Иллюзия продолжалась, даже когда он оставил меня и я чуть не попал под троллейбус на Рейнштрассе. Мне показалось, что меня коснулось чье-то крыло. Шаги (я отчетливо запомнил) были широкими и твердыми. У меня возникло жуткое чувство, будто все вокруг околдовано «Амариллисом». Попросив Банколена и фон Арнхайма подождать, пока я зайду в магазин за сигаретами, я даже попытался пропеть несколько тактов мелодии. Дверь магазина звякнула. Я купил сигареты и вышел, чувствуя облегчение, потому что шаги смолкли. Мимо с криком пробежало несколько ребятишек. Витрину магазина украшали сувенирные медные конные статуэтки Вильгельма Великого, переливающиеся на бледном солнце.
Мы возвращались на пыхтящей моторной лодке. Я услышал голос Банколена:
– А что, если позволить Джеффу расспросить Данстена? Разумеется, не допросить, а расспросить. Дело в том, барон, что Джефф обладает поразительной способностью развязывать людям языки, и это может нам пригодиться. С мадам Д'Онэ мы справимся, а вот с Данстеном придется попотеть. Думаю, он и сам по себе разговорится, иначе… О чем задумались, Джефф?
Я пробормотал что-то невразумительное. Фриц натянул брезент от солнца, и на корме образовалась приятная тень. Мы долго молчали. Фон Арнхайм сидел подпирая подбородок кулаком. Наконец – дом Элисоиа еще не показался – немец заговорил:
– Здесь нет посторонних, поэтому я могу кое-что вам сказать.
Его тон не предвещал ничего хорошего. Вода со свистом огибала борта нашей лодки.
– Я обращу ваше внимание на факт, который вы, может быть, пропустили, – назойливо звучал его голос у меня над ухом. – Мы имеем дело с опасным убийцей. По эмоциональному эффекту он вполне может сравниться с Вагнером. Послушайте! Вы помните, что Элисон мечтал о роли предводителя христиан в «Бронзовой Бороде»?
Банколен не отозвался. Я повернулся и увидел неподвижное лицо с посверкивающим на солнце моноклем. Стараясь перекричать пыхтение мотора, я ответил:
– Да.
– И что по пьесе его приговаривают к смерти?
– Да.
– И как Бронзовая Борода обходился со своими друзьями-христианами?
– Неужели… львы? – ужаснулся я.
Монокль зловеще сверкнул. Банколен подался вперед:
– Да! А как еще?
– Ну, он обливал их смолой, поджигал, и они как живые факелы… О господи! – Я глубоко вздохнул и чуть не подскочил.
Наступила тишина. Фон Арнхайм констатировал:
– Желание Элисона исполнилось! Наша лодка подошла к причалу.
Глава 13. Данстен говорит, а Д'Онэ слушает
Ленч в тот день получился не очень веселым. Левассер, Данстен и герцогиня спустились, но больше никого не было. Приятный голос мисс Элисон звучал у вас в ушах, но мы не прислушивались к ее словам, занятые каждый своими мыслями. Похоже, между ней и Банколеном происходил обмен колкостями. Она выпила больше, чем положено, и была немного навеселе. Данстен едва притронулся к пище. Он выглядел слишком озабоченным и даже опрокинул себе на колени стакан с водой. Левассер, как истинный француз, ел с самозабвением. Фон Арнхайм окинул присутствующих быстрым, пронзительным взглядом, что отнюдь не улучшило настроение Данстена. Затем герцогиня рассказала очень забавный, но непристойный анекдот, и я с любопытством наблюдал, какое разное впечатление он произвел на сидящих за столом. Банколен шумно расхохотался. Левассер позволил себе снисходительно улыбнуться и продолжил трудиться над жареной уткой. Фон Арнхайм, казалось, вообще ничего не слышал. Но Данстен немного побледнел. Он явно был шокирован, смущен и, даже больше – чуть не выронил салфетку. И все из-за простенького анекдота о муже-рогоносце, неожиданно возвратившемся домой. Наконец герцогиня оторвала от стула свою приземистую фигуру, стукнула тростью об пол и пригласила Банколена сыграть в шахматы. Я знал, что они поднимутся наверх и начнут обмениваться анекдотами, коих француз знал несметное множество. Значит, некоторое время они мне не помешают. Левассер немедленно откланялся. Фон Арнхайм, почти незаметно кивнув в сторону Данстена, поднялся наверх. Молодой человек повел себя именно так, как я и надеялся. Он было двинулся наверх, заколебался и направился в библиотеку. В конце концов появился с книгой в руках и прошел на веранду. Мне предстояло провести с ним небольшую неофициальную беседу, а фон Арнхайм занялся Изабель Д'Онэ.
Под натянутым над верандой широким навесом в красную и белую полоску Данстен развалился в плетеном кресле в углу и принялся смотреть на реку. На нем была старая крикетная куртка с эмблемами каких-то клубов, а вокруг шеи обернут шарф. Книга одиноко лежала рядом. Он взял железнодорожный путеводитель Бредшоу, но я сделал вид, что не заметил этого, и спросил:
– Здесь поблизости нет теннисного корта? Я бы не прочь сыграть пару сетов.
Данстен ответил сквозь шарф:
– Видит бог! Хотелось, чтобы был! Я бы хотел сыграть… ну, просто для того, чтобы сыграть. – Он продолжал нервно покачивать ногой. – Здесь есть гимнастический зал. Но кому охота размахивать булавой? Я бы запустил ею в кого-нибудь. Не знаю, что еще, разве только… Я знаю! – вдруг оживился молодой человек и вдохновенно посмотрел на меня. – Давайте напьемся!
Он был очень, очень молод, но я прекрасно понимал его состояние и сочувствовал ему. Поэтому весело ответил:
– Сейчас еще очень рано. Если напиться в летний день, станет плохо от солнца. Заболит голова, опухнут глаза, а это самое худшее состояние на свете!
– Да, это точно! Так оно и есть! Я об этом как-то не подумал. – Новая мысль на мгновение отвлекла Данстена. Он принялся обдумывать ее, но потом помрачнел и снова закачал ногой…
– Мы можем взять моторную лодку и проехаться в Штоль-ценфельс, – предложил я. – Если вы, конечно, умеете управлять этой посудиной. Я не умею.
– Нет, нет, я тоже не умею! У меня дома своя красавица… – Юноша овладел собой и внезапно глянул на меня. Но я внимательно и сосредоточенно разглядывал горизонт. Он вдруг огрызнулся: – Я и близко не подойду к этой противной лодке, слышите? Терпеть их не могу! Никогда до них не дотрагиваюсь.
Мы обсудили, насколько скучна игра в бильярд, и многие другие вопросы. Наконец я предложил прогуляться в лес за домом. Он согласился, сказав, что там есть тропинка, сразу возле лестницы, ведущей к причалу, по которой можно пройти к лесистым холмам за домом. Очевидно, он не мог выкинуть из головы эту тропинку, по которой Изабель Д'Онэ, должно быть, возвращалась к себе в комнату.
Мы спустились по лестнице до того места, где начиналась тропинка, уходящая в сторону. По ней мы поднялись на довольно высокий каменный кряж, в одном месте подходящий довольно близко к внешней лестнице, ведущей к балкону второго этажа. Наконец тропинка привела нас в прохладную аллею, где листья нижних веток деревьев еще хранили дождевую воду. Аллея вывела нас на плоский мыс, окруженный каменной стеной. Мне уже давно стало ясно – Данстен и Изабель Д'Онэ не поднимались здесь в вечер убийства. Тропинка была даже если не грязной, как теперь, но крутой, каменистой и опасной. Она заросла по бокам ежевикой и чередой, а в одном месте шла по краю оврага в пятьдесят футов глубиной. Даже мне, при дневном освещении, взбираться по ней было тяжело. Ни одна женщина, подобная Изабель Д'Онэ, не смогла бы подняться по этой тропинке, тем более в темноте.
Мыс представлял собой небольшую площадку над склоном кряжа, заросшего буками и липами, сквозь стволы которых отлично просматривалась река. Зеленые сумерки были напоены запахом мха и влажной земли. Со всех сторон раздавались таинственные шорохи. Данстен сел на низкую каменную стену, поглаживая колено и глядя на переплетенные ветви. Уродливые морщины исчезли с его лица. Из кустов раздалось ворчливое карканье. Чуть слышно стучал дятел. Нас окружала сонная тишина Рейна. Мы лениво поговорили о чем-то, а потом я заметил:
– Хорошее местечко для свидания с женщиной, если бы не крутой подъем…
– А… Да, конечно. – Он повернулся, подумав, что это дежурное замечание.
– Впрочем, гораздо легче переправиться через реку, – задумчиво продолжил я. – Несомненно, здесь должна быть небольшая бухточка, и если у вас есть лодка…
У меня создалось впечатление, будто лесные звуки куда-то удалились и в папоротниках больше никто не шевелится. Я не наблюдал за ним, но видел, как его длинные пальцы сжали край стены. Эта тишина наводила ужас! Присев рядом с ним на край стены, я вынул часы.
– Уже поздно, – сказал я. – Два часа…
– Чушь! – выпалил Данстен, задышав более свободно, когда ему показалось, будто я сменил тему. – На моих всего лишь половина…
Он осекся. Я не поднял глаз, но его тень упала на мои часы. Их ровное тиканье казалось неестественно громким. Он понял. Понял и, охваченный ужасом, чуть слышно, страдальчески вздохнул. В нем медленно закипала ярость. Он поднялся…
