Когда мы прибыли в Божурище, последний самолет только что поднялся. Тот самый, транспортный. Танев выругался. А Медаров не сдержался и накинулся на него. "Если бы ты не терял времени на разговоры да расправы, сейчас бы сидели в самолете". — "Заткнись, ты!" — заорал на него Танев. — Сам-то на что годишься? Сейчас надо уничтожить следы, а там посмотрим". И приказывает мне: "Давай обратно!" Вернулись на то место. "Вылезай, помогать будешь!" — говорит мне Танев. "Не могу, — говорю, — мне плохо". Танев выругал меня, но не настаивал. Торопился. Втащили они с Медаровым трупы в "опель", облили его бензином, потом отошли в сторону. Танев завернул в газету камень, газету поджег и швырнул камень в машину. "Опель" запылал как факел, и вскоре бак взорвался. В то же время заиграли отбой тревоги…
Илиев замолчал. Закуриваю и поглядываю на него. Он сидит все так же, глядя в землю.
— Потом?
— Потом вернулись. Приказали мне привести в порядок машину, а сами пошли куда-то с чемоданами. Но прежде чем скрыться, Танев меня предупредил: "Забудь все, что видел. Иначе это повторится и с тобой".
— И поэтому ты молчал?
— Поэтому… Да и что толку говорить… Доказательств-то нет. Когда начался суд, даже остатки "опеля" исчезли. Я сам ходил на то место и видел своими глазами: обгорелая земля — и больше ничего. Наверное, Танев позаботился… А на суде все вертелось вокруг ущерба казне, поставок и процентов. Ни об убийствах, ни об аферах с гестапо речи не было… Медаров, конечно, мог тут здорово насолить Таневу, но воздержался. Медаров тоже был себе на уме: если он выдаст Танева, ему от этого легче не станет, больше того, если раскроются их связи с гестапо, совсем увязнет. А так он всегда будет держать Танева в руках. Пусть Танев хранит золото до того дня, когда Медаров явится получить свое…
— Думаю, что свое он уже получил, — замечаю. — Пора сейчас и Таневу получить свое. Но оставим пока материальные выгоды. Рассмотрим события новейшего времени. Тут ты должен тоже внести известные дополнения.
— Со мной дело решенное, — уныло бормочет Илиев. — Разве что вы сумеете схватить Танева, прежде чем он меня прикончит.
— Прикончит… Так, значит. Эх, Илиев, Илиев… С той ночи много воды утекло, а ты все боишься… Ну?
— То, что я говорил вам в первый раз, было правдой. Я только о двух мелочах не сказал.
— Каких?
— Вечером когда Медаров уходил в последний раз, он сказал мне, что идет к Таневу.
— Да, это, конечно, сущие пустяки. Мог бы и сейчас не говорить. Ну а где они должны были встретиться?
— В том разрушенном доме, где Танев держит машину.
— А как они договорились о встрече?
— Ну, Медаров меня все время спрашивал, видел ли я Танева, не звонил ли Танев и все такое. Сто раз я ему отвечал, что не видел и не знаю, где он. Да так оно и было. Я его не видел с того дня, как он пригнал машину на техобслуживание. Тогда он мне сказал: "Если придет Медаров снимать квартиру, не отсылай его. Хочу, — говорит, — чтобы он был у меня на глазах". Но Медаров считал, что я часто вижу Танева. И все время повторял: "Если случайно его увидишь, не забудь предупредить, что у меня есть записная книжка в коричневом переплете и что, если он будет от меня бегать, книжечка может проговориться". И каждый день одно и то же. "Скажи ему, — говорит, — что записная книжка может проговориться, так что пусть Танев возьмется за ум. И если что надумает, ты знаешь, где меня найти — там, где я пью мастику". Там они, наверно, и уговорились встретиться.
— Значит, ты передал Таневу слова Медарова?
— Передал. Он появился только один раз за весь месяц. Все расспрашивал о Медарове: что делает, куда ходит, кто приходит к нему, что говорит? Ну раз уж спросил, я ему и сказал все в точности, как велел Медаров.
— А Танев?
— Танев — ничего. Промолчал. И ушел.
— Когда это было?
— В прошлую субботу, перед исчезновением Медарова.
— Где вы встречались?
— На станции. Танев стоял на перроне и ждал.
— Понятно, — говорю. — А вторая мелочь, о которой ты умолчал?
— Ну про тот вечер, когда исчез Медаров.
— Что же было в тот вечер?
— Вскоре после полуночи слышу звонок в дверь. Ну я думал, что это Медаров, но когда открыл — вижу, Танев. "Где Медаров?" — спрашивает. "Нет его, — говорю, — вроде пошел к вам". — "В том-то и дело, — говорит, — что он не пришел, как договорились. Я до сих пор его ждал". — "Нет его", — говорю. "Ничего, — говорит, — я подожду в его комнате". — "Комната его, — говорю, — заперта". "Отопрешь", — говорит. "Не могу, — говорю, — отпирать чужую комнату". — "Можешь, можешь. И давай побыстрей. Некогда мне тут с тобой…" Ну, с Таневым шутки плохи. Нашел я ключ, открыл дверь, а Танев заперся изнутри. Был он там недолго. Он вообще все время торопился. Когда выходил, нес что-то под пальто. "Прибери там, в комнате, — говорит, — а то я все разворошил. Искал одну вещь, которую Медаров у меня украл, — записную книжку. И никому не болтай, — говорит, — что я приходил сюда". — "А Медарову что сказать?" — спрашиваю я, и у меня уже темнеет в глазах. "Ну, Медарову как раз можешь сказать, что я был. Скажи ему, что силой влез. Пусть теперь меня поищет, стервец!" И выскочил на улицу. Он, я уже говорил, все время спешил.
— Ну а ты что? Аккуратненько прибрал комнату, стер все улики…
Илиев молчит.
— Надо было бы дать тебе хороший урок, — говорю, — чтобы ты знал наперед, когда молчать, а когда — нет… Но мешает мягкий характер… Чувствую, что и за тебя придется заступаться.
Илиев смотрит на меня с выражением, в котором страх борется с надеждой.
— Ладно, иди, — говорю, — а то твой ученик еще запорет деталь. Тем более что план вы уже перевыполнили.
Я поднимаюсь, делаю рукой прощальный жест и иду в управление в соответствии с собственным планом.
В столовой управления меня ждет приятный сюрприз: суп из фасоли и жареные котлеты. Это два яства, которые я с удовольствием могу поглощать и остывшими. Чтобы окончательно не застудить горло, в конце пиршества согреваю его сигаретой. Потом снова отправляюсь на вокзал. Вообще, сегодня день дальних странствий. Вслед за Тара Искыр приходит очередь живописного уголка Банкя. Время дня такое, что я один занимаю целое купе. А одиночество обычно настраивает на мечтательный лад…
Вернулся в реальность, когда вагон энергично тряхнуло, я сообразил, что уже прибыл в Банкя.
Домик — на холме с левой стороны. Небольшой, но с тенденцией к росту. Три мастера — двое в ватниках, а третий в бежевом пуловере — суетятся возле новой, еще не выкрашенной двухкомнатной пристройки. Вокруг — фруктовые деревья, огород, цыплята и другие красоты природы. Из разговора с мастерами я понял, что труженик в бежевом пуловере — сам Танев. Точнее, двоюродный брат Танева, потому что истинного Танева, который постоянно от меня ускользает, нет и сейчас.
— С полчаса, как уехал на машине, — объясняет брат Танева, поглядывая, как бы в подтверждение своих слов, на мастеров в ватниках.
Мастера не поддакивают и не отрицают этого. Вообще, занимаются своим делом.
— Почему, собственно, он переехал к вам?
— Да он и не переезжал. Так, гостит… Больше для сохранения здоровья. Доктора прописали ему ванны. Наши ванны знаменитые.
Брат Танева говорит спокойно и с внутренней убежденностью человека, который лжет не в первый раз. Он невысок, крепко сбит, широк в плечах, похож на видавший виды, но еще достаточно крепкий шарф. Лицо краснощекое от жизни в окружении природы и от алкоголя. Глаза — словно заспанные, без всякого выражения, в них одно лишь злобное упорство, которое просто отшвыривает твой взгляд без каких-либо комментариев.
— А с тех пор, как ваш брат поселился у вас, он здесь безотлучно? — спрашиваю, закуривая сигарету.
— А вы случаем не из милиции? — интересуется в свою очередь хозяин, хотя давно уже это понял.
Молча предъявляю свое удостоверение и жду ответа. Черные глаза с пожелтевшими от алкоголя белками разглядывают меня со спокойной наглостью.
— Ну, — говорю, — что-то вы долго обдумываете свой ответ.
— А, вы о брате? — вдруг как бы очнулся Танев, как будто до сих пор мы говорил и о созвездии Ориона. — Так он уехал. С полчаса будет.
— Это я слышал. А прежде он выезжал отсюда?
— А, вот вы о чем. Никуда не уезжал. Все тут сидел.
—·Все тут? Интересно. Сидели три месяца вдвоем и смотрели друг на друга, да?
Темные воспаленные глаза смотрят на меня в упор, не мигая. Смотрят насквозь, словно я — пустое место.
