Немедленно были наведены справки в почтовом отделении, и выяснилось, что бандероль опустили в ящик у почтамта накануне, после восьми вечера.
Коробка была из обычного картона и, несомненно, служила упаковкой для игрушки от Вулворта. Адрес был написан правильно, и служащего, замещавшего Маршалла Чалмерса во время отпуска, поразила одна деталь.
— Марки наклеены в точном соответствии с тарифом. Никто из наших бандероль не упаковывал и не принимал. Значит, отправитель либо торговец, либо человек, часто совершающий подобные операции: он взвесил ее на специальных весах и знает почтовые тарифы.
— Что говорит Саундерс?
— Хотел подняться к тебе, но ты спал. Я обещала пустить его сюда вечером, если тебе станет лучше. Общее мнение такое, что кто-то из родителей нашел у сынка в ящике пистолет и решил вернуть по принадлежности, не компрометируя мальчишку.
Чарли непроизвольно подумал о Честере Норделе.
Потом поразмыслил и решил: нет. Честер так не поступит — слишком щепетилен. Скорее, сам стащит своего парня к начальнику полиции и поможет вытянуть из него имена остальных членов шайки.
Сколько отцов в городе с тревогой следят, наверно, сейчас за сыновьями!
— В бильярдной есть еще публика?
— Немного. Не знаю, может, я ошибаюсь, но недавно мне показалось, что, говоря с Уордом, старик Скроггинс размахивает руками и они спорят.
— Он в баре?
— Только что пришел. Простужен, как и ты. Пошли ему. Господи, хорошее воспаление легких, чтобы мы его подольше не видели!
— Кашляет?
— Не слышала, но сморкается омерзительно! Выбьет нос и смотрит в платок — сколько там. Меня всякий раз чуть не рвет. Кто-то, кажется приказчик из скобяной лавки, ну, такой худой, маленький, посоветовал ему поберечь свои микробы и прятать их в карман.
— А он что?
— Ничего. Отмалчивается. Что ни скажи, ему все равно.
Прихода Саундерса Чарли ждал как праздника, но штукатур не появлялся: из-за проливного дождя бар был почти пуст. Непогода длилась всю ночь, аллейка превратилась в форменный поток, и утром в доме, несмотря на центральное отопление, царила ледяная сырость. Одевать детей пришлось на кухне, у плиты, и Джулия не пустила младшую в школу.
В половине девятого, измеряя себе температуру, Чарли услышал, как дверь бара распахнулась, затем почти сразу же захлопнулась, и сообразил, что приходил почтальон. Он собрался было крикнуть жене, чтобы та принесла почту, но Джулия уже поднималась по ступенькам.
Почему она дважды остановилась на лестнице, словно колеблясь или что-то читая? Бармен сразу заметил, что вид у нее озабоченный. Положив на одеяло пачку рекламных проспектов и счетов, она молча протянула ему конверт авиапочты с чикагским штемпелем и красной надписью: «Заказное».
— Расписалась?
— Да, за тебя.
Джулия ждала, не задавая вопросов. Супруги затруднились бы ответить, почему они так взволнованны. Оба сразу узнали руку Луиджи, но разве тот не предупредил» по телефону, что скоро напишет? Быть может, их встревожила красная пометка «Заказное»? Такие письма они получали нечасто.
— Распечатаешь?
— Да.
Джулия редко видела мужа таким бледным и суровым, как в те минуты, когда он читал письмо. Лицо его заросло многодневной щетиной и резко выделялось на груде подушек; сдерживая дыхание, он полусидел в постели и всем своим видом внушал невольную робость.
«Чарли…»
Уже по обращению бармен понял, что дело серьезно: обычно Луиджи начинал с дружеского словца или шутки.
Хотел сперва тебе позвонить, но решил, что это было бы неосторожно. Письмо тоже пишу тебе скрепя сердце и твердо рассчитываю, что ты его сожжешь, как только прочитаешь.
Вешая на стене своего бара карточку известного тебе человека, я сделал это смеха ради, а получилась целая история, и притом страшная.
Надеюсь, мое письмо придет вовремя. Не знаю, что предпримут эти люди, но, насколько могу судить, самолетом они не полетят: тогда на остаток пути им придется брать машину напрокат.
Это произошло часа два с небольшим назад; сейчас три, но письмо я отправлю не раньше, чем буду уверен, что их уже нет в городе.
Если, как я предвижу, они поедут машиной, хотя автомобиля их я не видел, — его, вероятно, оставили на стоянке, — у тебя после получения письма окажется в запасе несколько часов, а то и целый день.
Начну с того, что ты был прав: Фрэнк — опасная гадина. Он еще хуже, чем ты думаешь, но решать тебе, и давить на тебя я не собираюсь.
Прочти письмо внимательно и не обижайся на меня раньше времени. Сам убедишься, что я вынужден был заговорить. Иначе было нельзя. Надеюсь, что войдешь в мое положение и простишь меня.
Попробую все объяснить, хотя это нелегко: есть вещи, которые я не могу называть, точными словами — подавно. Рассчитываю на твою сообразительность. Тебе нужно лишь перенестись в знакомую обстановку еще не забытых тобой лет.
Около часа дня я крутился у себя в баре — присматривал за работой. Вдруг мне подмигивает один из барменов. Он разговаривает с двумя типами, интересующимися известной тебе фотографией.
— Вы хозяин? — осведомляется один с ледяной вежливостью, сразу давшей мне понять, с кем я имею дело. — Это ваш друг?
Они смотрят мне в глаза с таким видом, словно рады бы загнать меня в угол, но я все еще думаю, что это нечто вроде истории с Гэсом. Извини, кстати, что я тогда разбудил тебя: клиент был тепленький и требовал, чтобы я соединил его с тобой.
— Ну, я так не сказал бы, — отвечаю я. — Думаю даже, что он порядочное дерьмо.
— Как зовут — знаете?
— В прежнее время, когда мы вместе работали в «Стивенсе», его звали Фрэнк Ли, но, как мне стало известно, он сменил имя.
— На какое?
— В последний раз, когда мне о нем говорили, его звали Уорд, Джастин Уорд.
— Когда это было?
— Сравнительно недавно.
Они уже вытащили фото из рамки и заметили на оборотной стороне штамп чикагского фотографа, который проявил и увеличил для меня присланный тобой негатив.
— Судя по снимку, он в городе?
— Нет. Думаю, что, напротив, далеко отсюда.
— Слушайте, Луиджи, мы против вас ничего не имеем. Мы не здешние, но друзья рекомендовали нам вашу лавочку и в один голос уверяют, что вы — стоящий человек.
— Чем вас угостить, джентльмены?
— Не будем спешить. Сперва надо убедиться, что мы поняли друг друга. К делу ведь можно подойти и по-иному, так что насчет выпивки решим после. В объяснениях вы, надеюсь, не нуждаетесь? Отлично. Так вот, мы хотим знать, где этот тип.
— Ясно.
— Где же он?
— Предположим, я этого не знаю. Но имею возможность быстро узнать.
— Тогда не волыньте.
— Предположим также, что для этого придется впутать сюда третье лицо, моего друга и отличного парня, которого я очень люблю, и что я не соглашусь, пока мне поподробней не растолкуют, в чем дело.
Они переглянулись. Тот, кто повыше, — от более детальных описаний воздержусь, — неохотно кивнул. Тут они снова переглянулись, предложили мне прогуляться по улице, и я последовал за ними. Мы раз тридцать самое меньшее прошлись вдоль всего квартала, словно ожидая, пока кто-то появится или у меня в баре освободится столик.
— Вы, конечно, слышали об Эдвине Эбботе?
Ты, полагаю, успеваешь просматривать газеты? Это случилось в Лас-Вегасе[19] месяца два назад, может, чуть раньше. Некого Антонетти, известного игрока, пришили на выходе из казино, даже не попытавшись обчистить его карманы, где было полно денег. Пошли слухи, что он пал жертвой распри двух могущественных кланов — догадываешься каких? Уточнять не стоит. Полиция, разумеется, ничего не нашла, ограничилась тем, что сцапала человек двенадцать мелкой шпаны, а затем поочередно отпустила всех за отсутствием улик.
Тогда ФБР объявило награду в пять тысяч долларов тому, кто выдаст убийцу Антонетти.
А еще через пять дней взяли Эдвина Эббота, на которого никто и подумать не мог: он был крупная шишка по текстильной части в Нью-Джерси и Калифорнии и накоротке с целой кучей политических воротил. Полиция, не тратя времени на поиски, нагрянула прямехонько туда, где были спрятаны улики.
Это колоссальное дело, отзвуки которого будут давать себя знать еще несколько лет.
Так вот, парень, заложивший Эббота и получивший от ФБР пять тысяч, — не кто иной, как его секретарь, незаметный, никому не внушавший опасений человечек по фамилии Кеннеди.
Кеннеди — это Джастин Уорд, он же Фрэнки.
Теперь понимаешь, почему он так внезапно возник в вашем глухом городишке, выбрав его по карте как можно дальше от Невады и прочих мест, где работал, и постаравшись не наследить во, время переезда.
Понятно также, почему твой шериф, решив проявить усердие, получил от ФБР письмо, рекомендующее оставить Уорда в покое.
Это все, старина Чарли. Не сердись на меня. Люди, говорившие со мной, не из тех, с кем шутят. Им любой ценой нужен был адрес, а я же не мог утверждать, что фотография сама собой пришпилилась к стене моего бара.
