— А результат мгновенный?
— Практически. Обычно в том месте возникает синяк. Но за пару дней рассасывается.
— А куда вы деваете жир? — поинтересовалась я, потому что другого случая узнать могло не представиться, а нам, женщинам, это знать необходимо.
— Э-э-э… Иногда замораживаем и храним, чтоб потом вводить туда, куда понадобится — например, если нужно округлить лицо или припухлить щеки. Ненужное выбрасываем.
Уф! Не хватало в поисках улик рыться в вашей помойке! Каково это — знать, что у тебя в щеках ошметки твоей задницы? Хотя что в этом особенного, если в груди может оказаться постороннее сердце. Одно ради жизни, другое ради тщеславия. Впрочем, может, теперь разница стерлась.
— С какой частью тела у вас проблемы?
— Э-э-э… чувствуется лишнее на талии и бедрах, — сказала я, и тотчас на заднем плане сестричка из «Замка Дин» замахала своими рекламками, как капитанша болельщиц флажками.
Марчант взглянул на меня, не говоря ни слова, кивнул:
— Понятно. Что ж, давайте-ка я вас осмотрю, а потом мы все обсудим. Будьте добры, раздевайтесь и ложитесь вон на ту кушетку.
Меня несколько удивило, что по такому случаю он не призвал медсестру. Просто задернул вокруг меня занавеску, ожидая, пока я обнажусь. Только вот проблема: насколько обнажиться? Я стянула брюки, но трусики оставила. В конце-то концов, его жена — моя клиентка. Особо рисковать не следует. Я окинула взглядом свои ноги. И ощутила громадную признательность Джули за ее парафин. Ей-ей, когда я растянусь на кушетке, доктор Марчант не увидит на прополотых ею грядках ни следа молодой поросли.
Скрипнуло кресло, занавеска отъехала. Он подошел, встал рядом. Положил руки мне на живот, пальцами прошелся по бедрам. Слегка прощупал вокруг. Я не сводила глаз с его лица. Он поймал мой взгляд, еле заметно улыбнулся, снова принялся ощупывать. Потом велел перевернуться на живот. Я повиновалась. Он немного еще потыкал пальцами и сказал:
— Так. Будьте добры, оденьтесь, мисс Лэнсдаун, мы побеседуем.
Вернувшись за стол, он принялся что-то записывать. Черной блестящей авторучкой. На вид весьма дорогой. Буквы текли идеальной струйкой. Знакомый почерк — знакомые пометки в досье. Его и его жены, Несомненно, оба — почитатели авторучек «Монблан». Мистер Марчант поднял взгляд:
— Итак, что бы вы хотели услышать — приятное или неприятное?
— И то, и другое.
— Видите ли, мисс Лэнсдаун, в отношении ваших бедер ничего предложить вам не могу. Потому что, честно говоря, там нет ничего лишнего. У вас и так практически нормальная фигура и лишних жировых отложений почти нет. Для того чтобы их убрать, вам достаточно сократить употребление углеводов и активней заняться гимнастикой.
Он умолк. О, честный хирург-косметолог, подумала я. Что останется женщине, если отнять у нее ее любимый пунктик?
— Вот как! Но… я думала, что… в общем, я готова попробовать… откачать хоть чуть-чуть.
Он вздохнул:
— В моих силах сделать так мало, что вы на следующий же день прибежите ко мне требовать назад свои деньги.
— Разве такое часто случается? — спросила я беззаботно.
Мгновение он пристально смотрел на меня.
— Нет, не часто. Помолчав, я сказала:
— Мне… еще я думаю, может, попробовать что-то сделать с грудью? — Его взгляд молниеносно упал с моего лица вниз, вернулся обратно. И тут, то ли мне показалось, то ли все-таки мягкости в его взгляде поубавилось.
— Что именно вы хотите?
— Может, увеличить?.. У вас ведь, кажется, по-прежнему в ходу силикон?
— Да.
— Это нормально? Потому что я слыхала, будто в Америке с этим проблемы.
— Нет, это нормально. Но Федеральное фармацевтическое управление США — на редкость консервативная организация. В нашей стране мы применяем силикон весьма успешно и в безопасных пределах.
Ну да, если не лопнет от переполнения водный матрасик! У меня уже наготове был очередной вопрос, как вдруг он спросил:
— Вы, мисс Лэнсдаун, работаете на телевидении?
— Да.
— И вам так уж жизненно необходимо идеально выглядеть?
Ой-ой, что мне об этом известно? Стайка метео-комментаторш пронеслась в памяти, одна краше другой. И еще вспомнилась недовольная телезвезда с вечно юным лицом и артикуляционными трудностями.
— Э-э-э… нет! Я работаю за камерой.
— Угу… и что за программы выпускаете?
— Так… всякое документальное кино.
— Известное?
— Да нет, не думаю.
— Расскажите поподробнее.
Так! В чем дело? Чтобы понять, что происходит, нужно было не мудрить с ответом. Я пошуровала в своей биографии, ища что-нибудь подходящее.
— Ну, например, делала фильм о племенных фермах. Права животных и всякое такое… А до этого о пищевых заменителях.
— Журналистика расследования, — негромко произнес он. И уже без прежней любезности.
— Ну да.
В кабинете повисла недолгая, но многозначительная тишина. Ах ты! Поздновато до меня дошло, на какие мысли навели его мои слова.
— Но моя работа не имеет ни малейшего отношения к моему визиту, — убежденно сказала я.
— Да, да, конечно! — Он по-прежнему не сводил с меня глаз.
Снова что-то пометив себе, сказал:
— Вы позволите задать вам один вопрос?
— Прошу.
— Откуда у вас шрам над правым глазом?
Ну, вот оно! Как я могла подумать, что он этого не заметит?
— Э-э-э… дорожное происшествие.
— Ударились о ветровое стекло?
— Угу.
— Счастливо отделались. Я видал и посерьезней. Наверно, были пристегнуты.
— Была.
Вот чего он, очевидно, ждал: женщине невыносимо видеть свое отражение в зеркале. При таком явном уродстве мои претензии к бедрам должны были оскорбить его профессиональное достоинство.
Я и мой шрам. Похоже, в последние дни я единственная, кому нет до него дела. Но есть вещи, к которым нужно просто привыкнуть.
— Почему вы спросили? Вы можете это исправить?
Постой-постой, что это ты вылезаешь с таким вопросом? А почему нет? Ведь это не дает тебе покоя, просто не хочешь сознаться. Господи, при таком развороте событий, того и гляди, незнамо какая глупость сорвется с языка.
— Да, пожалуй. Вы позволите взглянуть поближе?
Марчант встал, подошел ко мне, развернув настольную лампу так, чтоб свет падал мне на лицо.
— Прикройте глаз на минутку.
Он провел пальцем вдоль шрама. Клянусь, вплоть до его прикосновения я не вспоминала о том, что стало с тем типом, который последним приложился к этому месту. Но он был из бандитской породы. А против Мориса у меня ничего не было, разве что пара не слишком удачных операций.
— Больно?
— Нет, просто у меня повышенная чувствительность.
— Могу понять. Малоприятные воспоминания. Кто-нибудь кроме вас пострадал?
— Да, тот, по чьей вине это произошло.
— Что с ним стало?
— Его уже нет.
Наверное, что-то в моей интонации заставило его больше вопросов не задавать.
Отняв палец от моего века, Марчант снова уселся за стол.
— Что ж, небольшая пересадка кожи смогла бы кардинально улучшить ситуацию. Следа почти не останется.
— Вот как. И сколько это может стоить? Он поджал губы:
— Ну-у, по грубым подсчетам, что-то, думаю, в районе тысячи фунтов.
Замечательно, подумала я. Махну назад в «Мажестик» и к концу дня выложу на стол требуемую сумму. «Погоди-ка, — сказал внутренний голос. — Тут стоит подумать. Добавь премиальные к выигрышу и получишь желаемое. Заткнись, гад, о чем ты, это же мойщика стекол деньги!
Вслух я произнесла:
— Спасибо! Я обдумаю ваше предложение.
— Почему бы вам не согласиться? — сказал он, на сей раз уже определенно без прежней любезности.
Я встала, протянула руку. Прощанье было коротким. Я была уже у самой двери, как вдруг Марчант спросил:
— Кстати, в «Замке Дин» вы не встречали мою жену?
Я обернулась:
— Вашу жену?
— Ну да, Оливию Марчант. Высокая, красивая женщина. По-моему, она мне что-то о вас говорила.
Не могла она говорить.
— Нет, боюсь, не встречала.
— Ну что ж, удачи вам, мисс Лэнсдаун, в ваших съемках. И дайте мне знать по поводу глаза.
И тут меня шарахнуло в удвоенном режиме. Консультация обошлась мне в сто двадцать фунтов. Тридцать накинули за опоздание. Когда я переспросила, регистраторша внизу сказала, что буквально сию минуту получила такое указание. Выходит, он только что спохватился. Собственно, почему нет? Он понимал, что я больше не приду, а может, продолжая думать, что мой визит мне оплачивается.
И был бы, конечно, прав, если бы я не явилась к нему самовольно. Я вытащила три полсотенные из бумажника. «Ой, не исчезайте! — запротестовали оставшиеся. — Нам так уютно с вами в тесной компании» Господи, подумала я, три часа сна — и уже распад личности.
