— Это страсть, — тихо и печально промолвил он, — которую годы не гасят, а лишь разжигают, а чувство стыда и бессилия делают только жарче. Ты любишь, и уверенность, что надежды на ответную любовь нет, приносит такую безмерную боль, какую, не испытав, не поймешь. Бывают периоды отрезвления, и тогда смотришь на себя со стороны и начинаешь рассуждать. «Нет, — говоришь себе, — это невозможно. Она еще почти дитя, а я, можно сказать, старик». Но в глубине души, превозмогая голос рассудка, воли и опыта, все-таки тлеет искорка надежды, и ты думаешь: «А вдруг?» И ждешь. Чего? Чуда? Но оно не приходит. И все равно надеешься.
Лекок умолк, словно не в силах продолжать от избытка нахлынувших чувств.
Папаша Планта продолжал курить сигару, методично, через равные промежутки времени выдыхая дым, но лицо его страдальчески сморщилось, глаза влажно блестели. Руки вздрагивали. Он встал с кресла, переставил лампу с камина на стол и снова сел.
И тут доктора Жандрона осенило, каков тайный смысл этой сцены. Только что сыщик, в общем-то не слишком удаляясь от правды, разыграл одну из самых коварных пьес своего репертуара, а дальше идти счел ненужным. Тем не менее он узнал то, что хотел выведать.
После нескольких секунд молчания Лекок вздрогнул, словно приходя в себя, и вытащил часы.
— Черт побери! — воскликнул он, — Я тут болтаю, а время идет.
— А Гепен сидит в тюрьме, — заметил доктор.
— Ну, мы его оттуда вытащим, сударь, — ответил сыщик, — если только он невиновен, поскольку я дописал это мое дело, этот мой, если вам угодно, роман, причем без единого пропуска. Хотя имеется один факт, исключительной важности, который сам я не способен разъяснить.
— Какой же? — поинтересовался папаша Планта.
— Могло ли случиться так, что графу де Треморелю было жизненно необходимо отыскать нечто — документ, письмо, бумагу, короче, некий предмет небольших размеров, спрятанный в его доме?
— Это вполне возможно, — ответил папаша Планта.
— Мне нужна уверенность.
Папаша Планта с секунду размышлял.
— Ну что ж, — промолвил он, — я уверен, абсолютно уверен, что в случае внезапной смерти жены граф де Треморель готов был бы разрушить дом, чтобы найти некую бумагу, о которой он точно знал, что она находится у графини, и которую я держал в руках.
— Тогда вот вам драма, — вступил в разговор Лекок. — Приехав в «Тенистый дол», я, как и вы, господа, был поражен чудовищным разгромом, устроенным там. Так же, как вы, я сперва подумал, что этот кавардак — художественный прием. Я заблуждался. Более внимательный осмотр убедил меня в этом. Правда, убийца, чтобы внушить нам, будто там действовала шайка безумцев, все растерзал, изрубил мебель, вспорол кресла. Но среди этих проявлений намеренного вандализма мне удалось обнаружить непроизвольные следы аккуратного, тщательного, я бы даже сказал, терпеливого обыска. Не правда ли, все создавало впечатление, будто здесь работали случайные грабители. Мебель, которую можно было просто открыть, изрублена топором; ящики, вовсе не запертые, и те, в замочных скважинах которых торчали ключи, взломаны. Это ли не свидетельство безумия? Нет, поскольку проверено каждое место, где могло быть спрятано письмо. Повсюду валялись ящики, но зазоры между полозьями для ящиков и стенками мебели тщательно проверены, и я убедился в этом, обнаружив на пыли, которая там неизбежно скапливается, отпечатки пальцев. Книги свалены кучей на полу, но каждую из них прежде трясли, а некоторые с такой яростью, что даже порвали переплеты. Каминные полки на своих местах, но все они поднимались. И обивка кресел вспорота вовсе не ради удовольствия — в них искали. Быстро подтвердившаяся уверенность, что здесь велись лихорадочные поиски, поначалу поколебала мои подозрения. С одной стороны, я думал: преступники искали спрятанные деньги. Значит, они не имели отношения к дому.
— Но, — вмешался доктор, — можно жить в доме и не знать тайника, где держат ценности, так что Гепен…
— Позвольте уж мне договорить до конца, — прервал его Лекок. — Но, с другой стороны, я обнаружил доказательства, что убийцей мог быть лишь человек, близко связанный с госпожой де Треморель, скажем ее муж или любовник. Вот к чему я пришел тогда в доме.
— А сейчас?
— А сейчас, да еще при уверенности, что целью поисков могли быть не только ценности, я весьма близок к тому, чтобы поверить: преступником является тот, чей труп безуспешно разыскивают, то есть граф Эктор де Треморель.
Доктор Жандрон и папаша Планта уже догадывались, чье имя прозвучит сейчас, но ни один из них пока не смел сформулировать свои подозрения. Они ждали, что будет названа фамилия Тремореля, и тем не менее, когда среди ночи в этой огромной сумрачной комнате человек, по меньшей мере своеобразный, произнес ее, оба они вздрогнули от ужаса.
— Заметьте, — подчеркнул Лекок, — я произнес «поверить». Для меня пока что преступление графа лишь весьма вероятно. Давайте посмотрим, сможем ли мы втроем прийти к твердой уверенности в этом. Кстати, вы убедитесь, господа, что расследование преступления — всего-навсего решение некоего уравнения. Если факт преступления установлен со всей очевидностью, начинают с исследования всех обстоятельств, важных или малозначительных деталей, особенностей. Когда же обстоятельства и особенности тщательно собраны, их классифицируют и располагают по порядку и по хронологии. И вот, когда известны жертвы, преступление и его обстоятельства, остается найти третий член, Икс, неизвестное, то есть преступника. Задача эта трудна, но не настолько, как думают многие. Она заключается в том, чтобы разыскать человека, чью виновность подтверждали бы все установленные обстоятельства и особенности преступления, я подчеркиваю — все. Если вы нашли такого человека, то вероятно — а в девяти случаях из десяти вероятность становится фактом, — что он и является преступником. Так, господа, действовал Табаре, мой учитель, наш учитель, и за всю жизнь он ошибся всего лишь три раза.
Анализ Лекока был настолько ясен, вывод так логичен, что и мировой судья, и врач не удержались от восхищенного восклицания:
— Великолепно!
— Проверим же вместе, — поклонившись, продолжал сыщик, — подтверждают ли виновность графа де Треморе ля все обстоятельства преступления, совершенного в «Тенистом доле».
Доктор Жандрон, сидящий у окна, вдруг вскочил.
— Кто-то ходит в саду!
Все приникли к окну. Погода была прекрасная, ночь светлая, из библиотеки был виден весь сад, но сколько ни всматривались, там никого не было видно.
— Вам показалось, — бросил доктору панаша Планта. возвращаясь на свое место.
— Итак, мы предполагаем, господа, — вновь заговорил Лекок, — что под влиянием определенных побуждений, которые нам предстоит установить чуть позже, господин де Треморель решил избавиться от жены. Ясно, что, задумав преступление, граф должен был найти способ, как совершить его, оставшись безнаказанным, предусмотреть последствия и избежать опасностей. Мы должны также допустить такую возможность: обратиться к этой крайней мере его вынудил страх, причем для графа расследование обстоятельств смерти его жены было опасно даже в том случае, если бы она умерла естественной смертью.
— Истинная правда, — подтвердил мировой судья.
— Таким образом, господин де Треморель решил зверски убить жену ударом ножа, но представить дело так, чтобы все поверили, будто он тоже убит, а подозрение пало бы на кого-нибудь невиновного или, по крайней мере, на сообщника, виновного куда как меньше, нежели он. Приняв этот план, он заранее смирился с тем, что ему придется исчезнуть, бежать, сменить имя, короче говоря, умереть как граф де Треморель и возродиться под другим именем в новом гражданском состоянии.
Эти вполне допустимые посылки превосходно объясняют всю серию на первый взгляд не согласующихся между собой обстоятельств. Во-первых, они объясняют, почему в ночь преступления в «Тенистом доле» оказалось все состояние де Треморелей. А эта частность представляется мне решающей. Ведь обычно люди, получив крупные деньги на хранение, стараются как можно тщательней это скрыть. Граф пренебрег этой элементарнейшей предосторожностью. Он демонстрировал каждому желающему пачки банковских билетов, перебирал их, перекладывал, и почти вся прислуга их видела. Он хотел, чтобы все знали и могли потом рассказать, что у него находились большие деньги, которые легко было украсть, унести, припрятать.
А какой момент выбрал он, чтобы так хвастать деньгами, что, впрочем, было бы неосторожно в любом случае? Именно тот день, когда все в округе знали, что граф и графиня де Треморель остаются на ночь в замке совершенно одни. Для него же не было тайной, что вечером восьмого июля слуги приглашены на свадьбу бывшей здешней кухарки мадам Дени. Да какая там тайна! Он сам оплатил расходы на свадьбу и сам назначил день, когда мадам Дени должна приехать и представить своего жениха бывшим хозяевам.
