– Ты сменил одежду, – сощурился Вульф.
– Естественно. Предпочитаю наряжаться соответственно обстоятельствам. На мне сейчас специальная форма для каталажек или, по-вашему, тюремной камеры.
Вульф сбросил в средний ящик стола металлические пробки от пивных бутылок, отодвинул кресло, поднялся и направился к двери. Я полагал, что Вульф хочет попросить Фрица поспешить с обедом, но он повернул направо. Послышался звук закрывшейся двери лифта. «Наверное, собирается предупредить Теодора, чтобы тот пришел завтра, в воскресенье», – подумалось мне, но я опять ошибся. Лифт поднялся всего на этаж. Значит, Вульф поднялся в свою комнату, намереваясь переодеться в собственную форму арестанта. Именно в этот момент я перестал ломать себе голову и махнул на все рукой. Объяснить его поведение можно было только помешательством, и у меня оставались всего две возможности: я мог, распрощавшись с Вульфом навсегда, пойти на Двадцатую улицу к Стеббинсу или Кремеру и покаяться или же остаться и примириться с неизбежными последствиями, надеясь на благополучный исход.
В действительности я сам толком не знаю, почему я остался. В самом деле не знаю. Быть может, сказалась привычка – привычка видеть, как он неожиданно выдергивает кролика из шляпы. А может быть, проявилась достойная похвалы старомодная лояльность преданного Арчи Гудвина. Не исключено, однако, что мною двигало обыкновенное любопытство. Хотелось знать, какая муха его укусила, и видеть, как он вывернется из столь отчаянного положения. Зато я хорошо сознавал причины, определившие мои последующие шаги. Не лояльность и не любопытство побудили меня отправиться в кухню, а обыкновенный здравый смысл. По всей вероятности, за нами явится сам Коггин, и ничто не доставит ему большего удовольствия, чем возможность забрать нас прямо от обеденного стола, а я уже был сыт по горло сандвичами, которыми они кормят в канцелярии окружного прокурора. И когда я доставал осетрину, хлеб, молоко, огурцы, сельдерей и вишни, пропитанные бренди, Фриц молча наблюдал за моими манипуляциями. Он хорошо знает, что, по существующим внутренним правилам, кухня – его владения, и если я начинаю хозяйничать, не спрашивая разрешения, значит, ситуация чрезвычайная, время не для разговоров. Мой экземпляр «Таймс» все еще лежал на подставке, и я углубился в спортивный раздел. Я как раз принялся за вишни, когда раздался шум спускавшегося лифта. Вернувшись в кабинет, я застал Вульфа за письменным столом, склонившимся над кроссвордом.
Я, если можно так выразиться, приближался к точке кипения, а тут такая идиллия. Вульф действительно поднялся к себе, чтобы переменить одежду. Но надел он не самый старый, а лучший свой костюм из мягкой светло-коричневой ткани с мельчайшими желтыми пунктами, видимыми только при ярком освещении. Всего лишь месяц назад он заплатил за него Бойнтону триста сорок пять долларов. Та же самая рубашка – разумеется, желтая, – но другой галстук, из темно-коричневого тяжелого шелка. Я не видел его обувь, но ее он, вероятно, тоже сменил. Усаживаясь за письменный стол, я пытался придумать подходящую колкость, но безуспешно, ибо понимал: в этот момент я узнал о Вульфе что-то новое, хотелось бы только знать – что именно?
– Займемся почтой, – сказал он.
– До нее у меня еще руки не дошли.
Я взял стопку почтовых отправлений со специального лотка из зеленого мрамора, достал нож для бумаг и начал вскрывать конверты. В течение последующих двадцати минут можно было подумать, что у нас самый обыкновенный выходной день. Я трудился, записывая в блокнот третье письмо, текст которого начал диктовать Вульф, но нас прервал Фриц, объявивший обед. Вульф встал и удалился, даже не взглянув в мою сторону. Не знаю, откуда ему стало известно, что я уже пообедал.
Когда, отпечатав два письма, я взялся за конверты, в дверь позвонили. Мои часы показывали двадцать две минуты второго и подтверждали мои худшие опасения. Очевидно, Коггин знал, что обеденное время Вульфа начинается в четверть второго. Но, подойдя к двери, я убедился в своей ошибке. На крыльце стояли плечом к плечу двое незнакомых мне мужчин; каждый держал в руке сложенный листок бумаги. Когда я открыл дверь, мужчина справа заявил:
– Ордера на арест Ниро Вульфа и Арчи Гудвина. Вы – Гудвин. Вы арестованы.
– Ну что ж, – заметил я, – заходите. Вам придется подождать, пока мы наденем пальто.
Они переступили порог, и я затворил дверь. Оба были ростом в пять футов и одиннадцать дюймов, весили сто восемьдесят фунтов и держались подчеркнуто прямо. Я говорю «оба», так как передо мной стояли близнецы с одинаковыми вытянутыми, худощавыми лицами и оттопыренными ушами, правда, один был блондин, а другой – брюнет.
– Я уже пообедал, – сказал я, – а вот мистер Вульф только-только приступил. Нельзя ли дать ему закончить? Всего полчаса.
– Отчего же не дать? Пускай сперва закончит, – заметил блондин, снимая пальто.
– Нет вообще никакой спешки, – добавил брюнет. Не торопясь, они повесили пальто. Оба явились без шляп. Сопроводив их до двери кабинета, я отправился в столовую. В этот момент Вульф открыл рот, чтобы отправить туда с помощью вилки очередную порцию съестного.
– Двое из отдела по расследованию убийств, – пояснил я. – С ордерами. Я уже арестован. Попросил позволить вам закончить трапезу, и они ответили: нет никакой спешки.
Вульф лишь кивнул. Я повернулся и медленно удалился, на тот случай, если ему вздумается прокомментировать мое сообщение, но он продолжал молча есть. В кабинете блондин устроился в красном кожаном кресле, держа в руках принадлежащий Вульфу экземпляр «Таймс»; брюнет стоял у книжных полок и рассматривал названия книг. Я прошел к своему письменному столу, разделался с конвертами, убрал все со стола, поднял телефонную трубку и набрал номер. Иногда нужно не менее десяти минут, чтобы связаться с Лоном Коэном, но на этот раз мне повезло: потребовалось, всего две минуты.
– Все еще на свободе, – заметил он.
– Никак нет. Сообщаю тебе один маленький секрет, который я тебе когда-то обещал. Возможно, успеешь вставить в сегодняшний вечерний выпуск. Настоящая сенсация. Ниро Вульф и Арчи Гудвин арестованы как главные подозреваемые. Только что. Сейчас нас увезут куда следует.
– Тогда зачем ты звонишь?
– Сам не знаю. Увидимся в суде. Я положил трубку.
– Вам не следовало этого делать, – упрекнул брюнет, сидевший в желтом кресле с книгой в руках.
– Конечно, не следовало, – согласился я. – Сам удивляюсь – зачем? Но ведь нет «никакой спешки», и мне просто интересно. Быть может, вам жаль меня? Или Ниро Вульфа?
– Вовсе нет. С какой стати – черт возьми! – мы должны вас жалеть?
– Тогда, значит, вам не нравится тот малый, который послал вас сюда.
– О, он сойдет. Хотя и не самый лучший, но и не хуже всех.
– Послушай, – вмешался блондин. – Мы все про вас и ваши штучки знаем. С нами они не пройдут. Сегодня суббота, и наша служба кончается в четыре часа пополудни; если мы прибудем на место не слишком рано, то сможем тотчас отправиться домой. Потому-то никакой спешки, если вы не возражаете.
Проговорив, блондин углубился в «Таймс». Брюнет раскрыл книгу. А я достал из ящика стола пилочку и стал полировать ноготь большого пальца на правой руке.
Было двадцать пять минут третьего, когда мы сошли по ступеням крыльца и сели в автомашины: Вульф – с блондином, я – с брюнетом.
Легко сказать: «не отвечать ни на какие вопросы», будто нам для этого нужно лишь держать рот закрытым. И только. Но на самом деле все гораздо сложнее. У помощника окружного прокурора богатая практика, и он умеет формулировать вопросы. Чего стоят хотя бы следующие:
– Зачем вы принудили – физически принудили, – Люси Дакос остаться с вами, когда вы обыскивали комнату ее отца?
– В переданном вами сержанту Стеббинсу заявлении вы, по вашему заявлению, включили все, сказанное вам Пьером Дакосом. Однако вы выпустили его слова о том, что он видел, как один из присутствовавших на том ужине передал Бассетту какую-то записку. Почему вы солгали?
– Если Дакос не говорил вам, кто был на ужине, то как вы вышли на Бенджамина Айго?
– Если Дакос не рассказывал вам об ужине, то откуда вы узнали о нем?
– Зачем вы предупредили Сола Пензера, что нужно заставить Люси Дакос молчать?
– Когда вам стало известно о том, что Ниро Вульф убедил Леона Дакоса не разговаривать с полицией?
– Какие предметы вы изъяли из карманов Пьера Дакоса, прежде чем информировать полицию об обнаружении трупа?
– Что вы нашли в одной из книг в комнате Люси Дакос?
Я привел всего лишь несколько примеров и не включил в перечень вопросы, заданные мне помощником окружного прокурора, с которым я до тех пор ни разу не встречался, – маленьким самодовольным человечком в золотых очках; его вопросы были такими нелепыми – вы бы мне не поверили. Он, в частности, дал понять, будто Ниро Вульф уже раскололся. Утверждать подобное в отношении Сола, Фреда или Орри – еще куда ни шло, обычное дело, рутина. Но сказать такое о Вульфе – глупее не придумаешь.
