– А мадемуазель?
– Вы имеете в виду дочь? Ее тоже не было дома. Она обедала с людьми по фамилии Картью-Вест. Они возили ее в Оперу, а после проводили домой. Вернулась без четверти двенадцать. Так что она тоже отпадает. Есть еще дворецкий. Чем-то он мне не нравится. Уж больно смазлив. Что-то в нем есть подозрительное. И к лорду Эджверу на службу попал непонятно как. Я его сейчас проверяю. Но повода для убийства не вижу.
– Никаких новых фактов?
– Есть несколько. Трудно сказать, важные они или нет. Например, пропал ключ лорда Эджвера.
– Ключ от входной двери?
– Да.
– Это действительно интересно.
– Как я уже сказал, это может значить очень много, а может не значить ничего. Но еще интереснее, по-моему, то, что лорд Эджвер получил вчера по чеку деньги – небольшую сумму, кстати, около ста фунтов. Деньги были во французских банкнотах, потому что сегодня он должен был ехать в Париж. Так вот, эти деньги тоже пропали.
– Кто вам об этом сообщил?
– Мисс Кэррол. В банк ходила она. Она сказала мне об этом, и я обнаружил, что денег нет.
– Где они были вчера вечером?
– Мисс Кэррол не знает. Она принесла их ему в половине четвертого. Они лежали в банковском конверте. Он в это время сидел в библиотеке. Взял конверт и положил рядом с собой на стол.
– Это в самом деле наводит на размышления. Дело осложняется.
– Или упрощается. Кстати, рана...
– Да?
– Врач говорит, что это необычный перочинный нож. Похоже, но лезвие другой формы. И страшно острое.
– Но это не бритва?
– Нет.
Пуаро задумался.
– Новый лорд Эджвер большой шутник, – продолжал Джепп. – Он считает, что быть под подозрением очень смешно. Не успокоился, пока не услыхал, что мы его и вправду подозревали. Тоже интересно, кстати.
– Может, это говорит о его уме?
– Или о нечистой совести. Смерть дяди была пределом его мечтаний. Он переехал в дом лорда Эджвера, между прочим.
– А где он жил прежде?
– Мартин-стрит, Сент-Джордж-роуд. Паршивое место.
– Запишите, пожалуйста, Гастингс.
Я удивился, но записал. Мне было непонятно, зачем нужен старый адрес, если Рональд уже переехал на Риджентгейт.
– Думаю, это дело рук Карлотты Адамс, – сказал Джепп, поднявшись. – Здорово вы насчет нее сообразили, мсье Пуаро! Но, конечно, вы ведь ходите по театрам, развлекаетесь. Поэтому и идеи у нас разные. Жаль, что нет явного повода, но мы немного покопаем и что-нибудь найдем, я уверен.
– Есть еще один человек, у которого мог быть повод и которого вы не учитываете, – заметил Пуаро.
– Кто он такой, сэр?
– Джентльмен, который, как говорят, хочет жениться на супруге лорда Эджвера. Я имею в виду герцога Мертонского.
– Да, у него, я думаю, был повод, – со смехом ответил Джепп. – Но герцоги обычно не убивают. И он в Париже.
– Значит, вы не рассматриваете его всерьез как подозреваемого?
– А вы, мсье Пуаро?
И, продолжая смеяться над абсурдностью этой идеи, Джепп вышел из комнаты.
Следующий день мы провели в бездействии, но Джепп действовал вовсю. К нам он пришел уже около пяти, красный от злости.
– Меня надули!
– Это невозможно, друг мой, – ласково возразил Пуаро.
– Нет, правда! Этому (тут он употребил непечатное выражение) дворецкому удалось от меня улизнуть.
– Он исчез?
– Да. Смылся. А я-то, кретин, даже не особенно его подозревал!
– Успокойтесь, прошу вас, успокойтесь.
– Вам хорошо говорить. А что бы вы запели, если бы начальство вам устроило разнос? Да, он проворный малый. И не в первый раз так смывается. Стреляный воробей.
Джепп вытер лоб и обессиленно замолк. Пуаро издавал какие-то утешительные звуки, похожие на квохтание курицы, снесшей яйцо. Я, лучше знающий английский национальный характер, твердой рукой налил в стакан виски с содовой и поставил его перед сникшим инспектором. При виде стакана Джепп слегка приободрился.
– Что ж, – сказал он, – это, пожалуй, не повредит.
Еще через несколько минут действительность перестала казаться ему слишком мрачной.
– Знаете, я и сейчас не уверен, что он убийца. Подозрительно, конечно, что он удрал, но у него на то могли быть и другие причины. Я вам говорил, что занялся им вплотную. Он, похоже, был завсегдатаем двух-трех ночных клубов, в которые порядочные люди не ходят. И здесь все не так просто. Нам еще придется как следует поработать. Очень темная личность.
– Tout de meme[42], это еще не значит, что он убийца.
– Вот именно! За ним, может, и много грехов, но совсем не обязательно убийство. Нет, это, конечно, была Адамс. Хотя у меня до сих пор нет доказательств. Сегодня мои люди прочесали ее квартиру, но ничего не нашли. Она была осмотрительной. Почти никаких писем – только те, в которых говорится о делах. Аккуратно сложены, пронумерованы. Два письма от сестры из Вашингтона. Ничего подозрительного. Кое-что из драгоценностей – солидная, старая работа, ничего современного или чересчур дорогого. Дневника она не вела. Банковская и чековая книжки тоже ни о чем не говорят. Можно подумать, что у нее вообще не было личной жизни!
– Замкнутый характер, – в задумчивости произнес Пуаро. – Нам это, конечно, осложняет дело.
– Я разговаривал с ее горничной. Сведений – ноль. Разговаривал с барышней, у которой шляпный магазин, – они вроде бы дружили.
– О! И какое у вас мнение о мисс Драйвер?
– Смышленая мисс. Но помощи и от нее никакой. Должен вам сказать, что меня это не удивляет. Сколько пропавших барышень я разыскивал на своем веку, и их родственники и друзья всегда говорят одно и то же: «Милая, добрая, с мужчинами не общалась». И всегда ошибаются. Это же неестественно! Девушки должны общаться с мужчинами. Если, конечно, с ними все в порядке. Никто не запутывает полицию так, как преданные друзья и родственники.
Он перевел дыхание, а я подлил ему еще.
– Спасибо, капитан Гастингс. Пожалуй, это не повредит. И вот так всегда. Крутишься, как заведенный. Она обедала и ужинала по крайней мере с десятком молодых людей, но откуда мне знать, к кому из них она была неравнодушна? Ее видели с теперешним лордом Эджвером, с актером Брайаном Мартином, с другими – но что толку? Ваша идея, что за ней кто-то стоит, мсье Пуаро, по-моему, не годится. Она наверняка действовала сама по себе, вот увидите. Я сейчас выясняю, что ее связывало с лордом Эджвером. Надо будет съездить в Париж. На шкатулке написано Париж, и лорд Эджвер туда ездил несколько раз прошлой осенью на аукционы – так говорит мисс Кэррол. На завтра назначено дознание. Но его, конечно, отсрочат, и я еще наверняка успею на дневной пароход.
– Дорогой Джепп, меня восхищает ваша энергия!
– А вы все ленитесь. Сидите себе и думаете! Пользуетесь услугами... как это... маленьких серых клеточек. Нет, мсье Пуаро, надо шевелиться! Под лежачий камень вода не течет.
В комнату вошла наша горничная.
– Мистер Брайан Мартин, сэр. Вы его примете?
– Мне пора, мсье Пуаро, – поднялся Джепп. – Я вижу, у вас от театральных знаменитостей отбоя нет.
Пуаро скромно пожал плечами, и Джепп захихикал.
– Вы, наверное, миллионер, мсье Пуаро? Что вы делаете с деньгами?
– Коплю. И раз уже мы заговорили о деньгах – как лорд Эджвер распорядился своими?
– Все досталось его дочери. Мисс Кэррол – пятьсот фунтов. Других распоряжений нет. Очень простое завещание.
– Когда он его написал?
– После того, как от него ушла жена, – примерно два года назад. Он позаботился о том, чтобы она не получила ничего, как видите.
– Мстительный человек, – пробормотал Пуаро про себя.
– Пока! – бодро сказал Джепп и отбыл.
Вместо него в комнату вошел Брайан Мартин. Он был безукоризненно одет и выглядел совершенно неотразимым. В то же время мне показалось, что он осунулся и погрустнел.
– Боюсь, что заставил себя ждать, мсье Пуаро, – виновато произнес он. – Тем более что я вообще зря вас побеспокоил.
– En verite?[43]
– Да. Я говорил с той девушкой – спорил, просил, уговаривал. Все напрасно! Она категорически запретила мне обращаться к вам за помощью. Так что, боюсь, ничего у нас не получится. Ради бога, простите, что напрасно отнимал у вас время...
– Du tout – du tout[44], – добродушно ответил Пуаро. – Я этого ожидал.
– Как? – удивленно спросил Брайан. – Вы этого ожидали?
– Mais oui[45]. Когда вы сказали, что должны сначала заручиться согласием вашей знакомой, я сразу подумал, что все кончится именно этим.
– Значит, у вас есть на этот счет теория?
– У сыщика, мсье Мартин, всегда есть теория. Это входит в его профессию. Сам я не назвал бы ее теорией. Я бы сказал, что у меня есть некая идея. Это первая стадия.
– А вторая стадия?
