— Я думаю о том, как трудно… — задумчиво проговорил Дермот.
— Трудно?
— …как трудно было насыпать яд в бокал Марины, оставаясь незамеченным.
— Но трудно любому, не так ли? Безумная затея.
— Согласен, безумная, но в особенности для такого человека, как Лола Брюстер.
— Почему? — спросил Корниш.
— Потому что она была важным гостем. Важная персона, знаменитость. Люди с нее не спускали глаз.
— Справедливо, — согласился Корниш.
— Местная публика наверняка толкала друг друга в бок, перешептывалась и пялилась, а после того, как Марина Грегг и Джейсон Радд с ней поздоровались, ее, несомненно, отдали на попечение секретарей. Фрэнк, какой бы ловкой она ни была, она не могла быть уверенной, что ее не увидят. Вот в чем здесь загвоздка, и загвоздка большая.
— Я ведь уже сказал: какая разница, Брюстер или другой — любому трудно…
— Нет, — возразил Крэддок, — разница очень большая. Возьмите, к примеру, дворецкого Джузеппе. Он возится с бутылками и бокалами, разливает напитки, раздает их. Он мог бы совершенно незаметно бросить в бокал щепотку или таблетку-другую кальмо.
— Джузеппе? — Фрэнк Корниш задумался. — Думаете, это он?
— Нет причины так думать, — сказал Крэддок, — но как знать?.. Есть какой-то серьезный, веский мотив. Да, он мог бы это сделать. Или кто-нибудь из обслуги. К сожалению, в тот момент их не было. Убийца мог (или могла) с этой целью устроиться на работу в фирму.
— Думаете, все было тщательно и заранее продумано?
— Мы ничего об этом не знаем, — сказал Крэддок, слегка раздражаясь. — Мы абсолютно не знаем главного в этой истории. И не узнаем, пока не вытащим то, что нам нужно, из Марины Грегг или из ее мужа. Они должны знать или хотя бы подозревать кого-то. Но они молчат. А мы даже не знаем, почему они молчат. Мы пока в начале пути.
Он помолчал, затем продолжил:
— Если игнорировать «застывший взгляд», который мог быть чистой случайностью, были и другие, кто мог довольно легко подсыпать яд. Секретарь Элла Зелински. Она тоже возилась с бокалами, разносила коктейли. За ней-то уж никто не наблюдал. Это же относится и к юному заморышу — забыл, как его зовут. Хейли… Хейли Престон? Более того, если бы кто-то из них захотел свести счеты с Мариной Грегг, безопаснее сделать это как раз при большом стечении народа.
— Еще кто?
— Нельзя, пожалуй, забывать и о муже, — напомнил Крэддок.
— Опять вернулись к мужьям, — усмехнулся Корниш. — Мы подозревали беднягу Бэдкока, пока не обнаружилось, что предполагаемой жертвой должна была стать Марина. Теперь мы перенесли свои подозрения на Джейсона Радда. Но, должен сказать, он производит впечатление преданного мужа.
— Да, так считают, — сказал Крэддок, — но кто его знает.
— Если бы он хотел избавиться от Марины, не легче бы было просто развестись?
— Было бы гораздо более естественно, — согласился Дермот, — но мы пока еще многого не знаем.
Зазвонил телефон. Корниш поднял трубку.
— Да? Соедините меня с ними. Да, он здесь. — С минуту он слушал, потом закрыл трубку рукой и посмотрел на Дермота. — Миссис Марина Грегг, — сказал он, — чувствует себя гораздо лучше и готова ответить на вопросы.
В Госсингтон-Холле Дермота Крэддока встретила Элла Зелински. Она была, как всегда, подтянута и деловита.
— Миссис Грегг ждет вас, мистер Крэддок, — сообщила она.
Дермот смотрел на нее с интересом. С самого начала Элла Зелински показалась ему загадочной личностью. Еще тогда он сказал себе: «Более бесстрастного лица я, пожалуй, не видел». На все вопросы она отвечала с величайшей готовностью. Никаких признаков, что она что-то утаивает. Однако до сих пор он понятия не имел о том, что она на самом деле думает, чувствует или хотя бы знает обо всем этом деле. Казалось, в броне ее вежливой деловитости не было ни единой трещины. Она вполне могла знать не больше, чем утверждала, и вполне могла знать очень многое. Единственное, в чем он был уверен (правда, без всяких доказательств), так это в том, что она влюблена в Джейсона Радда. Это, по его выражению, было профессиональным заболеванием секретарш.
Возможно, это ничего не значило. Но сам по себе факт уже предполагал мотив. К тому же Крэддок был почти уверен, что она что-то скрывает. Это могла быть любовь, а могла быть и ненависть. Или, наконец, чувство вины. Она вполне могла воспользоваться возможностью, предоставившейся ей в тот день, а могла и тщательно спланировать задуманное. Ему нетрудно было представить ее в этой роли. Как она проворно, но несуетливо движется, переходя с места на место, ухаживая за гостями, как передает бокалы одним, забирает их у других, а взгляд ее отмечает на столике место, куда Марина поставила свой бокал. И как затем, может быть, как раз в тот момент, когда Марина приветствовала прибывших американских гостей, а вокруг раздавались удивленные и радостные возгласы, и взоры всех присутствующих были устремлены на них, она спокойно и незаметно подсыпала смертельную дозу лекарства в этот бокал. Это, правда, требовало дерзости, самообладания и проворства. Но этого ей не занимать. Это было бы блистательно выполненное преступление, без лишних затей. Преступление, почти обреченное на успех.
Но случаю было угодно распорядиться иначе. В толчее кто-то нечаянно толкнул Хетер Бэдкок. Ее коктейль расплескался, и Марина Грегг с присущей ей непосредственностью и тактом сразу же предложила ей свой бокал. Таким образом погиб другой человек.
«Сплошная теория, притом, возможно, бредовая», — отметил про себя Дермот Крэддок, обмениваясь вежливыми фразами с Эллой Зелински.
— Мисс Зелински, я хотел спросить вас еще об одном. Как я понимаю, все угощение поставила фирма «Маркет-Бейсинг»?
— Да.
— А почему выбор пал именно на эту фирму?
— Честно говоря, не знаю, — призналась Элла. — Это не входит в мои обязанности. Знаю, что мистер Радд считал, что тактичнее обратиться к кому-то из местных, чем привлекать лондонскую фирму. Нам это не представлялось столь уж важным.
— Да, возможно…
Он не отрывал взгляда от Эллы. Та немного нахмурилась и опустила глаза. Высокий лоб, решительный подбородок, фигура, которая при желании могла выглядеть довольно соблазнительной, плотно сжатые, властные губы. Глаза? Веки красноватые. Любопытно. Она что, плакала? Похоже на то. И все же, он мог поклясться, эта молодая женщина не склонна к слезам.
Будто прочитав его мысли, она подняла на него взгляд, достала платок и громко высморкалась.
— Вы простужены, — заметил он.
— Это не простуда. Сенная лихорадка. Своего рода аллергия. Она у меня всегда в это время года.
Раздался приглушенный звонок. В комнате стояло два телефона: один — на столе, другой — на столике в углу. Звонил второй. Элла Зелински сняла трубку.
— Да, — сказала она, — он здесь. Сейчас приведу.
Она положила трубку.
— Марина готова принять вас.
Марина Грегг приняла Крэддока в комнате на втором этаже. Очевидно, это была ее личная гостиная, смежная со спальней. Наслушавшись о прострации и никудышных нервах Марины, Дермот Крэддок ожидал увидеть нечто беспомощное и трясущееся. Но, хотя Марина и полулежала на кушетке, голос был бодрым, а глаза ярко блестели. На лице почти не было косметики, но выглядела она моложе своих лет. И его необычайно поразил приглушенный свет ее красоты. В глаза бросался изящный овал лица в естественном обрамлении свободно ниспадающих волос. Миндалевидные, цвета морской волны глаза, тонко очерченные брови, ее теплая и милая улыбка — все излучало неизъяснимую притягательную силу. Она улыбнулась ему.
— Старший инспектор Крэддок? Я вела себя ужасно. Умоляю, простите меня. Просто не могла справиться с собой после этого кошмара. Можно было и не придавать всему такого значения, но мне не удалось. Мне, право, стыдно.
Уголки рта слегка приподнялись, сделав ее улыбку горестной и одновременно трогательной. Она протянула ему руку, и он пожал ее.
— Совершенно естественно, — успокоил он ее, — что вы расстроились.
— Но ведь все расстроились, — возразила Марина.
— У меня не было оснований принимать это ближе к сердцу, чем все остальные.
— Не было?..
Она пристально посмотрела на него, затем кивнула.
— Да, — согласилась она. — Вы очень проницательны. Основания были. — Она опустила глаза и длинным указательным пальцем медленно, едва касаясь, провела по подлокотнику кушетки.
Он видел этот жест в одном из ее фильмов. Внешне он казался бессмысленным и все же был полон какой-то значительности. Что-то задумчивое и кроткое…
— Я трусиха, — проговорила она, все еще не поднимая глаз. — Кто-то хотел меня убить, а я не хотела умирать.
— Почему вы думаете, что кто-то хотел убить вас?
Она широко раскрыла глаза.
