— Он жаждет, чтобы его допросили. Но не осмеливается по собственной инициативе явиться в полицию или Дворец правосудия.
— Арсен ничего не знает.
— Возможно, но окна его комнаты выходят на улицу.
— Вы с ним уже говорили?
— Еще нет. Но вот о чем размышляю: а не разозлился ли он на вас за то, что вы не платите ему жалованье и, более того, занимаете у него деньги.
— Вам и об этом известно?
— А вы сами, месье Верну, ни о чем не хотите мне поведать?
— А с чего бы это мне приспичило вам о чем-то рассказывать? Мой сын…
— Не будем о нем говорить. Полагаю, вы никогда не были счастливы в жизни?
Юбер Верну молчал, уставившись на темноватые цветные узоры ковра.
— Пока имелось состояние, вам хватало простого удовлетворенного честолюбия и тщеславия. В конце концов, именно вы были местным тузом-богачом.
— Это вопросы сугубо личного свойства, и мне неприятно их затрагивать.
— Вы много денег потеряли в последние годы? — Мегрэ при этом перешел в беседе на более легкий тон, как если бы то, что он сейчас излагал, не имело значения. — Вопреки тому, что вы думаете, расследование не закончено и остается открытым. До сего времени оно по не касающимся меня причинам не велось согласно надлежащим правилам. Но невозможно будет долго противиться опросу вашей прислуги. Непременно захотят также сунуть нос в ваши дела, взглянуть на банковские счета. И тогда выяснится то, о чем все подозревают, а именно, что уже в течение ряда лет вы безуспешно боретесь за выживание, стремясь спасти остатки состояния.
Что за внешним блестящим фасадом сейчас зияет пустота и всего лишь прячется человек, которого с тех пор, как он оказался неспособным добывать деньги, нещадно третирует даже его собственная семья.
Юбер Верну приоткрыл рот. Но Мегрэ не дал ему вымолвить ни слова.
— Заодно призовут на помощь и психиатров. — Комиссар заметил, как при этих словах его собеседник резко вскинул голову. — Не знаю, каким будет их заключение. Я нахожусь здесь в качестве неофициального лица и сегодня вечером отбываю в Париж, так что за расследование будет нести ответственность мой друг Шабо.
Я только что сказал вам, что первое преступление не обязательно дело рук душевнобольного. Добавил также, что два других были совершены с вполне определенной целью, явились воплощением довольно дьявольского замысла. Не удивился бы, если бы психиатры расценили его как признак безумия, его определенной разновидности, встречающейся гораздо чаще, чем думают, и которую они определяют как паранойю. Вы читали книги на эту тему, по-видимому собранные вашим сыном в его кабинете?
— Мне случалось их просматривать.
— Вам следовало бы их перечитать.
— Вы утверждаете, что я…
— Я ни на что не претендую. Вчера я видел, как вы играете в карты. Был свидетелем вашего выигрыша. По-видимому, вы убеждены, что и в этой партии вам удастся таким же образом одержать верх.
— Никакой такой партии я не разыгрываю.
Но протестовал он вяло, в глубине души Юбер Верну был польщен тем, что Мегрэ уделяет ему столько времени и косвенным образом отдает должное его ловкости и мастерству.
— Хочу вас предостеречь от одной ошибки. Не вздумайте ее совершить, иначе все только усугубится — случись вдруг новая резня или хотя бы еще одно преступление. Вы понимаете, о чем я говорю? Как подчеркивал ваш сын, у безумия есть свои правила, своя логика.
И опять Верну попытался что-то произнести, но комиссар вновь не дал ему произнести ни слова.
— В девять тридцать я должен уезжать, посему перед ужином надо собрать чемодан.
Его собеседник, сбитый с толку, разочарованный, смотрел на него, ничего более не соображая, попытался жестом остановить его, но комиссар решительно направился к двери.
— Дорогу найду сам.
Однако понадобилось некоторое время, чтобы он опять вышел к кухне, откуда выскочил Арсен с застывшим во взгляде вопросом.
Мегрэ молча прошел мимо, по центральному коридору добрался до выхода, сам открыл дверь, которую подоспевший дворецкий прикрыл за ним.
На тротуаре напротив дома стояли всего трое-четверо из наиболее упорных и любопытных горожан. Интересно, продолжит ли комитет бдительности свое патрулирование сегодня вечером?
Он чуть было не направил свои стопы к Дворцу правосудия, где, вероятно, все еще продолжалось заседание руководителей органов правопорядка, но решил все же сделать так, как он заявил об этом Юберу Верну, и пошел укладывать багаж. После чего вышел на улицу и, решив выпить пива, уселся на террасе кафе «У почты».
Все посетители уставились на него. Тихо о чем-то переговаривались. Некоторые даже перешли на шепот.
Он выпил два больших бокала, не спеша, смакуя, словно находился на Больших Бульварах, а родители останавливались, чтобы показать на него своим детям.
Мегрэ видел, как прошел Шалю в сопровождении какого-то типа с основательным брюшком; преподаватель о чем-то рассказывал своему спутнику, усиленно при этом жестикулируя. Он не заметил комиссара, и вскоре оба прохожих скрылись за углом.
Почти совсем уже стемнело, а терраса опустела, когда он, тяжело поднявшись, двинулся к дому Шабо. Тот открыл, окинув его обеспокоенным взглядом.
— А я-то уже начал беспокоиться, куда ты подевался.
— Сидел в кафе.
Мегрэ повесил шляпу на вешалку, заметил, что в столовой накрыт стол; однако ужин, как оказалось, еще не был готов, и его друг пригласил комиссара пройти в кабинет.
Последовало довольно продолжительное молчание, наконец Шабо, не глядя на Мегрэ, произнес:
— Расследование будет продолжено.
Казалось, он хотел сказать этим: «Ты выиграл. Видишь, не такие уж мы и трусы!»
Мегрэ не улыбнулся, но подбодрил его жестом.
— Отныне дом на улице Рабле поставлен под наблюдение. Завтра начнем допрашивать слуг.
— Кстати, чуть не забыл тебе вернуть это.
— Ты и в самом деле уезжаешь сегодня вечером?
— Надо.
— Я все думаю, добьемся ли мы результата.
Комиссар положил отрезок свинцовой трубы на стол, пошарил в карманах и вытащил оттуда письмо Арсена.
— Как с Луизой Сабати? — поинтересовался он.
— Пожалуй, она вне опасности. Ее вырвало, поэтому и спаслась. Перед этим она позавтракала, и процесс пищеварения еще не начался.
— Что она сказала?
— Отвечает односложно.
— Знала, что они умрут оба?
— Да.
— И смирилась с этим?
— Он ей заявил, что их никогда не оставят в покое, не дадут наслаждаться счастьем взаимного общения.
— Ничего не говорил ей о трех убийствах?
— Нет.
— А о своем отце?
Шабо всмотрелся в его глаза:
— Думаешь, это он?
Мегрэ кивнул.
— Он что, с ума сошел?
— Пусть решают психиатры.
— А твое мнение?
— Я охотно повторяю, что здравомыслящие люди не убивают. Но это всего лишь моя точка зрения.
— Возможно, не очень-то и ортодоксальная?
— Нет.
— Ты выглядишь озабоченным.
— Жду.
— Чего?
— Что-то должно произойти.
— Полагаешь, сегодня?
— Надеюсь.
— Почему?
— Потому что я нанес визит Юберу Верну.
— Ты сказал ему…
— Я обрисовал, как и по какой причине были совершены все три преступления. Дал понять ему, как убийца должен был отреагировать нормальным образом.
Шабо, только что гордившийся принятым решением о продолжении следствия, вновь выглядел напуганным.
— Но… в таком случае… не опасаешься ли ты, что…
— Ужин подан, — объявила Роза, в то время как мадам Шабо, улыбаясь, направлялась в столовую.
И вновь из-за пожилой матушки Шабо пришлось помалкивать, скорее даже болтать о том о сем, не имеющем никакой связи с их заботами, и этим вечером застольная беседа крутилась вокруг кулинарных вопросов, в частности относительно того, как готовить «зайчатину по-королевски».
Мадам Шабо опять предложила профитроли, и Мегрэ, испытывавшему к ним отвращение, пришлось проглотить целых пять штук, при этом не спуская глаз со стрелок старинных часов.
Но в восемь тридцать еще ничего не произошло.
— Тебе незачем спешить. Я заказал такси, и водитель предварительно заедет в гостиницу забрать багаж.
— Но мне в любом случае следует туда заглянуть, чтобы оплатить счета.
— Я позвонил, чтобы их переписали на мое имя. Тем самым тебе будет дан урок, как не останавливаться у нас, когда ты соизволяешь раз в двадцать лет побывать в Фонтэне.
Подали кофе, коньяк. Мегрэ согласился выкурить еще одну сигару, раз уж это стало традицией, ибо не сделай он этого, мамаша Шабо расстроилась бы.
Было уже без пяти минут девять, машина тихо урчала у двери, водитель ожидал пассажира, как вдруг наконец-то раздался телефонный звонок.
Шабо устремился к аппарату, снял трубку:
— Да, это я… Как?.. Он умер?.. Не слышу вас, Ферон…
Говорите громче… Да… Сейчас же приду. Пусть его отвезут в больницу, это само собой разумеется… — Следователь повернулся к Мегрэ: — Мне надо срочно бежать по делам.
