Элен: Это уже целую неделю как длится. К нему обращаешься, а он молчит. (Неправда. Она первая начала.)
Эрве: А что говорит доктор?
Элен: Да ничего особенного. Он считает, что это небольшая депрессия. Но дело в том, что она никак не пройдет. Не пойму: то ли депрессия заставила его бросить работу, то ли, наоборот, он так утомился, что началась депрессия. Я просто схожу с ума. А каким он был в те времена, когда вы с ним познакомились?
Эрве: О! Это был замечательный человек! (Спасибо, Эрве. Хотя вряд ли я был настолько уж хорош.) Активный, трудолюбивый. Повсюду с книжкой. Правда, подверженный резким скачкам настроения. И склонный к крайностям. (После таких слов я едва сдержался, чтобы не выскочить из постели и не накричать на него. Какого черта он вмешивается в то, что его совсем не касается?)
Элен: И что нам теперь делать, как вы думаете?
Эрве: Нужно постараться вытащить его из этого упадочнического настроения. И обязательно чем-нибудь занять. Вы способны повлиять на него?
Элен: Да, немного, как мне кажется.
Эрве: Тогда убедите его согласиться на любое место. (Тоже мне, нашелся добрый апостол! Почему бы мне тогда не устроиться сторожем в городском саду, раз такое дело!) Главное — это поскорее отвлечь его от мрачных дум, по крайней мере, мне так кажется, хотя, конечно, я не врач. А потом мы отыщем ему что-нибудь получше, более подходящее. Но вначале нужно добиться, чтобы он выходил на улицу, чтобы к нему вернулись прежние привычки. И помните, вы не одиноки. Я рядом, с вами.
И всегда готов, не так ли! Он все тот же славный скаут, что и прежде. Они отошли к прихожей, и несколько их фраз я не услышал. Когда же Элен вернулась, она наклонилась ко мне и, поцеловав, сказала:
— Больше не ссоримся. Он очень хороший советчик, Эрве. По его мнению, ты должен согласиться на любую работу, какая бы ни подвернулась, а потом уже найдем тебе по душе.
Я не осмелился ответить: „Очередная анонимка заставит меня снова уйти“. Меня растрогала прежняя нежность Элен, ведь наша ссора медленно убивала меня. Короче, мы вновь занялись поисками моей работы. Небольшие объявления. Национальное бюро по трудоустройству. Я хожу туда регулярно, поскольку таким, как я, словно ссыльным преступникам, необходимо постоянно отмечаться. В лицее Шарля Пеги тишь да благодать. Мой зловещий Ворон не подает больше признаков жизни, с тех пор как ему стало известно (но каким образом?), что я ушел с работы.
Элен молится. Вы молитесь. Поживем — увидим. Я не говорю еще, что вновь забрезжила надежда. Но ждать следующего дня стало немного легче.
До свидания.
Верный вам
Жан Мари».
* * *
— Мать дома?
— Нет. Отправилась на похороны. У нас куча всяких двоюродных родственников, можешь представить, что такое большая семья.
— Как себя чувствуешь?
— Не блестяще. Хуже стало. Еле переставляю копыта. Но должен пойти на поправку.
Ронан отводит Эрве в гостиную.
— А ты? Что-то я тебя давно не видел.
Эрве кладет на журнальный столик пачку сигарет и зажигалку.
— Трудился, старик. Хочется, чтобы мое туристическое бюро заработало уже этим летом. Вот и приходится, понимаешь, суетиться.
— И что, у тебя нет ни одной свободной минуты? Извини, но мне нечем тебя угостить. У нас тут сплошная минералка. Если хочешь, то пожалуйста… Нет? В самом деле? Я украл у тебя сигарету. Уйдешь, я проветрю. Правда, мать все равно мигом унюхает, можешь не сомневаться. Ничего, скажу, с улицы натянуло. Она подозрительная, как не знаю кто, но обмануть ее пара пустяков. Как там поживает чета Кере? В последний раз, когда мы с тобой встречались, он вроде бы поступил на службу в какое-то частное заведение… Нет, погоди, его оттуда попросили, так ведь.
— Будто не знаешь, — ухмыльнулся Эрве. — Ты же к нему как банный лист привязался. Все верно, его недавно уволили. Я же тебе звонил.
— Да что ты говоришь! — с иронией в голосе изображает удивление Ронан.
— Не совсем так, — поправляется Эрве. — Он ушел оттуда по собственному желанию. Если это, конечно, можно назвать собственным желанием. Тут ведь без тебя явно не обошлось, припомни-ка.
Ронан умиротворяюще взмахнул рукой.
— Ладно, ладно! Если ты настаиваешь. Просто, видишь ли, захотелось предупредить человека. Директор имеет полное право знать, что у него за работник. А уж если Кере вздумалось после этого навострить лыжи, то это его личное дело. Только не устраивай мне сцены, мучаясь угрызениями совести. Я не просил тебя служить мне почтальоном.
— А я бы, скорее всего, отказался.
— Так я и подумал. Поэтому предпочел отправить письма прямо отсюда. Как говорится, от производителя на стол потребителя.
— Письма?! — восклицает Эрве. — Ты несколько послал?
— Два. И сам их опустил.
— Чтобы уж точно не промахнуться?
— Ага! Как на охоте. Пиф-паф! Да что такого случилось? Он опять без работы? Пора бы и привыкнуть, скажешь нет? Да ничего ужасного. Безработица — обыкновенная болезнь, как и всякая другая. Вот проведи он десять лет в тюряге, подобно мне, тогда другое дело, мог бы жаловаться. А потом, в конце концов, я ведь тоже без работы. Смешно тебе, да?
— Это разные вещи, — пытается возразить Эрве.
— Ах вот как ты считаешь! Тогда подскажи, где мне устроиться с моей тюремной ксивой.
— Да всем известно, какое у вас состояние.
Ронан оборачивается к портрету отца — медали, фуражка с кокардой, гордый вид — и по-военному козыряет.
— Твоя правда, — признает он. — Накопил деньжонок, старый хрен. Да только в своей неуемной любви к Республике навкладывал куда попало, и с тех пор нас порядком подкорнали. Лучше бы шлюху взял на содержание.
— Не стоит так волноваться, — шепчет Эрве.
— А я вовсе и не волнуюсь. Просто говорю, что нечего Кере особенно плакаться.
— Посмотрел бы ты на него, не стал бы такое говорить. Исхудал весь. Одежда висит как на вешалке. А его новая работенка вряд ли ему поможет.
Ронан схватил Эрве за руку, он часто так делал, когда был чем-то сильно взволнован.
— Какая работенка? Погоди, дай-ка мне еще одну сигаретку. Тебя сегодня убить мало. Каждое слово приходится клещами вытягивать. Что за работенка?
— Это Элен…
— Уже Элен, быстро ты! — перебил друга Ронан.
— Так проще. На ее работе только ведь и делают, что языками чешут, вот она и узнала, что некий служащий отдела похоронных принадлежностей ушел на пенсию.
— Ты чего, да мне начхать на это!
— Но это и есть его новая работа! Он служит распорядителем.
— Что?! Тем типом в черном, который выстраивает родственников и… потом… Шутишь?
— Вовсе нет. Кере согласился.
От приступа безумного смеха Ронан едва не согнулся пополам. Он хрипит, будто задыхается, и лупит себя кулаками по ляжкам.
— Ну, умора! Ты небось вздумал наколоть меня.
— Честное слово.
Наконец Ронан выпрямляется, утирает глаза рукавом и, немного успокоившись, говорит:
— Если вдуматься, то это именно то, что ему нужно. Пусть помаленьку привыкает. Ты видел его в деле?
— Нечего ржать тут, — раздраженно отзывается Эрве. — Эта новая работа у него в печенках сидит. Вначале он наотрез отказывался. И ей-богу, я его хорошо понимаю.
Ронан напускает на себя оскорбленный вид.
— Нет плохих работ, — проникновенным голосом произносит он. — Ты что-то вдруг снобом заделался. Я, например, был бы счастлив поработать распорядителем в похоронном бюро.
Ронана сотрясает новый приступ смеха.
— Я не виноват, — говорит он, отсмеявшись. — Но разве не потеха? Я будто воочию вижу, как он склоняется в глубоком поклоне, шаркает ножкой… Пожалуйста, сюда, мадам… мсье… Следуйте за мной… Он, похоже, попал в свою стихию, парень.
— У тебя что, сердца нет? — не выдерживает Эрве.
Лицо Ронана заметно мрачнеет.
— Никогда больше не употребляй подобных слов, — шепчет он. — Ты сам не понимаешь, что говоришь.
Он встает и обходит гостиную, как больной в приемной зубного врача, пытающийся забыть о боли. Потом возвращается и садится.
— Ладно. Рассказывай дальше. Я слушаю.
— Мне больше нечего рассказывать. Мне кажется, он там долго не протянет, только и всего.
— Да что ты в самом деле, кланяйся себе перед покойничком, поклоны бей, тут семи пядей во лбу иметь не надо.
— Да, но ты подумай об унижении.
— По унижению — это я собаку съел, забыл, что ли? Ладно, проехали. Где он там устроился? В какой фирме, я хочу сказать? В Париже не одно ведь похоронное бюро.
— Не рассчитывай на меня, не скажу.
Ронан с комичным видом поднимает вверх брови.
— Уверяю тебя, камня за пазухой не держу.
— Послушай, старик, — говорит Эрве, — мне надоело лгать. Они оба, и Кере, и жена его, доверяют мне, а выходит, что я помогаю тебе травить его. Вполне возможно, Кере и сволочь, но с меня, ей-богу, хватит. Допустим, я тебе скажу, где он работает. А через недельку на него ушат грязи и тю-тю! Нет. Завязываю. Продолжай один.
