Тема, должно быть, ему нравилась, потому что теперь не было необходимости побуждать его говорить.
– Ваш дед тоже был человеком, который шел вверх.
В альбоме сохранились две его фотографии. На одной из них он представал в охотничьей куртке с бронзовыми пуговицами, в кожаных гетрах, с ружьем в руке, с собакой у ног; лицо, как бы перечеркнутое темными усами с подкрученными кончиками, придавало ему вид браконьера, готового биться с жандармами.
В те времена именно он владел «Золотым кольцом»; мост тогда был деревянным, береговые откосы не были покрыты щебнем, да и сама гостиница еще представляла собой постоялый двор, где останавливались ломовые извозчики. Он не умел ни читать, ни писать. Скотобойни тогда построены не были, быков и телят приходилось забивать в каретном сарае, а шкуры потом отмывали в реке.
На этой фотографии, отпечатанной на тонкой красновато-коричневой металлической пластинке, ему было лет сорок; на другой фотографии это был уже старик с лицом в белых бакенбардах и кожей, покрытой мелкими морщинами, но вполне еще с твердым выражением, в котором явно читалось чувство собственного достоинства.
В эти годы он уже купил участок земли, на котором стоял нынешний дом, и построил первые винные склады.
Его сын, отец Жанны, взялся за торговлю вином, отказавшись от постоялого двора, который в чужих руках стал современной гостиницей.
Луи был крупным и сильным мужчиной, сангвиником, пившим напропалую, но пьяным его Жанна никогда не видела. Ее мать умерла, рожая Робера, самого младшего из мальчиков, и вдовец прекрасно утешался со служанками.
– Ваш отец тоже шел в гору, – продолжал нотариус невыразительным голосом. – Может быть, были бы и еще Мартино с хорошими задатками, если бы ваши старшие братья, Жерар и Эмиль, не погибли в войне четырнадцатого года.
Он знал историю семьи как свои пять пальцев и был не прочь показать это.
– Остался только Робер, который делал, что мог, держался на плаву с грехом пополам и в какой-то момент благодаря обстоятельствам решил, в свою очередь, что он тоже способен идти вперед. Я могу рассказать вам с полсотни таких историй, случавшихся отсюда не далее чем километрах в двадцати пяти. Некие шансы еще оставались. Не хотелось бы ничего утверждать наверняка. Жюльен, может быть, что-нибудь и сделал бы. У него было честолюбие. По крайней мере, он стал бы адвокатом в Пуатье, если не в Париже, или даже судьей.
Он положил на язык маленькую белую таблетку, развернул носовой платок и, с шумом высморкавшись, с интересом стал его рассматривать.
– Ваша невестка спросила мое мнение относительно будущего тех, кто остался, и я изложил его. Не думаю, что, продав дом, следует по-прежнему жить где-нибудь здесь. Анри дважды провалил экзамены на бакалавра, и больше не может их сдавать. Поскольку у него нет никакого ремесла, никакого специального образования, поскольку он, вероятно, будет только возмущен, если ему предложат наняться работником на ферму, он в конце концов неизбежно устроится в какую-нибудь контору. Это будет в Пуатье или в каком-то другом большом городе.
Полагаю, что его мать захочет уехать вместе с ним.
Мадлен будет зарабатывать немного денег продавщицей в магазине, маникюршей, да неважно кем.
Что касается вас, то вы до сих пор проявляли стойкость и, без сомнения, не будете испытывать затруднений.
Остается еще одна...
Только в этот момент Жанну охватило подозрение, что, вероятно, есть особые веские основания для стариковской суровости, что на грубость его толкала не только садистская извращенность.
– Кто такая?
Она посмотрела на Луизу, которая уже все знала, потому что сидела, повернув голову в сторону.
– Мать другого ребенка, – сказал он, довольный произведенным впечатлением. – Вот уже некоторое время ваш брат имел вторую семью, в пригороде Пуатье, в маленьком доме, но он его не купил, а, к несчастью для той, которая там живет, всего лишь снял.
– Кто она?
– Вы ее не знаете. Она не из местных. Это какая-то девчонка, из простых, она продавала перчатки в одном из магазинов Пуатье.
– Она молодая?
– Двадцать два года.
Повернувшись к невестке, Жанна спросила:
– Робер часто ее навещал?
– Каждый раз, когда говорил, что отправляется в служебную поездку.
– Ты об этом знала?
– Однажды я нашла в кармане его пальто детскую погремушку и подумала, что это для Боба, просто он забыл ему ее отдать. Но позднее я обнаружила в его портфеле рецепт от незнакомого нам педиатра в Пуатье.
– Ты говорила с ним об этом?
– Да, – призналась Луиза и, указав на нотариуса, взглядом попросила Жанну не настаивать на дальнейших ответах в его присутствии. – Это уже старая история.
– Сколько лет ребенку, месье Бижуа?
– Два года, мадмуазель. Его зовут Люсьен, потому что мать его зовут Люсьеной. Но не думайте, что это из-за них Робер наделал глупостей. Если один из двух домов дорого ему обходился и причинял много хлопот, так это не тот дом – там всего три комнаты и жизнь в нем ведут скромную, – а этот. К тому же, когда он встретил эту девушку, падение уже началось, и, вероятно, потому, что ваш брат пребывал в состоянии неуверенности и тревоги, ему захотелось ощутить немного покоя около нее.
– Думаю, что я поняла.
Неопределенным жестом он дал понять, что в его глазах не имеет никакого значения, поняла или нет эта толстая, похожая на привидение лунообразная женщина то, что творилось в душе ее брата.
– Ваша невестка только что спрашивала меня, как ее муж мог оставить семью в такой драматической ситуации. Подозреваю, что вы тоже собираетесь задать мне тот же вопрос?
– Нет.
– А я бы вам ответил, спросив в свою очередь: кто хоть что-нибудь сделал для него, чтобы его ноша не была такой тяжелой, чтобы облегчить ему проблемы?
– Я знаю.
– Эта женщина ни о чем не спрашивала.
– Она продолжала работать?
– Ваш брат не позволил ей этого, отчасти из-за ребенка, отчасти потому, что чаще всего он к ней приезжал неожиданно. В субботу вечером он говорил со мной главным образом о ней.
Луиза не возражала; она сидела, уставив взгляд в изножье кровати и опершись подбородком на руку.
– Я ничего не мог сделать ни для нее, ни для ребенка, ни для кого. Со вторника, на следующий день после моего визита к ней...
– Вы ездили к ней в понедельник?
Жанна спросила себя: не открылся ли ей этот человек с новой стороны?
– А кто взял бы на себя труд сообщить ей новость?
– Брат просил вас сделать это?
– Он просил меня, если с ним когда-нибудь что-то случится, поехать туда и постараться сделать так, чтобы его не поминали очень уж дурным словом. С утра вторника, как я сказал, она принялась искать работу. Вечером во вторник она позвонила мне, что работу нашла. Что же касается способа, которым ваш брат потерял деньги и много больше, чем деньги, то слишком долго и бесполезно объяснять детали. Вместо того чтобы покупать вино и продавать его своим клиентам, что и составляло его ремесло, он спекулировал, полагая, что это единственный способ исправить ситуацию, испорченную его распрями с налоговой инспекцией.
Он покупал с условием оплаты через определенный срок – не знаю, понимаете ли вы, что это означает, – по векселю и всегда в очень больших количествах, в конце он так покупал почти все, в этом и состояла внешняя сторона аферы, о которой юный Сальнав по своей наивности никогда не подозревал, потому что сделки осуществлялись через посредничество биржевого маклера в Пуатье и не проходили через бумажонки бухгалтера.
Палата депутатов в прошлом месяце проголосовала за новый закон о вине, и курс буквально за час рухнул; для Робера это стало внезапным разгромом, который все равно произошел бы рано или поздно, но который он, может быть, оттянул бы на месяцы или годы.
Завтра на имущество будет наложен арест и будут предъявлены иски; он знал об этом с субботы. Вы сами видите, что возможных решений мало. Два, на мой взгляд. Три, если хотите, но третье он даже не рассматривал.
– Что же это за третье решение?
– Покориться судьбе. Быть готовым ко всему и, вероятно, отправиться в тюрьму.
– А два других?
– Он выбрал одно из них.
– Остается то, которое он отверг.
– Да. И до тех пор, пока малыш Бернар не позвонил мне незадолго до полудня в воскресенье...
– Доктор звонил вам?
– Я давно предупредил его.
– О том, что должно было произойти?
– О том, что могло произойти. Доктор Бернар уже давно был в курсе дел. Он был врачом вашего брата, и, когда у него должен был родиться ребенок, именно Бернар обследовал его, чтобы убедиться в отсутствии наследственных болезней. Еще ваш брат боялся быть слишком старым.
– Доктор Бернар знал! – рассеянно повторила она.
Может быть, в воскресенье утром он нарочно остался ожидать у себя дома?
Она снова вернулась к той точке, где они находились, пока не заговорили о докторе.
