Ознакомительная версия.
По меньшей мере трижды Кремер менял свою дислокацию, таская меня за собой. Около получаса он работал на Тридцать девятой улице, потом перешел в здание 18-го участка полиции на Пятьдесят четвертой улице. Около трех часов ночи он вновь поменял место и поехал в свои апартаменты – помещение отдела на Двадцатой улице, а часом позже переместился в офис заместителя комиссара О'Хары на Центральной улице.
Там был сам О'Хара, и вся эта суета начинала приобретать дурной запашок. Я оказался в центре событий и даже удостоился чести беседовать с заместителем комиссара. По тому, как он с самого начала стал со мной разговаривать, стало ясно, что он не только считал меня чертовым лжецом, но и был твердо убежден, что все это устроил я сам, а именно: когда я вернулся домой и присоединился к Вульфу и Кремеру в кабинете в 11 часов 30 минут вечера, я пришел не из кино, а с места, где я припарковал автомобиль, на котором переехал Нейлора на Девяносто пятой улице. Поскольку я уже рассказал Кремеру обо всем, что знал, и надеялся помочь этим следствию, я решил не лишать О'Хару его иллюзий и вместо этого наплел ему с три короба небылиц, например, что не умею управлять автомобилем, а также строго конфиденциально признался ему, что был не в кино, а в номере гостиницы с женой одного известного политического деятеля, имя которого я не назову, даже если на карту будет поставлена моя жизнь. В конце концов О'Хара все понял. Боже, что это была за сцена!
Сестре Керра Нейлора, конечно, сообщили о случившемся: ей не только позвонили по телефону, но и послали к ней на Шестьдесят седьмую улицу лейтенанта Роуклиффа. Когда он вернулся – мы тогда были в 18-м участке, – с ним был Джаспер Пайн, сон которого в конце концов прервали. Роуклифф привел Пайна для своих целей – опознать тело, и, поскольку я знал по собственному опыту, насколько это весело, я не осуждал его за несколько бледный вид. Он не производил впечатление человека, преисполненного скорби, но и не выглядел как руководитель, у которого все находится под контролем. Кремер, узнав, что ни Пайн, ни его жена не имели никакого представления о том, где Керр Нейлор находился в пятницу вечером, и что они не знали, какое дело могло привести его на Тридцать девятую улицу, побеседовал с ним некоторое время, а затем отправил к Роуклиффу, чтобы тот поговорил с ним подробнее. Я сказал ему всего шестнадцать слов. Уходя с Роуклиффом, он подошел ко мне и требовательно спросил:
– Нейлор действительно сказал вам то, о чем вы написали в своем докладе? То, что он знал, кто убил Мура?
– Да, – ответил я. – Если бы я задумал какую-нибудь интригу, я бы подыскал что-нибудь получше этого.
Прежде чем закончилась наша ночная смена, я встретился и с другими знакомыми. Это случилось, когда мы дошли до Центральной улицы. Но это была не Эстер Ливси. Посланный за ней сыщик рассказал по возвращении, что мать Эстер, с которой она жила в Бруклине, сообщила ему, что ее не было дома. Она вообще не заходила домой в тот вечер, потому что сразу после работы поехала на вокзал, чтобы не опоздать на поезд и провести выходные дни с друзьями. Им позвонили, но там никто не отвечал. Однако Кремер со своими ребятами быстро работали по всем направлениям. Они дозвонились в полицию Вестпорта, и та связалась с друзьями Эстер, которые сообщили, что она приехала к ним в Вестпорт поездом в час девять утра и теперь мирно спит в постели. Поскольку поездка на поезде от Центрального вокзала до Вестпорта занимала не восемь часов, а около семидесяти минут, сотрудник полиции, говоривший с Вестпортом, настоял на разговоре с мисс Ливси. Она заявила, что просто решила поехать более поздним поездом, а то, как она провела вечер в Нью-Йорке, это ее личное дело. Когда ей сообщили о смерти Керра Нейлора, она повторила свое заявление и добавила, что ничего не знала о мистере Нейлоре и не имела с ним практически никаких контактов, поскольку он был начальником крупного отдела, а она – простой машинисткой. На вопрос, вернется ли она утром в Нью-Йорк, чтобы полиция могла с ней поговорить, она ответила отрицательно, сказав, что вряд ли сможет добавить что-нибудь полезное.
Сержант доложил о своей беседе с Самнером Хоффом, которая произошла в его квартире в районе Пятидесятых улиц. Хофф также не смог сообщить ничего полезного по делу, но очень хотел как добросовестный гражданин оказать полиции содействие в расследовании преступления, что я воспринял как смутное, но обнадеживающее изменение в его манерах.
Ни звонок, ни стук в дверь однокомнатной квартиры в Гринидж Виллидж, которую снимала Роза Бендини, не дали никаких результатов. На этот раз не нашлось не только мамы, от которой можно было бы получить информацию, но и никого в доме, кто бы знал, где могла быть Роза. Зная по собственному опыту, к чему могла привести Розу страсть заводить знакомства, я предположил по здравом размышлении, что догадаться о том, где она провела вечер в пятницу, после того, как она приняла решение, было невозможно. Но я не стал говорить об этом Кремеру, не желая ухудшить его мнение об американских женщинах. Полиция решила поискать ее у мужа, который жил со своими родителями на Вашингтонских холмах. Однако ее там не оказалось. Гарольда Энтони подняли с постели, заставили одеться и доставили на Центральную улицу, не спрашивая его желания. Он рассказал, что не видел Розу с того памятного вечера, когда она бросила его и меня дерущимися на тротуаре перед домом Вульфа, и что он вообще ничего не знает о Керре Нейлоре, а в пятницу провел вечер на баскетбольном матче в «Гарден», куда забрел скуки ради, а затем пешком прошел всю дорогу до дома – около шести миль, – чтобы порастратить энергию.
Я спросил его:
– Так, значит, ты сумел запастись энергией за какие-то сорок восемь часов? А ведь я столько отнял ее у тебя!
– Какого черта, – хвастливо сказал он. – Я позабыл об этом на следующий день. Что им надо от Розы? Они что, спятили, подумав, что она может убить человека? Есть у них мозги?
Совесть у него была действительно чиста, и привело его сюда, на Центральную улицу, в этот поздний час только беспокойство за свою жену! Верность – прекрасная вещь, но все хорошо в меру. Я сказал ему, что беспокоиться не надо: полицейские всего лишь проверяли все возможные контакты. Уважая его энергию, я все же не поверил ему. Три удара, которые я нанес ему в область печени, конечно, смертельными не были, но их нельзя было так легко забыть на следующий день.
Однако дело близилось к концу. Мы встретились еще с Беном Френкелем: это была одна из первых бесед, которую мы провели после прибытия в контору О'Хары. Кремер сидел в этот момент за большим столом, я стоял позади, глядя ему через плечо на вторую копию моего доклада компании «Нейлор – Керр», который я захватил с собой по пути, когда мы проходили мимо дома Вульфа. Сыщик привел Френкеля и посадил его на стул в конце стола. Когда он зашел ко мне в четверг, я подумал, что он был просто не причесан, но сейчас на голове у него не было и двух волос, которые лежали бы параллельно. Он пытался ни на что и ни на кого не смотреть, что практически было невыполнимо, если только не потратить на это все силы или не закрыть глаза.
– Привет, – сказал я ему.
Он не подал и вида, что узнал меня. Кремер зыркнул на него:
– Вы Бенджамин Френкель?
– Да, это мое имя.
– Вам не кажется, что вы убили Нейлора Керра?
Френкель вытаращил на него глаза, затем снова попытался ни на что не смотреть и продолжал молчать.
– Ну, не кажется?
Френкель посмотрел прямо на меня и заплакал.
– Вы крыса! Я сказал вам об этом конфиденциально!
– Неправда, – возразил я. – Я вас предупредил, что не могу держать в секрете признание в убийстве.
– Я не признавался в убийстве!
– Тогда сделайте это сейчас, – предложил Кремер. – Сознайтесь сейчас. Давайте сделаем это, снимите тяжесть с вашей души, и вы почувствуете себя лучше.
Эффект оказался неожиданным. Высказанное напрямик предложение сознаться в убийстве Френкель воспринял так, будто это было именно тем, что он хотел получить в подарок на день рождения. Он перестал смотреть в сторону, его широкие костистые плечи откинулись на спинку стула, чтобы найти естественную поддержку, а голос, по-прежнему напряженный, утратил панические нотки. Он произнес:
– Меня попросили прийти сюда, чтобы ответить на ряд вопросов. Вы хотите меня о чем-то спросить? – он улыбнулся приятно и печально.
Кремер задавал вопросы, а Френкель отвечал. Последний раз он видел Керра Нейлора в пятницу, часа в три, в здании компании и с тех пор ничего о нем не знал. После работы он пошел к себе домой на Девяносто четвертую улицу, принял ванну, переоделся, пообедал в ресторане на углу Бродвея и поехал на метро в центр города к молодой женщине, которая жила на Двадцать первой улице, так как у них в этот вечер было назначено свидание. Он предпочел не называть ее имени. Они пошли в танцевальный зал «Мунлайт» на Пятидесятой улице и танцевали там до начала первого. Он проводил молодую женщину до дома и тоже отправился домой, куда вернулся около часу ночи. Он не хотел называть имя молодой женщины, потому что не видел, зачем это нужно. Однако при наличии веской причины имя можно было назвать.
Ознакомительная версия.
