— Кейли попросил нас занести письмо, — объяснил Билл по завершении обязательных рукопожатий и представлений. — Вот, пожалуйста.
— Вы передадите ему, не правда ли, как я сожалею о… о том, что случилось? Так трудно сказать что-то, так трудно даже поверить. Если то, что мы слышали, правда.
Билл кратко изложил в общих чертах события вчерашнего дня.
— Да… И мистера Эблетта еще не нашли?
— Нет.
Она расстроено покачала головой.
— И все-таки кажется, будто случилось это с кем-то другим, с кем-то вовсе нам не знакомым. — Затем с внезапной серьезной улыбкой, включавшей их обоих: — Но вы должны войти и выпить чаю.
— Жутко любезно с вашей стороны, — сказал Билл неловко, — но мы… э…
— Но ведь вы зайдете, правда? — сказала она Энтони.
— Большое спасибо.
Миссис Норбери была в восторге видеть их у себя, как всегда бывала в восторге видеть в своем доме любого мужчину, который подходил под определение «хорошая партия». Когда труд ее жизни завершится и суммируется в этих прекрасных словах: «Брак объявлен и скоро будет заключен между Анджелой Норбери, дочерью покойного Джона Норбери…», тогда она произнесет с благодарностью «Nunc dimittis»[2] и в покое удалится… в мир иной, если Небеса настоят, но предпочтительнее в более достойный дом своего нового зятя. Ведь, без сомнения, «хорошая партия» имеет и иные толкования.
Однако визитеры из Красного Дома были приняты сегодня с таким энтузиазмом вовсе не как «хорошие партии», и хотя на ее губах присутствовала особая улыбка, предназначенная для «возможных», была она скорее инстинктивной, чем осознанной. В этот момент миссис Норбери хотела лишь узнать новости — новости о Марке. Потому что наконец-то она преуспела, и если бы столбцы помолвок в «Морнинг пост» предварялись бюллетенями, как столбцы извещений о кончинах, то вчерашнее объявление победоносно бы прокричало всему миру — или значимой его части — «Брак устроен (миссис Норбери) и, безусловно, будет заключен между Анджелой Норбери, дочерью покойного Джона Норбери, и Марком Эблеттом, владельцем Красного Дома». И, наткнувшись на него по пути к спортивным страницам, Билл удивился бы. Ведь он думал, что это должен был быть Кейли.
А для девушки это был не тот и не другой. Ее часто забавляли ухищрения ее маменьки; иногда она стыдилась их, иногда они ее угнетали. Заигрывания с Марком Эблеттом действовали на нее особенно угнетающе, поскольку Марк так очевидно был в союзе с ее маменькой против нее. Другие претенденты, которым ее маменька улыбалась, были озадачены такой рьяной поддержкой. Сам Марк, казалось, полагался на нее не меньше, чем на собственные достоинства, какими бы замечательными он их ни считал. Они вместе занимались ухаживанием. И было чистым удовольствием общаться с Кейли, который вообще как партия не котировался.
Но увы! Кейли понял ее неправильно. Она даже вообразить не могла Кейли влюбленным, пока не заметила его заблуждение и не попыталась слишком поздно положить этому конец. Случилось это четыре дня назад. С тех пор она его больше не видела, а теперь вот это письмо. Она боялась его вскрыть. И было большим облегчением, что у нее хотя бы есть предлог не вскрывать его, пока их гости не уйдут.
Миссис Норбери немедленно сообразила, что в Энтони найдет более сочувственного слушателя и, когда чай был допит и Билл с Анджелой отправлены в сад с незамедлительностью и компетентностью знатока своего дела, милый мистер Джиллингем оказался на кушетке рядом с ней, слушая много всякой всячины, которая была ему куда интереснее, чем она могла бы надеяться.
— Ужасно, ужасно, — сказала она. — И предположить, что милый мистер Эблетт…
Энтони издал требуемые звуки.
— Вы же сами видели мистера Эблетта. Более доброго, более сердечного человека…
Энтони объяснил, что сам он мистера Эблетта не видел.
— Ах да, конечно! Я запамятовала. Но поверьте мне, мистер Джиллингем, в подобных делах вы можете положиться на женскую интуицию.
Энтони сказал, что уверен в этом.
— Подумайте о моих чувствах как матери.
Энтони думал о чувствах мисс Норбери и прикидывал, догадывается ли она, что в эти минуты ее личная жизнь обсуждается с совершенно посторонним человеком. И все же что он мог поделать? Что, собственно, он предпочел бы делать, кроме как сидеть и слушать в надежде узнать что-то? Марк помолвлен или вот-вот должен был быть помолвлен? Имеет ли это какую-то связь со вчерашними событиями? Что, например, подумала бы миссис Норбери о братце Роберте, этом семейном скелете? Не было ли это еще одной причиной пожелать избавиться от братца Роберта?
— Мне он никогда не нравился, никогда.
— Никогда не нравился?.. — повторил Энтони в полном недоумении.
— Этот его кузен, мистер Кейли.
— А!
— Скажите, мистер Джиллингем, разве я такая женщина, чтобы доверить мою девочку человеку, который взял бы и застрелил своего единственного брата?
— Я убежден, что нет, миссис Норбери.
— Если и стреляли, конечно, это был кто-то другой.
Он вопросительно посмотрел на нее.
— Мне он никогда не нравился, — сказала миссис Норбери категорически. — Никогда.
Однако, сказал себе Энтони, это еще не делает Кейли убийцей.
— А как мисс Норбери относилась к нему? — спросил он осторожно.
— В этом не было абсолютно ничего, — сказала мать мисс Норбери с ударением, — ничего! Я повторю это кому угодно.
— О! Прошу у вас прощения. Я вовсе не имел в виду…
— Абсолютно ничего. Я могу сказать это за милую Анджелу с совершенной уверенностью. Всякий раз, когда он делал ей авансы… — Она умолкла, пожав пухлыми плечами.
Энтони неторопливо ждал продолжения.
— Натурально, они встречались. Возможно, он даже… не знаю. Но мой долг как матери был ясен, мистер Джиллингем.
Мистер Джиллингем ограничился ни к чему не обязывающим звуком.
— Я сказала ему совершенно откровенно… Как бишь я выразилась? Что он позволяет себе лишнее. Тактично, конечно, но откровенно.
— То есть, — сказал Энтони, пытаясь выдержать нейтральный тон, — вы поставили его в известность, что… э… мистер Эблетт и ваша дочь…
Миссис Норбери закивала.
— Вот именно. Долг матери, мистер Джиллингем.
— Я убежден, миссис Норбери, что ничто не воспрепятствует вам исполнить ваш долг. Но это не могло не быть тягостным. Особенно, если вы не были всецело уверены…
— Он был увлечен, мистер Джиллингем. Явно увлечен.
— Но кто не был бы? — сказал Энтони с чарующей улыбкой. — Для него, наверное, явилось большим ударом, что…
— Как раз поэтому я и была рада, что высказалась. Я сразу увидела, что откладывать было никак нельзя.
— Наверное, при следующей встрече… — намекнул Энтони.
— Натурально, его ноги больше здесь не было. Без сомнения, им пришлось бы встретиться в Красном Доме рано или поздно.
— А, так значит, это произошло совсем недавно?
— На прошлой неделе, мистер Джиллингем. Я успела как раз вовремя.
— А! — сказал Энтони про себя. Именно этого он и ждал.
Он предпочел бы уйти, чтобы обдумать эту новую ситуацию наедине с собой, или, пожалуй, предпочтительнее было бы обменяться собеседницами с Биллом. Мисс Норбери вряд ли была готова довериться постороннему человеку с готовностью ее маменьки, но он мог бы что-то узнать, просто слушая ее. К кому из них она питала большее чувство — к Кейли или к Марку? Любила ли она кого-то из них, или ни того и ни другого? Надежной свидетельницей миссис Норбери была лишь в том, что касалось ее собственных действий или мыслей. Касательно них он узнал все, что требовалось, и сказать ему что-то полезное могла теперь только дочь. Но миссис Норбери продолжала говорить.
— Девочки так глупы, мистер Джиллингем, — говорила она. — К счастью, у них есть матери, чтобы руководить ими. Для меня с самого начала было очевидно, что милый мистер Эблетт — самый подходящий муж для моей дочурки. Вы никогда с ним не встречались?
Энтони вновь повторил, что никогда не видел мистера Эблетта.
— Такой джентльмен. Так очаровательно выглядевший на свой артистический лад. Чистый Веласкес… мне бы следовало сказать Ван-Дейк. Анджела твердила, что никогда не выйдет замуж за мужчину с бородой. Как будто это имеет значение, когда… — Она замолчала, и Энтони докончил за нее:
— Красный Дом бесспорно очарователен.
— Очарователен. Абсолютно очарователен. И внешность мистера Эблетта ни в чем не могла заслужить упрек. Напротив. Я уверена, вы согласны со мной?
Энтони сказал, что он не имел удовольствия видеть мистера Эблетта.
— Да. И в самом центре литературного и артистического мира. Такой привлекательный во всех отношениях.
Она испустила глубокий вдох и пообщалась сама с собой. Энтони собрался воспользоваться удобным случаем и откланяться, но миссис Норбери вновь заговорила.