– Машина ехала медленно. Потом как будто прибавила скорость, но, заметив меня, водитель притормозил и подал назад.
– Дальше.
– Мистер Эддисон спросил, не надо ли подвезти меня.
– Вы говорите об обвиняемом Джоне Райсере Эддисоне, который сидит сейчас слева от мистера Мейсона?
– Да, сэр.
Бергер, выказывая отеческую заботу, мягким голосом произнес:
– Я понимаю, Вероника, что это неприятный вопрос, но мне хочется, чтобы вы все подробно рассказали о дальнейшем ходе событий.
– Пока мистер Эддисон давал задний ход и затем предлагал подвезти меня, я все время пыталась оценить его.
– Что значит «оценить»?
– По звуку двигателя я поняла, что это мощная машина. Когда она показалась на шоссе, я увидела, что она большая, новая, дорогая. Когда я посмотрела на водителя, он показался мне типичным бизнесменом, на которого можно положиться. Поэтому я ответила, что если он едет в город, то буду рада, если он подвезет меня. Он ответил утвердительно, и я села в машину.
– Вы о чем-нибудь говорили с ним?
– Да, обычный разговор водителя с незнакомой девушкой, которую он подвозит.
– О чем же вы говорили?
– Ну, я рассказала ему, что езжу с места на место, ищу… возможность устроить свою жизнь.
– Вы сказали ему, что покинули свой дом?
– Да.
– И что же дальше?
Вероника неожиданно подняла глаза и повысила голос:
– Я хочу подчеркнуть один момент, один факт. Мистер Эддисон – совершеннейший джентльмен, совершеннейший!
– Я понимаю, – сказал Бергер. – Но все же, что было с вами дальше?
– Он спросил, есть ли у меня место в городе, где остановиться, есть ли деньги. Я не хотела отвечать, но он заставил меня сознаться, что денег у меня мало, что я не знаю, где мне остановиться. Он, как отец, пожурил меня за это, сказал, что такое легкомыслие недопустимо, что в большом городе это может быть даже опасно…
– Дальше.
– Он остановил машину у станции техобслуживания, пошел позвонить по телефону, потом вернулся и сказал, что все в порядке, меня ждет комната в отеле и об оплате мне беспокоиться не надо.
– И потом?
– Потом мы поехали в город, он довез меня до отеля «Рокевэй», проследил, чтобы я зарегистрировалась и действительно получила комнату.
– После этого вы встречались с мистером Эддисоном?
– Да.
– Когда?
– Днем десятого, я отправилась к нему в контору.
– По его приглашению?
– Да. Он отослал меня с запиской к начальнице отдела кадров, и я получила работу.
– В то время вам было известно о том, что его шантажируют?
– Я вообще никогда не знала об этом.
Бергер повернулся к Мейсону:
– Я полагаю, теперь вопросы этой молодой женщине зададите вы?
– Конечно, задам, – подтвердил Мейсон.
– Закон дает вам это право, – вынужден был согласиться Бергер.
– Скажите, ваша мать жива? – спросил Мейсон Веронику.
– Да.
– Вы ведь жили с ней?
– Да.
– Вы ушли из дома, потому что вам надоела рутина, однообразие домашних дел?
– Да. Все эти дела были связаны с работой в ресторане. Конечно, накрывать столы, жить в жалком маленьком городишке, где нет никаких перспектив, – скучновато. Единственно, кого там можно встретить, это неуклюжих, застенчивых неудачников, у которых не хватило духа уехать оттуда.
– И поэтому вы пустились в путь?
– Да.
– И добрались сюда на попутных машинах?
– Да.
– Это интересно. Мисс Дэйл, сколько времени у вас заняло это путешествие? Вы молоды, привлекательны. Я полагаю, вам не приходилось долго ждать попутных машин.
В глазах Вероники неожиданно мелькнул страх.
– Не приходилось, – согласилась она.
– Так сколько же времени прошло с тех пор, как вы покинули дом и добрались до здешних мест?
– Должно быть, совсем немного.
– Скажем, около недели?
– Да, может быть, наверно.
– Значит, после вашего ухода из дома и до встречи с мистером Эддисоном прошла всего неделя?
Вероника молчала.
– Вы не можете ответить?
– Ваша честь! – вмешался Гамильтон Бергер. – Я протестую! Защита должна ограничиться вопросами, касающимися места и времени совершения убийства. Для молодой женщины этого и так больше чем достаточно.
– Ваша честь, – ответил Мейсон, – меня интересует именно вопрос о месте и времени совершения преступления. И именно в связи с этим мне хочется выяснить некоторые обстоятельства, связанные с пребыванием свидетеля на известном месте в известное время.
– Что же, – согласился с Мейсоном судья Китли. – В этом отношении ваш вопрос вполне закономерен и уместен, но не следует далеко отступать от круга тем, непосредственно связанных с преступлением.
После этого замечания судьи в зале несколько секунд царило молчание.
– Ответьте на вопрос, – обратился судья Китли к Веронике.
– Могу я попросить воды? – еле слышно спросила она.
Гамильтон Бергер моментально вскочил с места, налил стакан воды из графина и протянул его Веронике.
– Успокойтесь, Вероника. Возьмите себя в руки, – подбодрил он ее.
– Что с ней? Ей плохо? – спросил Мейсон.
– Что значит «что с ней»? – взревел Бергер. – Из-за ваших инсинуаций, естественно…
– Странно, – заметил Мейсон, – она кажется мне вполне здоровой молодой женщиной лет двадцати. Я не вижу причины, чтобы она не ответила на мой вопрос. Но когда вы так энергично принялись подбадривать ее, мне показалось, что с ней что-то случилось.
– Ничего не случилось! – рявкнул Бергер, садясь на свое место.
– Итак, продолжим, мисс Дэйл, – как можно спокойнее сказал Мейсон. – Сделайте несколько глотков и скажите нам, пожалуйста, когда вы покинули свой дом.
– «Лет двадцати»! – снова взорвался Бергер. – Перед вами девушка, почти ребенок, невинная, неиспорченная, ей всего лишь восемнадцать, а вы постоянно бросаете в нее грязью.
– Джентльмены, – возвысил голос судья Китли, – в зале суда не следует вести себя подобным образом, это не место для сведения личных счетов и для взаимных выпадов.
Вероника медленными глоточками втягивала в себя воду.
– Может быть, вам налить еще? – спросил Мейсон.
– Нет.
– Вам лучше? – участливо спросил Бергер.
– Вы готовы отвечать? – спросил Мейсон.
Вероника взглянула на Мейсона и зарыдала. Мейсон забрал у нее стакан, поставив его на место.
Бергер мигом подскочил к девушке и начал по-отечески похлопывать ее по плечу, утешать:
– Ну-ну, Вероника, успокойтесь. Все в порядке. Суд не даст вас в обиду. Судья Китли не позволит этого. Никто из сидящих в зале не сможет спокойно отнестись к таким инсинуациям. Суд же…
– Здесь не место для личных выпадов, господин прокурор, – оборвал его судья Китли, не отрывая внимательного взора от лица Вероники Дэйл.
Мейсон сел на свое место, закинул руки за голову и стал ждать.
Бергер продолжал стоять рядом с Вероникой. Весь зал слушал затихающие всхлипывания девушки.
– Ваша честь, – вновь заговорил Бергер, – я протестую. Я считаю, что допрос свидетельницы идет с нарушениями. И защитник несет персональную ответственность за нервный срыв свидетельницы. И пусть он не думает…
– Дайте ей самой все обдумать и решить, – заметил Мейсон.
– Суд не видит причин, которые мешали бы свидетельнице ответить на заданные вопросы, – отчеканил судья Китли.
– Ваша честь! – запротестовал Бергер. – Да ведь это не вопрос, это чистые инсинуации, будто она беременна…
– Защитник всего лишь поинтересовался самочувствием свидетельницы, почему это вызвало у вас такую реакцию. Кстати, сколько ей лет?
– Восемнадцать, ваша честь. Ей…
– Двадцать, – оборвал Бергера Мейсон.
– Сколько вам лет? – обратился судья к Веронике Дэйл.
Она взглянула на него и снова зарыдала. Судья Китли откинулся в кресле и, подобно Мейсону, тоже расслабился:
– Что же, мы подождем, успокойтесь, тогда ответите.
– Вероника, может, вы не в состоянии отвечать на вопросы? – снова вмешался прокурор.
– В состоянии, – решительно заявила она.
– Ну вот, на вопрос мистера Бергера вы ответили. Теперь ответьте, сколько вам лет, – сказал судья Китли.
Она подняла голову и окинула взглядом публику, будто ища в зале помощи.
– Сколько вам лет? – повторил вопрос судья Китли.
Бергер весь дрожал от напряжения. Заметив это, судья Китли сказал:
– Я полагаю, господин прокурор, вам не следует так волноваться. Мне не кажется, что мисс Дэйл не сможет ответить на такой простой вопрос или что она готова упасть в обморок. Так сколько же вам лет, мисс Дэйл?
Она вся напряглась и еле слышно проговорила:
– Двадцать.
Но этот ответ услышал весь зал.
– Да, – покачал головой судья Китли. Затем он резко повторил вопросы, заданные Мейсоном Веронике: – Когда вы покинули дом? Когда в последний раз видели свою мать? Сколько времени вы добирались сюда? Сколько времени ехали на попутных машинах?
– Я… Я не могу точно сказать… Я не считала…
