— Значит?
— Значит, есть кто-то, кто его искалечил.
— Кто его искалечил?.. Сообщник.
— Не только сообщник. Глава, предводитель. Старик слишком глуп, чтобы додуматься до такой штуки. Кто-то нанял его из-за худобы и болезненности сыграть роль старика, но самую роль сочинил кто-то, управляющий им, как марионеткой. И этот кто-то — опасный противник. Если предчувствие не обманывает — это Эстрейхер. Правда, сам он в тюрьме, но его шайка продолжает дело. Да, несомненно, это Эстрейхер. Это его рука, и нам надо быть очень осторожными и приготовиться.
Несчастный нотариус перепугался.
— К чему приготовиться? Разве нам что-нибудь угрожает? Я готов признать, что это не маркиз, а самозванец. Обойдемся и без него. Я передам вам конверт с припиской — и баста. Роль моя будет окончена.
— Дело не в этом, — возразила Доротея, — а в том, как избежать опасности. Что опасность есть, и очень серьезная, — я в этом не сомневаюсь, но не могу сообразить какая. Я только чувствую, что она неотвратима и что она надвигается на нас.
— Это ужасно, — простонал нотариус. — Что же делать, как защищаться?
Беседа шла у окна, далеко от кровати. Электрические фонарики были потушены. Маленькое окно скудно освещало комнату, и столпившиеся возле него мужчины заслоняли его своими фигурами, поэтому возле проснувшегося было совершенно темно. Все стояли лицом к окну и не видели, что творится у них за спиной, но вопрос нотариуса заставил их обернуться.
— Спросим у старика, — сказала Доротея. — Ясно, что проник он сюда не один. Его выпустили на сцену, а сами сидят за кулисами, ожидая финала. Может быть, они даже видят нас и подслушивают… Спросите у него, что он должен был делать в случае удачи.
— Он ничего не скажет.
— Нет, скажет. Ему выгодно быть откровенным, чтобы дешевле отделаться, потому что он в наших руках.
Доротея нарочно сказала это громко, чтобы услышал старик, но старик не ответил ни жестом, ни словом. Только поза его стала странной и неестественной. Он низко свесил голову, как-то странно осел и так согнулся, что казалось: вот-вот потеряет равновесие и упадет на пол.
— Вебстер, Эррингтон, посветите.
Зажгли электрические фонарики.
Напряженное, жуткое молчание.
— Ах, — вскрикнула Доротея, в ужасе отшатнувшись назад.
Рот старика конвульсивно сводило, глаза дико вылезли из орбит, туловище медленно сползало с кровати. В правом плече его, возле шеи, торчала рукоятка кинжала. Кровь хлестала из раны, все ниже и ниже склонялась голова — и вдруг старик упал, глухо стукнувшись о камень головой.
Это было жутко и страшно, но никто не вскрикнул, не засуетился. Ужас сковал все движения. Убийство было слишком странным и загадочным: в комнату не входил никто, и загадка воскрешения спящего стала загадкой убийства самозванца.
Доротея очнулась первой:
— Эррингтон, осмотрите лестницу, Дарио — стены, Вебстер и Куроблев — кровать и занавески.
Затем нагнулась и вытащила из раны кинжал. На этот раз старик был, безусловно, мертв.
Ни Эррингтон, ни все остальные не нашли ничего подозрительного.
— Что делать? — беспомощно лепетал нотариус. — Что делать?
От ужаса ноги его подкосились, и он буквально упал на скамейку. Теперь он верил только в Доротею: она предсказала несчастье, она и защитит.
А Доротея стояла как с завязанными глазами. Она чувствовала, что истина близко, почти под руками, но ее никак не уловишь, не осознаешь. Она не могла себе простить, что оставила кровать старика без надзора. Преступник ловко воспользовался ее оплошностью. Преступник. Но кто он, где?
— Что делать? — твердил беспомощный нотариус.
— Постойте, господин Деларю. Дайте сообразить. Прежде всего спокойно обсудим дело. Совершено убийство, преступление. Надо ли заявлять властям или отложить на день-другой?
— О нет. Такие вещи не откладывают.
— Но вы ведь не пойдете в Перьяк?
— Почему?
— Потому что бандиты, убившие на наших глазах своего товарища, перехватят вас по дороге.
— Разве?
— Безусловно.
— Боже мой, — залепетал нотариус со слезами в голосе, — что же нам делать? Я не могу здесь остаться навеки. У меня контора. Мне надо в Нант. У меня жена, дети.
— Попробуйте пробиться. Рисковать так рисковать. Но сначала распечатайте и прочтите нам приписку к завещанию.
Нотариус снова замялся.
— Не знаю, могу ли я. Имею ли я право при таких обстоятельствах…
— При чем тут обстоятельства? В письме маркиза сказано: в случае, если судьба мне изменит и вам не удастся меня воскресить, — распечатайте конверт и, отыскав драгоценности, вступите во владение ими. Здесь нет никаких недомолвок. Все ясно. Мы знаем, что маркиз умер, и умер бесспорно, следовательно, оставленные им четыре бриллианта принадлежат нам пятерым… пятерым…
Доротея внезапно поперхнулась. В самом деле, на четыре бриллианта пять человек наследников. Такое противоречие не может не броситься в глаза. Спохватился и нотариус:
— Стойте, стойте! Вас действительно пятеро. Как же я раньше не заметил?
— Верно, потому, — догадался Дарио, — что у вас все время перед глазами четверо мужчин и четверо иностранцев.
— Да-да, поэтому. Но все-таки… Вас пятеро, черт возьми. А у маркиза было четыре сына, и он послал каждому из них по одной медали. Следовательно, существует всего четыре медали.
— Может быть, он послал четыре медали сыновьям, а пятая была… так себе… отдельно… — нерешительно сказал Вебстер и взглянул на Доротею.
Ему казалось, что в этом неожиданном инциденте найдется ключ к разгадке всего. Доротея действительно задумалась и не сразу ответила.
— А может быть, пятая медаль была подделана и попала кому-нибудь по наследству?
— Как же это проверить?
— Попробуем сличить медали. Поддельную легко узнать.
Вебстер первый предъявил медаль. Она не возбудила никаких сомнений. Ничем не отличались друг от друга и медали Эррингтона, Дарио и Куроблева. Нотариус внимательно рассмотрел каждую, затем протянул руку за медалью Доротеи. У пояса Доротеи была приколота маленькая кожаная сумочка. Она раскрыла ее и в ужасе застыла: медаль исчезла, сумочка была пуста. Она встряхнула ее, вывернула. Напрасно.
— Пропала. У меня пропала медаль.
— Потеряли! — с ужасом воскликнул нотариус.
— Нет, потерять я не могла. Тогда пропала бы и сумка. В ней не было ничего, кроме медали.
— Где же она? Как вы думаете?
— Не знаю. Потерять я не могла. И если она пропала — значит…
Доротея чуть не сказала «украдена», но вовремя спохватилась. Сказать украдена — значит бросить обвинение одному из присутствующих. Вопрос стал ребром: медаль украдена. Но все четыре медали налицо. Следовательно, одна из них принадлежит мне и один из этих молодых людей — вор.
Это было более чем ясно. Доротея с трудом взяла себя в руки. Покамест надо молчать и придумать выход, не подавая виду, что зародилось подозрение. Лучше представить, что медаль потеряна.
— Вы правы, мсье Деларю. Медаль потеряна, но где и как, я не могу сообразить.
Она задумалась, как бы силясь припомнить, как исчезла медаль. Все молчали. Фонарики были погашены. Доротея стояла у окна, ярко освещенная солнцем. Бледная от волнения, она закрыла лицо руками, с трудом скрывая тяжелые мысли.
Вспомнилась ей ночь на постоялом дворе в Перьяке, пожар, переполох, крики. Это был несомненный поджог. Вспомнила она, что на помощь цирку прибежали случайно проезжавшие крестьяне. В суматохе кто-нибудь мог забраться в фургон, а сумочка с медалью висела на гвоздике.
Захватив медаль, вор отправился к замку, где поджидала его шайка товарищей. Каждый закоулок был ими изучен и инсценировка воскрешения детально разработана. Несомненно, устроили экстренную репетицию, а потом старик, игравший Богреваля, был захлороформирован или гипнотически усыплен. В случае успеха ему обещали награду, а в случае провала — пригрозили убить. Грабитель же явился в полдень к башне, предъявил украденную медаль, присутствовал вместе с остальными наследниками при чтении завещания, а потом поднялся в башню и принимал участие в воскрешении маркиза. А Доротея была так наивна, что собиралась отдать старику конверт с припиской! Чудовищная комбинация Эстрейхера чуть-чуть не увенчалась успехом. Да, Эстрейхера, потому что один Эстрейхер мог выдумать такой ловкий и наглый план. И не только придумать, но и разыграть, потому что подобные вещи удаются только под личным руководством изобретателя и без него кончаются провалом.
«Эстрейхер здесь, — как молния, сверкнуло в ее мозгу. — Он бежал из тюрьмы. Старик хотел его надуть и сам поплатился жизнью. Вот он стоит и следит за мной. Трудно узнать его без бороды и очков, с рукой на перевязи. Он в русской форме, представляется не говорящим по-французски и все время молчит. Да, это не Куроблев, а Эстрейхер. О, как он смотрит на меня в упор, стараясь понять, разгадала ли я его махинации. Теперь он ждет удобного момента, чтоб выхватить револьвер и потребовать приписку».
